СИНИЙ АСФАЛЬТ

Я вырос в полноценном советском интернате с туркменскими половыми ковриками в мальчишечьих спальнях, в которых спало по 8-14 человек… Дети советских неимущих родителей из неполных семей – мы стали в новом времени известными русскоязычными украинскими поэтами… Наталья Никишина, Игорь Кручик, Веле Штылвелд… Это из тех, кто заявил о своём интернатовском Детстве, но многие его промолчали…

W

Икра в мальках играет снедью,
смывает осень облака,
и осыпает землю медью
во ржавых кавернах стиха...

W

Мальчишкам я не подаю,
поскольку – это слишком:
продали азбуку свою, –
пусть носят болт в подмышках.

Девчонкам я подам всегда,
поскольку – это горе:
продала азбуку родня
и пересуды вскоре…

W

Огромные спелые груши на кухне сиротского дома.
У прошлого – чуткие уши. Оно с тишиной не знакомо.
Рождается смысл сотворенья... – Все прошлые страхи в песок!
Рожденные в горьком томленье – поверженных судеб итог...

W

ЗАЗНОБНОЕ

Заломило голову, зазнобило душу, –
тридцать три Чернобыля молча бьют баклуши.
Угасают в полночи ритмы юных фей –
город в белом омуте тусклых фонарей.

Город в мокром омуте вытончил Овидий...
Тридцать три Чернобыля я сквозь сон увидел.–
Тридцать три Чернобыля прожитого дня.
Дирижабли Нобеле в небе... – Облака.

Дирижаблем Нобеле облака в тетрадке
рассекают начерно мира непорядки,
рассекают набело Душ водоворот...
В Пакистане – ядерно, а у нас – прольет.

W

Маркирован уголок Природы – много горя в этом уголке.
Там живут отпетые уроды, хоть поют на птичьем языке.
Мне не радость их Экипировка:
– Фитью-фить!.. – Как дрыном по головке!

W

ЛЕНЕ ТАРТАКОВСКОЙ

Синий асфальт не умеет болеть ностальгией.
Он подрастает и падает сколами лет.
Вместе с бодрящей вчера еще всех аритмией
рваных на кадры – осколочных чувств – кинолент.

Синий асфальт, разорвавший зеленое лето,
мир многоцветный, разрезанный в Детстве стеклом.
Патина слов на санскрите вчерашнего цвета:
те же слова, – но иные и суть, и любовь.

Синий асфальт на коралловом рифе прощаний:
миг ожиданий того, что способно согреть –
алые губы на бархате свежих лобзаний.
Им не дано бесполезно и сиро говеть.

Всяк ортопед на уключинах стылой эпохи.
Всяк лоховед, всяк источник житейских забот.
Синий асфальт – это прошлого светлые крохи.
Выстуди их – и тогда зарыдает фагот.

W

Цветочный синдикат, нимфетки,
пивной маньяк, супруги ДНЯ,
две молодые кругосветки,
а с ними – Я...

W

Из цикла: ИНТЕРВЕНЦИЯ ВОЗРАСТА.

Как странно — житейские квоты...
Вот выпили. – Накося вам!.. –
Привычные, вроде, заботы –
сплошных полоумий фигвам.

Придуман он к слову, и ладно!
Не нами...
Не сразу...
Не вдруг...
Пылает ЭПОХА лампадно,
и зла замыкается круг.

Как странно... – Не сразу, ни к месту
сплошное обилие лжи...
Вчера обманули невесту
над пропастью где-то во ржи.

А нынче, – о, Господи! – струги! –
обман, перешедший в экстаз, –
парят над землей без потуги,
увы, не приветствуя нас –

мечтами, ушедшими в Лету,
пустыми, прошедшими вдруг.
И снова гремят арбалеты
над сонмом житейских потуг.

Расслабьтесь, пустая забава
играть на истлевшей волне:
иные и время, и слава,
по новой идем целине...

Как странно дышать на эпоху
придуманной смесью себя:
с которой не так уж и плохо
провязана суть бытия.

Мы выпили ровно – немало,
и выпали в общий ХИТ-ТРЕК.
А там – простыня-покрывало
на смятом течении рек…

И в прошлое окрик: "Вернемся!
За красные маркеры рей –
волчатами крови напьемся
и станем всех зол матерей!"

Оттрахано! Свыше и присно...
И в мареве прожитых дней
расхлябано слово: – Отчизна!
Хоть мы воспаряли над ней…

W

КРАЙНЯЯ СИРОТСКАЯ ТОЧКА ЗРЕНИЯ…

Киев – город нищих и подонков!
У подонков – власть, иным – не в масть.
Хоть бы нам – и трепетным, и тонким –
в этом страшном мире не пропасть…

W

ВСТРЕЧА С СУДЬЯМИ ЗАПРЕДЕЛА

Перефразированы судьбы на новом птичьем языке.
Иных времен седые судьи приходят в полночи ко мне,
и говорят о быстротечье того, что создано не вдруг
на пластилиновом наречье, переформировавшем слух.

И я поведено внимаю. Я их видение постиг,
и потому – не возражаю: ведь я уже один из них.
Но назидание под крепом мнёт черный бархат гробовой. –
Мне это кажется нелепым, пока я сам еще живой.

W

Так ведомо было в начале,
так требовать стала Судьба,
чтоб истины строки тачали –
из горя, сумы и ума...

W

СЕМНАДЦАТЬ МЕСЯЦЕВ ИЗЫСКОВ

Семнадцать месяцев изысков... А сколько же грядет еще:
сумятиц, выжатых до писка, и женщин в желтых кимоно?
И дней оправленных, на ощупь, в гнездовья перезревших птиц,
из поднебесной Пирогощи опавших струпьями страниц.

Однако жив я, между нами, хоть было разно без тепла
среди тайфунов и цунами, возникших в бездне бытия.
Я жив – чудак и зимородок, рожденный в солнечный денек:
весенним утром... У Природы я взял и силы, и зарок, –

что буду Солнцу поклонятся, и петь о счастье на заре,
и жить, и просто улыбаться, минуя слом в календаре –
на даты, годы и событья, и неурядицу в Судьбе.
Мое великое открытье: не изменять себя – в себе.

W

– Как сделать из прошлого – вечность,
а с нового времени – блажь?
И в чём он, блин, человечность.?! –
Скажи мне приятель, уважь!

W

Я — САМ КАПИТАН!

Замочные скважины Душ человечьих
под сданные карты неведомых стран…
На странном, вполне допустимом наречье
вальяжно со мной говорит капитан –

Второй или Третий, а может быть Пятый –
о сладкой нирване средь серых морей.
А мне, хоть бы что, не иду на попятах
средь в море упавших трудяг-якорей.

Что серые лужи – не крынки сметаны,
проведано точно, – не сделаешь: "Ам!"
О том и долдонят – своё – капитаны,
а мне – на подпругах! – милей океан.

Проведены будут законы и квоты
на суше: и в лужах, и даже в мечте,
но вот якоря отдохнут без работы:
– Отдать швартовые! – Курс точен во мгле!

Я сын – капитана, я сам – капитан!
Мне крынкой сметаны мигнул океан...

W

Века и страны – суета: творят историю дебилы,
а прочим смертным — маята: они влачат себя в могилы.
Над ними — скорбные кресты
и вдовы, сжавшие песты.

W

Плоскогрудая погода на чахоточной хандре...
Кровью выхаркнут уроды лоховство на бахроме.
Не в Бахрейне, не в Иране, а в елдовой Орияне...
………………………………………………………
Перемяло время ложкой
всех знакомых понемножку.
Колдуй бабка, колдуй дед... Хероват иммунитет!
………………………………………………………
Профанада? Буффонада?
Нет, так видно, нам и надо!

W

Мать предела – память мертвого мира,
дочь предела – память мира живого,
внучка предела – беспредельница,
способная предать мать и дочь
за одно лишь хрупкое,
страшное мгновение
беспредела...

W

Сцепление пружин и вех, гамбит историй важных.
А за окном – житейский снег:
судьбы финал миражный...

1998-2003 гг.

Веле Штылвелд, 2003

Сертификат Поэзия.ру: серия 619 № 17607 от 13.08.2003

0 | 0 | 1990 | 25.04.2024. 13:54:08

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []