15-й венок короны - "Мания"

Возвращение к скрижалям.  15. Мания

15-й - заключительный - венок Короны Сонетов из книги "Гирлянда"

Trahit sua quemque voluptas. (лат.)
Всякого влечет своя страсть.
(Вергилий)

1

Вдалеке от роскошных забав,
казино, варьете, ресторана,
отставной подмастерье Вулкана,
я распелся под сенью дубрав.

Я теперь, как библейский Исав,
первородство бойка и чекана
променял на букварную манну:
модный таймс и старинный устав.

Зрелый возраст, как приступ на пик,
не выносит тяжёлых вериг,
дам трефовых, червонных, бубновых.

Окружась заграждением книг,
упасаюсь от бабы копровой
в мастерской, где штампуется слово.


2

В мастерской, где штампуется слово,
в вечном споре с каноном предтеч,
пара призраков: молот и печь —
выдают из разъёма и зёва

стремена, бубенцы и подковы -
погремушки прощаний и встреч.
Закалённая в выделке речь
сотрясти атмосферу готова.

В глбине затаённая суть
интригует в нутро заглянуть,
в естество, под щитки и покровы.

Вот, сбиваю флективную муть,
аффиксальные шлеи-оковы
на поддоны и вымост подовый.


3

На поддоны и вымост подовый
насыпаю сырьё-первозвук.
И у множества тиглей вокруг
держат жар псалмопевцы — Шишковы.

Безыменские и Щипачёвы
ублажают вождей и подруг.
Легион Аполлоновых слуг
состязаются как сердцеловы.

Стихотворная снедь на базаре
мелочёвкой в расписанной таре,
леденцы на шарап для раззяв.

Сам в певучем ударе-угаре
и в сумбур беззаботных забав
добавляю звенящий состав.


4

Добавляю звенящий состав.
Перепутавшись, тают в мартене
трепыхание стихотворений,
«Стенька Разин» и песни Пиаф.

Приплетаю к букетам купав
сожаления, ропщи и пени,
все зигзаги моих настроений,
гнев Цусим и восторги Полтав.

Для подбора крепящих добавок
патрулирую книжный прилавок,
реагирую зло и стремглав.

Обретаю искательский навык,
и добыча не прячется в шкаф.
Струйки строчек связуются в сплав.


5


Струйки строчек связуются в сплав,
лучезарную звонкость металла,
небывалого блеска зерцало,
строгий стан полированных граф.

Пальцы — щупы, а мысли — бурав.
Кружевница бы так не связала.
Рисовальщиков инициалов
школил старший в цеху изограф.

Сопрягаясь в расцвеченный ряд,
заключает огонь и набат
даже буквенный строй часослова.

В подоплёке — сплетенье шарад.
В слитке лексики, если прокован,
Уплотняется первооснова.


6

Уплотняется первооснова
под завалами библиотек.
Там шумит восемнадцатый век
в верноподданных одах Кострова,

в шутовстве журналиста Крылова.
Блещут в руслах ритмических рек,
пообмявшись в объятьях коллег,
даже опусы графа Хвостова…

Беспрестанно стучал молоток,
догремев до серебряных строк
Мережковского и Гумилёва.

Мчит и пенится пёстрый поток,
обновляет настрой и понёвы,
превращаясь в заклятья и зовы.


7

Превращаясь в заклятья и зовы,
после войн и гулаговских ран
и стихи, и роман, и экран
щеголяют обувкой кирзовой,

потрясают трагизмом былого
затаивших дыханье мещан.
Сумасшедшей погоде в пандан
зачастую и я разволнован.

Если нет ординарных ответов,
защищаюсь венками сонетов
от циничных духовных потрав.

Круглый год, и зимою, и летом,
оглушая Эльбрус и Триглав,
льются токи терцин и октав.


8

Льются токи терцин и октав —
и смиряется пекло пустыни.
В вечной жажде святой благостыни

просит влаги иссохший Моав.

Вся стихия стиха — костоправ.
Книги-быль о ниспосланном Сыне,
как живые ключи в Палестине,
исцеляют и тело и нрав.

Человеку положен экзамен.
Стань разборчивей в общем бедламе.
Пусть расслышит твоя глухота —

чем спасаться в мучительной драме,
прозвучит из незримого рта,
в непалящем свеченье куста.


9

В непалящем свеченье куста,
на горе помощней и повыше,
я в слепящем сиянье услышал,
будто в искрах шуршит береста.

Прямо в ноги упала плита -
из неведомой каменной ниши,
с фантастической радужной крыши -
рукодельным манкам не чета.

Не спеша, постепенно, не сразу,
напрягая и сердце, и разум,
сквозь открытые слову врата,

силюсь вслушаться в первую фразу,
будто вдруг умерла немота,
словно спыхнула вся высота.


10

Словно вспыхнула вся высота.

Зажигаются Далет и Алеф:

вековечный посев на скрижали -

и тогда зазвучала плита.

 Сны и вымыслы, бред и мечта,
заводя в несусветные дали,
отразились в камнях и в металле,
обретают рельеф и цвета.

В полноте никому не понять
вековечный закон-благодать,
колдовскую красу в аксамите.

И однако твержу: "Исполать!"
Да покажет премудрый пресвитер
вереницу магических литер.


11

Вереницу магических литер,
сложный код, симфонический строй,
выпевают рожок и гобой,
примечает чудак-сочинитель.

Я ж романсы певал Маргарите
под её богоданной звездой.

Был отвергнут и сжился с бедой.

Все подробности в  спетой сюите.

Вот и точка. Страница закрыта.
Прочь папирусы. Честь диориту!
Не жалея ни рук, ни хребта,

колочу без конца и досыта
по тупой голове долота,
и спешит за чертою черта.


12

И спешит за чертою черта.
Боевые чеканные строки
добираются до подоплёки
достижений в крутые лета.

Нынче чаще услышишь шута.
Нынче въявь выставляют пороки.
Поучения хуже мороки
для нашедшего жилу плута.

А фантазия строит мосты
в зыбунах мозговой нищеты.
Мастера из укромных укрытий

мечут искры безумной мечты
в слове, в музыке, в масле, в софите.
Присмотритесь к палитре наитий.


13

Присмотритесь к палитре наитий.
Половина скрижали гладка.
Рукотворной депешей в века
остаются зарубки в граните.

Если хватит упорства и прыти,
разберите-ка текст до значка.
Ухватите начало клубка.
Путеводную нитку тяните.

Созывайте учёный конгресс.
Пусть проверит на плотность и вес,
что за сила в том странном санскрите:

скажешь правду — и корчится бес,
и тоскуют в объятиях Сити
палеограф, толмач и целитель.


14

Палеограф, толмач и целитель
просветят — и сомнения прочь,
кто воззвал сквозь тревожную ночь,
сам Иегова или Юпитер.

И Москва и Одесса и Питер
всё поймут и оценят точь-в-точь,
и не следует воду толочь.
Распознав пустобрёха, гоните!

Уж тошнит ото всей канители.
Мне милее певучие трели,
а бранюсь, так не зря — осерчав.

Добиваюсь бесхитростной цели:
сберегаю свой вспыльчивый нрав
вдалеке от роскошных забав.


15

Вдалеке от роскошных забав,
в мастерской, где штампуется слово
на поддоны и вымост подовый
добавляю звенящий состав.

Струйки строчек связуются в сплав.
Уплотняется первооснова.
Превращаясь в заклятья и зовы,
льются токи терцин и октав.

В негасимом огне из куста
изронила сама высота
вереницу магических литер.

И спешит за чертою черта.
Присмотритесь к палитре наитий,
палеограф, толмач и целитель.



Dixi et animam meam levavi (лат.)
Я сказал и облегчил себе душу
(Книга пророка Иезекииля)

NULLUM EST IAM DICTUM QUOD NON SIT
DICTUM PRIUS
Нет ничего сказанного, что не было
сказано раньше (Теренций)

1999-2000 гг.

Завершение короны.




 

Владимир Корман, 2005

Сертификат Поэзия.ру: серия 921 № 40245 от 14.12.2005

1 | 0 | 2915 | 20.04.2024. 01:12:50

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []