ПИШУТ АНГЕЛЫ СПИЧКАМИ СЕЧКУ

Пишут ангелы спичками сечку
колдовского начала:
прожигают в наитии свечку
мирового мерцала…
Отпылавшая в миг, в одночасье –
серный мякиш на хрупком древке,
спичка съёжилась без соучастья
червячком в комельке.

Пишут ангелы сказку сначала –
заголяют древко,
забывая, как спичка мерцала
невозможно легко.
Серный камушек на бомбаньерке,
"барный" столбик хлыстом –
запылала огнём этажерка
с наживным барахлом.

Пишут ангелы строфику Леты,
вычитая должок:
для одних, дуэлянтов, дуплетом!,
для других – порошок…
Чтоб давить тараканно и будни
и премного стареть.
Бродят по небу сирые блудни, –
им нельзя умереть!

Пишут ангелы… Пишут, умеют!
Спички – чирк и в огне.
И пылают секунд ротозеи
На оконном стекле.
А в стекле оплавляются тонко
в невесомую канитель –
золоченная парная конка,
и пурга, и метель…

20.12.2001 г.

W

Банкомет с отвислым брюхом, а под ним сидит семья –
мать, старуха-повитуха, цыганчата – без копья…
Подле – стражник с автоматом греков вольных дом блюдёт,
подле – пьяница с нахрапом на проезжий путь блюёт.

Бенефис цыганки юной: "Ой, Маричка, чи-чи…" Стоп!
Нет прохожих – голос струнно оборвался и умолк.
Вновь прохожие… "Чичери…", разметались кудри, влёт
две копейки полетели. Нынче бедствует народ.

Рыже выкрашена сладко шоколадная мулатка:
мама рядом моет пол, папа в Замбии, козёл!
Занесло его транзитом к маме на ночь паразита.
Вязнут ночи на печи, в душах стынут кирпичи…

Ой, Маричка, где же взять всем им денежку подать –
украинцам всех мастей из голодных областей.
Эй, амбасада от греков, брось нам драхму через реку,
брось нам денег миллион, видишь, нищих батальон!

W

У марта норов выболтаться в лужах,
намяв зиме обрыхлившей бока,
а старый лабух, пьяница к тому же,
рисует на асфальте облака.

Наяривает лихо на гармошке
окрошку из сюит и увертюр,
и лопает печеную окрошку,
и предлагает дамам "от кутюр".

И вальсы перемеживая с блюзом,
он плошку ставит рядом из СИЗО.
Ему знакомо всяко понемножку:
любовь и горечь в красках – От и До...

Восьмое марта. Вечер, дождь и ветер,
"базар фильтруют" жаркие деньки,
которых много есть на белом свете,
но пить сегодня вправе мужики...

За милых дам вполне, не понарошку,
за дивный мир двух ИКСовых персон –
наяривает лабух на гармошке
и целый мир орет ему: "Гарсон!

Играй, бродяга, пьяница и парий,
наяривай, сегодня, в женский день.
Тебе подал бы нынче и царь Дарий,
воскресни он – бродяга, старый пень.

И свой гарем бы выпустил на волю
и сам бы сел в подземный переход
"Амурский вальс" слабал бы на клаксоне,
поскольку нынче Киев – Ба-би-лоН!"

W

В змеиных яблоках – ухмылка:
уж, искушать, так искушать!
И там, где в прошлом – два обмылка,
там в вечном – Каина печать…

W

Подайте миру чудаков
по имени и отчеству.
Беда в стране без простаков
по древнему пророчеству…

Беда в стране без чудаков,
без их шального теста:
ведь кто ещё сказать готов,
что дурь – судьбы невеста?

И кто ещё в который день,
в который год, однако,
сидит на жопе, как Пномпень,
и воет, как собака?

W

У поэзии – кодекс бессилия,
У поэтов – обилие грёз,
от бандитского изобилия
угасают венки тубероз.

Надрываются сыто фартовые,
прикрывая поэзии рты…
Эх, денёчки, – в их души! – хреновые,
эх, поэты, с виденьем… сумы!

W

Встречи года уже без вина –
молодильные яблоки в воду,
и не бродит бутыль у окна –
задохнулись сока не в породу.

Не в порядке вещей суета –
закрома поприжались и ссохлись.
Не зима, а одна маята,
и в бродильне все бочки рассохлись.

Мы не пьём, не тушуясь ничуть,
пройден путь “гастрономов” и пьяниц.
Нам бы сладко и тих вздремнуть.
Ждёт нас сказок подушечный ранец…

W

Чаи в палаточных мирках гоняют под “первак”,
петард китайских глухари кудахчут:
“Бах!”, “Бах!”, “Бах!”
От лотереи “Патриот” разит идиотизмом –
трефово-бубенный фокстрот во имя… ран Отчизны.

Здесь сельский люд всеядно зол на свой камзол столичный –
согнала жизнь их с дальних сёл на праздник обезличный.
Им нелегко ворваться в щель размеренного ритма
интеллигентных “прошлостей”… По зову алгоритма.

Суть в нём проста: круши и знай,
что Киев – сёл стеченье,
что камни примут злобный лай –
столицы оскверненье…

W

Дихты – клеенные фанеры,
были ещё пресс-картон и шпон,
и другие мебельные химеры,
а затем камни в почках разбивал виброфон…

Сон пилигрима – святы’ колготки –
лечат без водки, которой не пьёт
жена моя – Бемби… Хмельные повадки
Бемби задрали: “Всяк пьющий – урод!"

Так и живём, между дихтой над нами,
водку хлебает сосед за спиной.
Вязкие глупости – интер-цунами –
скалятся тупо над нашей семьёй.

W

Ну что там? К станции Чиота
прибудет поезд в точный час.
Статистов выберет работа
по расписанью, без прикрас.

Минут рачительные крохи –
всё так же мяты сюртуки,
всё так же женщинки-дурёхи
строчат восторги в дневники.

Два братца выдумали чудо –
Люмьеры, знаете ли, вот…
Фонарь волшебный по минутам
отснял денька былого лот.

Аукцион киноэкрана
с забытым вальсом в унисон –
иных времён живая рана:
чуть полусказка, полусон…

Киноэкран теряет краски,
и вот уже телеэкран,
дисплей компьютера, спецмаски,
Шер мон Мари… Шарманок клан…

W

Полусытые нищие чинно
расползаются по эстакадам –
метропорт скуп на дохи с овчиной –
просят те, кому истинно надо.

Потому что, во-первых, январь,
во-вторых же, и день в нём первый.
Ремесла незлобивый звонарь
напрягает усердностью нервы.

Наполняется день естеством –
мелочишку ссуди, кому надо,
ссыпь тому, для кого ремесло –
это первая в жизни награда.

Растворяются в праздниках те,
кто легко преуспел в вечных буднях, –
убежденные в правоте:
“Грех просить с бодуна до полудня!”

Грех настаивать на своём
перед ликами сытых улиц,
прошептав про себя: “Не помрём!”,
если кукиш покажет пуриц.

W

Ангелу отбили горн ледяного братства.
На Крещатике – затор, на Майдане – блядство!
В фотомыльницах – оскал мрачного местечка.
Архитектор сплоховал, вытворил калечку…

Эх, юродивых страна с безобразным плацом:
трёх Историй бахрома – в чём здесь разбираться?
Завтра ангелы уснут в теплотворной речке.
И устанет пришлый люд покупать “сердечки”.

И потянется народ говорить о сути…
Там, где в душах недород, быть житейской смуте.
И потянутся крушить зло средневековье,
те, кому случилось брить веку изголовье…

W

Монетки-Инь, Монетки-Янь
я подбираю на асфальте –
заламинирована в смальте
продажных истин пектораль.

Купить на них… ну, разве, – Чудо!
Но отовсюду вдруг – откуда? –
чудес окрестных видна длань…
Одна, вторая… Сотня, две…

И не монетки в голове…
Уже кружит главоверченье,
и вдохновенье, озаренье…
Инь-Янь, Инь-Янь – тебе и мне…

W

Анонс: "Прощён!", анонс: "Наказан!" –
слепой сюжет судьбой подсказан, –
кого и как не выбирай –
тебе вердикт: "Дорога в Рай!"
Простив, наказывать нелепо,
но у судьбы хватило крепа
оббить гробки вчерашних дел,
из тех, которые не смел
ты совершить в земной юдоли, –
и те, блин делал поневоле, –
но о грядущем не жалей…
Ты жил? И ладно. – Всех-то дел!
За упокой своей души
стихов печальных не пиши!
Скажи: "Аминь!" – да будет так!
И вновь спеши гонять собак,
вязать вязанки новых дров,
и жить, как прежде… Будь здоров!

Подготовлено до 8 марта 2002 г.

Веле Штылвелд, 2003

Сертификат Поэзия.ру: серия 619 № 17950 от 28.08.2003

0 | 0 | 2097 | 19.04.2024. 02:43:16

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []