Одно утро

Сегодня видели неожиданно красивую девочку. На трамвайной остановке. Лет одиннадцати-двенадцати. В школьной форме. С тяжёлым портфелем. Она стояла, и, казалось, балансировала с этим портфелем в воздухе. И чем-то её хрупкая фигурка была похожа на девочку на шаре Пикассо. Только там непонятно, красивая девочка или нет. Не очень выписаны черты лица. А тут – расчудесная девочка. Тоненькая и трогательная. Как фарфоровая статуэтка. Она стояла и даже не понимала, насколько она прекрасна. Наверное, это самая красивая девочка, которую я видела за последний год… И мне так сильно-сильно захотелось, - чтобы тоже – школьная форма. И тяжёлый портфель. И осень. И чтобы тоже – тоненькая и трогательная – я стояла и балансировала. И – восхищала.
А потом подошёл трамвай. Мы уехали. А девочка так и осталась стоять на остановке. А я всё думала, где бы найти художника, который увидел бы эту девочку и нарисовал. Вот такую, какой её увидели мы…

После мы долго ждали второй трамвай. Мы всегда добираемся до школы двумя трамваями. И на остановке было очень много людей. И все ждали № 1. Но подходили почему-то только №№3. И рядом с нами стоял пожилой мужчина. Лет 70-75. В синем тонком плаще. В таком, в каких в восьмидесятые года ходили инженеры. Он смотрел на меня так пристально-пристально. Я подумала, что, наверное, кого-то ему напоминаю. И почему-то было так неловко. Мы с Юлечкой отошли подальше. Но он опять приблизился к нам. И так несколько раз. И всё смотрел. Так странно-странно. Всю душу откуда-то изнутри вынимал своим взглядом. Потом подошёл наш долгожданный трамвай № 1. Мы зашли. Пожилой мужчина тоже. Стал рядом. У двери. Но смотрел уже не на меня, а прямо перед собой. На убегающие улочки, деревья, стайки школьников, машины, на не выключенные кем-то фонари…
У меня появилась возможность его рассмотреть. Очень худой. Седой. Волосы неухожены. Давно не стрижены. И – везде, – на оголившейся, худой, морщинистой шее, в ушах. Весь его вид говорил об одиночестве, болезнях и неприкаянности. И тогда я почему-то вспомнила, как мама попросила меня когда-то, лет пять-семь назад, чтобы я постригла двух одиноких стариков из нашего дома. На самом деле они были не одиноки. Вырастили двоих детей. Мальчика и девочку. Но дети по каким-то непонятным причинам их почти не навещали. По крайней мере, я их ни разу не видела. Ведь когда рождаются дети – никогда не знаешь, какими они будут, когда ты будешь старым. Даже если в детстве они тебя любили-любили…
Старики эти жили на нашем этаже. Болели. Были уже очень преклонного возраста. Мама сказала, что у них юбилей свадьбы. И они очень хотели быть красивыми. А денег постричься – нет. Да и возможности выйти – тоже. Я помню, как стригла их. Просто, чтобы сделать для них что-то хорошее. И прикосновение к старости и беспомощности этих пожилых людей было таким болезненным. И потому – я старалась ещё больше. Так хотелось, чтобы среди всего этого – серой, пыльной, с тяжёлым запахом старости и многочисленных лекарств квартиры, – было что-то красивое. Я, не умеющая стричь, - старалась как сумасшедшая, - поправляла, обрезала, подбривала. И у них были такие счастливые лица. Правда. И они так светло смотрели друг на друга. А потом, через какое-то время умер старик. А ещё через полгода – его жена. Всё это я вспоминала, глядя на этого в чём-то аскетичного на вид старика, как вдруг он неожиданно повернулся. И, негромко, но очень чётко, и так, что слышал весь вагон, сказал мне: «Ну что же ты продалась за эти деньги?! Что же ты продалась?!? Какие это деньги? Ты же обещала, что будешь любить меня всегда!!! Ты же обещала!!!» И такое изумление было на его лице. И такое отчаянье. И такая боль… Наверное, не меньшее изумление было и на моём лице. И мне было так жаль его. И почему-то так неловко, и такое чувство вины, что я похожа на эту женщину, которая обещала его всегда любить, но, очевидно, - разлюбила…
Люди в сонном ещё трамвайном вагончике сразу проснулись, стали с любопытством разглядывать и меня, и старика. А он всё всматривался, всматривался в моё лицо и всё приговаривал-причитал: «Ты же обещала, ты же обещала…» Но тут трамвай остановился. Старик резко отвернулся от меня и вышел в открывшиеся двери. И шёл, не оглядываясь, но всё продолжая, видимо, уже многолетний, диалог с неизвестной нам женщиной…
Мы с Юлечкой тоже вышли, и она, крепко сжимая мне руку сказала: «Не плачь». Хотя я и не плакала.
Интересно, откуда дети знают, что происходит внутри, если этого не видно?.. Что-то у них есть, чего уже нет у нас, у взрослых. Какое-то внутренне зрение, нет? И какой-то свет. Изнутри. Совсем как у той тоненькой девочки с тяжёлым портфелем на трамвайной остановке…

Потом я уже одна, без Юлечки, долго ехала на маршрутке. Вышла на улице Урицкого. Рядышком с автобусной остановкой остановилась красивая-красивая машина. Рядом с пожилым мужчиной сидела женщина лет сорока. Мужчина, прощаясь, целовал её. И мне почему-то стало так радостно. Потому что это было так красиво. И нежно. И не дежурно. И почему-то было ощущение чуда… От всего: девочки, похожей на девочку Пикассо; старика, всё ещё влюблённого в женщину, которая, наверное, чем-то похожа на меня, и от этой красивой пары в машине…

И всё – одно утро...

Русанова, 2005

Сертификат Поэзия.ру: серия 575 № 38249 от 11.10.2005

0 | 4 | 3160 | 20.04.2024. 11:14:06

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []