А детста так и не досталось мне

          

…А я иду по собственному следу.

 Туда. Назад.   Где пули, как шмели.

 Уже оркестры славили Победу,

 а похоронки к нам всё шли и шли.

 Как воробьи, мы подбирали крошки.

 И длился бесконечно этот год,

 когда за полкартофельной лепёшки

 платили столько, сколько за комод.

 Не вспоминаю взрывы, даже холод,

 но, словно рана в памяти моей, –

 он страшен был для взрослых, этот голод,

 а для детей стократ он был страшней.

 Мы, пацаны, брели на берег моря

 и гильзы собирали – медь, свинец.

 Пахомов Женька, будто мало горя,

 на мине подорвался, наконец.

 «Трофеи» мы тащили, надрываясь,

 в ларёк утильсырья к большим весам,

 там инвалид-солдат, не зло ругаясь,

 всё принимал, грозясь сказать отцам.

 Раздетые, худые малолетки,

 мы вырастали на семи ветрах,

 Рыдали безутешные соседки

 над похоронками в своих углах.

 Рыдала мать.… И нам от военкома

 пособие вручили, за отца.

  Теперь решай: знакома ль, не знакома

 война? – она не гладила мальца.

 Я знал её не по страницам книжным.

 А детства так и не досталось мне.

 Не утолить – на то не хватит жизни! –

 мою святую ненависть к войне!..

 

СНЫ   ОККУПАЦИИ  

                                                

 Почему-то всегда ностальгически помнится детство;

 вечно мама в заботах, улыбка с налётом вины;

 оккупации сны мне навеки достались в наследство,

 и ярлык моему поколению – «Дети войны».

 

 Немцев помню, румынов – пленённых уже и понурых,

 разбирали руины, из них возникал новый мир.

 Нинка с рыжей Лариской им корчили рожи, как дуры,

 и грозил кулаком этим дурам солдат-конвоир.

 

 Голод дней тех забыть не могу до сих пор, не умею,

 хоть осела давно тех страданий тяжёлая пыль:

 мы ходили на море, там бомбой снесло батарею,

 и снарядные гильзы мы долго сдавали в утиль.

 

 Искалеченных судеб войною по свету немало,

 детство тем хорошо, что не всё понимает дитя.

 Мне отца не вернула война, и горюнилась мама

 от моей худобы, ручку «Зингера» ночью крутя.

 

 Вот бывают минуты, закрою глаза, и опять я

 пробираюсь в «Спартак» на сеанс – мне известен там лаз;

 мать рубашку мне шьёт из сукна довоенного платья,

 чтобы был я не хуже других, коль иду в первый класс.

 

 Через год дядя Витя вернётся, японцев побив на Востоке,

 и в семье понемногу появятся сахар и хлеб.

 Я не знал пацаном, что наш век уродился жестоким,

 я сейчас понимаю, что не было лёгких судеб.

 

 И теперь, в ХХI-ом, на плечи набросивши плед свой,

 наблюдая с балкона штрихи и приметы весны,

 с ностальгиею нежной всегда вспоминаю я детство,

 хоть и вижу порой оккупации горькие сны…

  

ДЕТИ   ВОЙНЫ – 3

 

С неба падали хлопья холодные

на поля и хибары пустые,

мы голодные были, немодные,

непутёвые, строгие, злые.

И небритые фрицы пленённые,

от которых отрёкся их Бог,

копошились в карьере, как сонные,

в щебень камни дробя для дорог.

Почему-то лишь это из детства

и запомнил – сподобил Господь,

навсегда всенародные бедствия

в кровь вошли мою, душу и плоть.

И уже ни за что мне не вытравить

время нищих, калек и сирот.

Нувориши, по-честному, вы-то ведь

нас давно уж списали в расход?

Долго ж, Родина, долго скрывала ты

и таила всё чувство вины;

то ль очнулась, то ль тоже устала ты,

вдруг причислив нас  к «жертвам войны»…

 

ЭТО   БЫЛО   ПОСЛЕ   ВОЙНЫ   ВЕЛИКОЙ

                                          

Мне на мир обидеться можно тоже,

да стерпел я всё, как утёнок гадкий:

или в морду бил он, иль корчил рожи,

иль форсил, блатные, являя повадки.

Это было после войны Великой,

груб и нагл он был, и ни грамма лака,

а потом лицом вдруг иль даже ликом

обернулся ко мне, и я заплакал.

Я заплакал о том, что лишён был детства,

безотцовщиной был, беспризорным, нищим,

никуда от этого до сих пор не деться,

хоть живу роскошно я и завален пищей.

Мне на мир обидеться можно было,

потому что светлого было мало:

зла душа не держит, но не забыла

ничего, хоть долго не понимала,

что нельзя так жить, как тогда мы жили,

что любовь спасает, а не окопы;

иль такая страна нам досталась, или

сами мы никудышние, недотёпы…

  ИЗ ЦИКЛА «ДЕТИ ВОЙНЫ»

 

Послевоенных лет ход жизни скверный,

предел мечтаний – палка колбасы:

до посиненья нанырявшись, в сквер мы

бежали, чтоб отжать в кустах трусы.

Мы, малолетки, бич садов окрестных,

кто, как не я, поведает о нас:

всё меньше остаётся чисто местных,

кто помнит оккупацию сейчас.

Да я и сам, я сам всего не знаю,

но вдруг увижу даль, хоть зашибись:

там Ганс цепной – овчарка очень злая,

с цепи срывался, если мы дрались.

Там взорванной гостиницы руины,

там снять могли с прохожего часы,

облазили от солнца плечи, спины,

ну и носы, конечно же, носы.

Не все отцы ещё вернулись с фронта,

и фрицев пленных гнал с работ конвой;

ещё эсминцы возле горизонта

на Севастополь шли иль от него.

Мать с тёткой на работе. Год – до школы.

Сбиваться в стаи. Врать. Курить. Дружить.

Но летом жизнь всегда была весёлой,

нам только бы вот зиму пережить.

Напротив «Ореанды» – пляж ничейный.

О время беспризорщины и драк!

Ещё не знали кожаных мячей мы,

зато гоняли банки только так.

А то, что без рентгена рёбра видно,

что в класс пришёл, а он – неполный, класс,

нам наплевать… и лишь сейчас обидно,

что с каждым годом меньше, меньше нас…

 

 

 

РЖАВОЕ ЭХО

 

 Таял снег в предгорьях Ялты,

 цвёл кизил, искрился смех,

 юмором своим пленял ты

 в этот вечер тёплый всех.

 И никто представить даже

 ну не мог, - здесь нет вины,-

 что ждала тебя на пляже

 мина ржавая с войны.

 Той взрывной волной контужен,

 до сих пор всё маюсь я:

 неужели был не нужен

 ты в анналах бытия?

 Искривлённой вбок антенны

 тень ложилась на кусты,

 где не добежали – те мы! –

 шаг, чтоб эхом стать, как ты…

 Сколько лет прошелестело,

 проскрипело в тьме пустой,

 но безжизненное тело

 всё лежит на гальке той…

 

НАС   ТОЖЕ   ОСТАЛОСЬ   НЕМНОГО

 

Нас тоже осталось немного,

мы все – ветераны войны.

Мы стыли на пыльных дорогах,

на горьких вокзалах страны.

Мы пайки свои отдавали

ослабшим совсем. Ничего.

Мы дали с в о и  прошагали,

хлебнули сполна с в о е г о.

 – А друг твой, Серёжка Томилин, –

шипела соседка со зла, –

когда б ни взорвался на мине,

его б дистрофия взяла…

Крутой кипяток лихолетий

ожёг нас без всякой вины.

Мы позже узнали, что дети

такое и знать не должны.

И наши кресты на погостах

угрюмо ерошат крыла.

Всё было.

Жестоко и просто

война малолеток вела…

 

 

 

Вячеслав Егиазаров, 2016

Сертификат Поэзия.ру: серия 1417 № 119865 от 08.05.2016

4 | 8 | 1347 | 19.04.2024. 10:02:59

Произведение оценили (+): ["Vir Varius", "Галина Булатова", "Аркадий Брязгин", "Алексей Борычев"]

Произведение оценили (-): []