МОЛЕБЕНЬ НА СВЯТОРУСЬЕ

Посвящается Первому Всеукраинскому русскоязычному фестивалю поэзии
"Гилея", прошедшему в Киеве 30 мая – 2 июня 2001 г.

W

ЭКИВОК УСТРОИТЕЛЯМ ПЬЯНОГО ДЕЙСТВА

Коньяк "Сальери" налит в корыто.
Кому в том польза? Оно ж разбито!
Перун не старый – младой пиит
опять гнусаво херню твердит…

(Из ещё не подстольных наблюдений)

Хроматическая чушь фаршированных нолей.
Лицедеи строф ворчат: "Разливай, да поживей!"
Нос подвешен под глаза, гадкий вычур между строк…
Бланж-манже да лабуда… Ну какой же в том есть прок?

Пили много, между тем… Пили разно, без конца,
пили все… И вновь, налей, за поэта-удальца…
Жданов пьян, и Кручик пьян, и Бураго пьян уже,
Зарахович так же пьян, Штылвелд тоже – в Фаберже…

А одесские мальки – сочинители "мандет" –
обмочили все ларьки, как хорьки… Стыда в них нет:
и со сцены про кизду, и в попойке – не в звезду.
Пьянка – хмурь, абзац, распад – не поэты – зоосад!

Принимает – бар "Эней", а шинкарит в нём – пигмей –
бармен от НСПУ – "русских" – нас! – видал в гробу!
Для него мы – просто бред, при отсутствии монет,
каждый пьёт келейно – сам… Во, бля, праздничек! Бедлам!

W

Фестиваль дал только два знакомых всем имени – Алексей Зарахович, Украина, Киев и Иван Жданов, Россия, Москва. Заангажированность, прикрытость, безпубличность, языковая анафема, поэзия ради поэтов на республиканско-государственном уровне – это действительно ужасно!

W

Апокрифы духовного экстаза –
соборы, синагоги и дворцы…
Не всё снесёшь в ломбард душевный сразу –
останутся восторгов изразцы.

W

И много выпитой водки, ребята… И никакого межличностного общения, дамы и господа! Службы безопасности восточнославянских стран могли отдыхать! Поэты опустились до банальнейшего… молчания. Это было страшнее замалчивания имён, времён, дат… Из покойных – ярко прозвучало имя Бориса Чичибабина: "красные помидоры кушайте без меня…". За ним так и хочется повторить то же…

W

Нет обилия от всесилия –
есть новой беспечности голь:
лопни прошлое изобилие,
и останется голым король…

W

Дух синагог, дыханье вечности,
пред синагогами – толок.
Нам не хватило человечности…
Остались: свитки, Тора, Б-г…

Остались мы – под-"заграничные",
остались колышки мезуз,
недоумение столичное:
– Зачем на этот стылый блюз?

Столица памяти в развалинах –
разрытье улиц и эпох!
И бродит новью опечаленный
уже славянский юный Бог.

В его глазах – недоумение:
градоначальничий экстаз
лишил нас прошлого прозрения,
отбив нам внутреннее зрение…

А что в грядущем Бог подаст?

Да ничего! Поверьте на слово!..
В разлом истории страны
мы бродим стадно, грустно, массово
у стендов вещей старины…

W

Дожить до Чуда и увидеть свет –
зеленый, не кровавый, но ранимый…
Так под ногами вязнет утром снег
в предгориях карпатской Украины.

Я здесь служу, не зная слова "джа",
которым открестился мир вчерашний
под траверсом холодного дождя,
в котором гибнут травести изящно.

По лучику, завёрнутому в "джа!",
зажатому в ажурной бандероли,
я вырвусь за всегдашнее "нельзя!",
и тем сорву с души своей мозоли.

Я пережил земное ремесло
писать и жить – мечтой – не на бумаге.
Я выскользну за "джа!!!" смертям назло,
влекомый тем, что ждут небес бродяги.

Дожить до "джа…" и пережить Джулу,
джихад, войну, скорлупье черносева,
войти сквозь плевела в свою страну,
восстав зерном отборного посева.

W

Чайка речная, болотце за домом,
в рост камыши, кашевары рыбачат…
Чаты их пусты, а трёп – бестолковый,
толоком верб горизонт будто зачат!

Грабли упали на те же основы –
дали не тяжко, но звонко… В сторонке
зуд наркомана нисколько не новый:
ломка на взмыленной внутренней гонке!

Всё, что желал бы – извольте, готово!
Драп – наркота, озаренье – прозренье…
А камыши умыкнули елдово
и утопили в дерьме невезенье…

Там он и выпал в осадок до нельзя –
тот наркоман – прощелыга, сутяга…
Дури кораблик опального ферзя
гибнет в болотце под солнечным стягом…

Он бы и пел, и резвился, и ведал –
клониться солнышко в маковом чате…
Что-то однажды он круто разведал,
только угас вот, потухши в умате…

Дури кораблик под сердцем взорвался
тромбом случайным, путь оборвался…

W

Капище – эллипс да в нём крестовина.
Вырвалась, впрочем, из эллипса скупо.
Камни заклания – кровь вместо супа…
Мы ли? Не мы ли?!. Не наша провина!

Капли скупые пьём сухо губами.
Капище – времени вечная треба.
Мир пред закланием молится с нами –
тяжки молитвы под корочкой неба!..

Древность предавшие, битые всуе,
где вы, ристалища женского тела?
Где вы, о ком повседневно тоскуем,
наши праматери с охры и мела?

Наши праматери с ликами страсти,
без сопричастности к крестному ходу –
вас распинали скопцы мелкой масти,
вот и сгубили Титанов породу.

Мир на доверии выглядит скупо:
торжище сыто, а капище смято –
мало парящих, а прочие – тупо
век в борозде –– крестно в эллипс зажаты…

Мы ли, иные ли – вечно не будем
из-за морей обретать нашу святость:
выхаркнем с кровью, но жар раздобудем,
чтобы возжечь в наших душах крылатость.

30 мая – 5 июня 2001 г. вместо прозаического репортажа с места событий "тихого" фестиваля, г. Киев, собственный корреспондент "Литературного вестника", г. Воронеж Веле Штылвелд

Веле Штылвелд, 2003

Сертификат Поэзия.ру: серия 619 № 18559 от 24.09.2003

0 | 0 | 1897 | 20.04.2024. 08:04:22

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []