Болеслав Лесьмян. Из сборника "Студёное питьё"

БОЛЕСЛАВ ЛЕСЬМЯН
BOLESLAW LESMIAN

СТУДЕНОЕ ПИТЬЕ
NAPOJ CIENISTY

Переводы с польского

СПИСОК.

1. ТАЙНА
2. В НЕБЫЛОЕ ПУТЬ, ПРОЛОЖЕННЫЙ ГРЕЗНО
3. МАРСИАНЕ
4. ИЛИЯ
5. ТЕНИ

Оригиналы могут быть найдены по тэгу
http://stran-nik.livejournal.com/tag/%27%D0%91%D0%91_%D0%9B%D0%B5%D1%81%27

----------------

ТАЙНА

Нас увидали только они -
Бабочки в пышном порханье.
Как же нам сладко, ибо одни
Ведаем мы о свиданье.

Вереск срывая, слышала там
Шёпот сестрёнка меньшая...
Что-то тихонько молвила нам...
После смутилась, смолкая.

В сад убежала, где гущина,
В пении звонком пропала!
Как же нам сладко, что и она
Тайну случайно узнала...

В НЕБЫЛОЕ ПУТЬ, ПРОЛОЖЕННЫЙ ГРЕЗНО

Раскраснелось на небе - ближе к самому краю,
Раскраснелось - но напрасно, и себе же вопреки…
Очертанья деревьев в облаках наблюдаю,
Но зачем глазам деревья, что настолько далеки?

Я ищу в небылое путь, проложенный грезно.
В миг любой мы в даль уходим, лиц нам мало в миг любой…
Я ласкать тебя жажду, мне ласкать тебя поздно,
И не тщусь увидеть что-то, глядя в сумрак за тобой.

Далеки твои губы - и близки несказанно!
Сердце, хрупкое от горя, ты сломаешь, коль сожмешь…
Помнишь сад с его высью, ниже - клочья тумана?
Был туманом - чуждый кто-то; на меня он сном похож.

И про нас - вспоминаешь? - там листва зашепталась,
Зашумела на деревьях, нас, блестя, смогла понять.
Но в устах твоих - холод, там таится усталость…
Так давай же в сад вернемся - дни умершие искать!

Там - тропинка, что рядом со знакомой черешней…
Вспоминаешь ли дорогу - ту, что шла сквозь целый свет?
Будь же в прежнем наряде и с прическою прежней!
В сад пойдем. Войдешь ты первой, ну а я - тебе вослед…

МАРСИАНЕ

Растревожив белесый межзвездный туман,
Прогремят в облаках корабли издалека.
Безграничности неба исчезнет обман -
Близким дальнее станет в мгновение ока.

Распахнется серебряной дверью луна,
Мы услышим журчанье в небесном проране,
А внизу - будет зябликов песня слышна;
И, как ветер, коснутся земли марсиане.

И послышится вздох облегченный земли,
А затем затаится земное дыханье.
Станет ясно: века ожиданья прошли,
И небесное нас ожидает братанье.

Жаркой верою в Волю их взоры полны
А в груди их - простор, и живой, и бездонный.
Мы для взгляда их будем похожи на сны,
И вовеки сей взгляд не изменится сонный…

Привезут нам дремотных зверей и пичуг,
Мотыльков молчаливых, лукавое слово.
И себя мы узнаем; окажется вдруг:
Так и есть! Не могло приключиться другого!

Глядя в книг чародейских златые листы,
Полагая и облако богоподобным,
Жрец их в прошлом - грядущего ищет черты
Нить времен этим знаньем скрепляя загробным.

А один из богов их (мечта, золотись!)
С неба спустится, в наших лесах заплутает,
Канет в озеро, где отражается высь,
Станет рыбкой - и влажную вечность впитает.

Звезд родимых их эльфам до ужаса жаль,
Средь цветов им не спится (о, это мученье!),
Эльфы призрачным лугом помчатся в печаль,
Только шелестом трав выдавая движенье.

Марсианки - колдуньи! Их странная стать
В час вечерний поставит меж нами преграды…
Надо только любить их и страстно желать -
И они будут ласке неведомой рады.

Что за страх, что за ярость во взоре видны;
Глаз, под солнцем пылая, в опал превратится!
Не сравнятся с телами, что неба полны,
Ни земной паренек, ни земная девица…

Станет гостья небесная близкою мне,
Недоступна другим, запылает так сладко.
О нездешность, что познана в ласках и сне,
Эти губы и руки твои, о загадка!

За дремоту в объятьях, за кожи атлас
И за чары, которые будит лобзанье,
Я отдам с наслаждением - здесь и сейчас -
Жизнь загробную, вечное существованье!

Вслед за ней прибежит, издавая скулеж,
Мопс невидимый, чуя подземные мары;
Иль залает - а голосом с кобзою схож -
Злые сны отгоняя, и судьбы, и чары.

Та, чье имя сокрыто, дорогой лесной
Проведет меня к чуду - сквозь веток сплетенье.
Дрему сбросив, там прямо из яви одной
В явь другую, и в третью, шагают растенья.

Вы, привыкшие в серости будней кружить,
Возгордившись презренным мирком иллюзорным! -
Как вам жизнью, что вас презирает, прожить
В новом, пышущем, солнечном мире просторном?

Вы оттуда, уставясь лицом в синеву
И с воздетыми к новому небу руками,
Побредете меж снами - и вас наяву
Будут вербы хвалебно дарить синяками!

И грехов закоснелых затмится печать,
Синяки поубавят порочной гордыни…
Мы - всем миром - над ними начнем хохотать!
Как я грежу об этом веселии ныне!

ИЛИЯ

Адаму Щербовскому
во имя общей веры в победу искусства
над разыгравшимися кошмарами обывателя

Поднимался он, вихрем взнесенный, без страха
В колеснице горящей, все дальше от праха,
И милОть *) свою сбросил - он пред расставаньем
Так прощался с землею последним касаньем.

    [*) МИЛОТЬ (греч. овечья кожа) - традиционная одежда ветхозаветных пророков, похожая на бурку. См. http://www.orthodic.org/?searchCs=&searchRu=%D0%BC%D0%B8%D0%BB%D0%BE%D1%82%D1%8C&type=ru&... ]

Не ступил он ни разу на землю отныне.

Начат путь безмогильный в межзвездной пустыне.

Блеском молний избранник возвышенный Божий
Освещал легионы лихих бездорожий.
По лицу его тучи, как ветки, хлестали,
Злые искры летели в безвестные дали,
Взор туда устремляя, где свет золотится,
Он - взмывая, снижаясь - летел, словно птица.
И колеса жестоко Пространство терзали,
Ну а звезды над долей Пространства рыдали!

Бросил взгляд на Венеру, в ее глухомани -
Те, где птицы листвою шумят на поляне;
Хоть ничтожно от сосен, дубов их отличье -
Над дремотой заметно парение птичье.
От текущей из древа лесной праживицы
В топь синюшную жизни дыханье сочится,
И окрестные мраки, вдохнув ароматы,
Словно враны слетелись, черны и косматы.
Илия отвернулся. Неслась колесница.

Обреченный средь ночи бессонно кружиться,
Мчал Сатурн, задыхаясь, простором гонимый,
Золотой среди мрака - и неуловимый.
И Юпитер пронесся цветисто и чванно,
И Нептун прокатился, как сгусток тумана.
Колесница просторы огнем озарила,
Миновала двойные, тройные светила,
И влетела в трясину, где, полуничтожны,
Недотвари во мраке ползут осторожно.

Там себя породило поганое Снище
И устроило в хвором просторе жилище -
Светом смерти в той хате окно озарялось,
Близкой вечности Снище туманом касалось,
А ничье - и навеки ненужное - тело
В снах неверных к порогу той хаты летело,
Чтобы от пыли порога пришло утоленье
Жженья кожи бездомной и к счастью стремленья.

Там брели страхоброды, ловки, но неживы, -
Их гляделки, пестрея, моргали ретиво.
Истерзал их нежизни недуг ядовитый,
Но они всё бродили - и бредили свитой….
Там обманками лапищ туманность сочилась
В те глубины, где прежде ничто не случилось;
Свет, разорванный в клочья в просторах тернистых,
Размышлял васильково о нивах лучистых.

Тот, кто сделал кручину своею страдою,
Не взглянув, над безлюдной промчался ордою,
Слыша вздохи галактик и с думой о Боге,
Сев на край колесницы в бескрайней дороге,
За бескрайностью гнался и пылко, и смело.
Ну а звезды, что гасли за ним то и дело,
И миры, что в порядке безумном кружатся,
Жизнь земная, что вовсе не хочет кончаться,
И земной канители докучной пучина,
Мир земной и загробный, бессмертье, кончина, -
Все казалось ничтожным, как малость былая,
Сном казалось, что снится, того не желая.

Мертвый ангел с бельмастым пугающим оком,
В цепкой туче увязший, парил пред пророком.
Странным тела величье для взора казалось,
Смерть была в нем ничтожной - и все уменьшалась.
Снежность крыльев клубилась в посмертной печали,
Крылья смерть эту выше и выше вздымали!

"Бог поблизости!" - понял пророк, наблюдая
Яркий Луч, что сквозь тучи пробился, блистая.
Но средь туч половина таилась свеченья,
И оттуда он Бога услышал реченья:
"Я тебе лишь признАюсь, что горько рыдаю:
Мир стал чуждым! Я в доме, что строил, страдаю!
Моему подчиняясь единому знаку,
Юный мир улыбнулся окрестному мраку.
Будь иным повеленье, пронзившее дрему -
Так же было бы ныне, иль все по-другому?.."

"Боже! Вот что, - промолвил пророк, - означали
Сновиденья"… Создатель продолжил в печали:
"Только жизнь сотворил я! И жизнь не сдается!
На звезде, на вершине, во мраке колодца,
В пасти льва или змея, и в мире, и в сечах,
В темных норах, на лицах, в слезах человечьих,
Даже в падали, той, что смердит и гноится, -
Шелестит еще что-то, шуршит, шевелится!
Так я сделал. Не будет иных изощрений!
Сотворил я - и лучших не ждите творений!"

Голос эхом разнесся - и замер далече…
Пали в душу пророка Создателя речи,
Но летел он все дальше и дальше, взывая:
"Луч, не гасни! Пробейся, стрела огневая,
Через тучи!.. А если угаснешь Ты вскоре,
Крикну: Боже, где брег твой, и где мое море?
Стал - Твоим повеленьем - я ныне как птица,
И в грядущее жажду Твое устремиться!"
Искры сыпались сверху - и, как метеоры,
Гасли… Что-то пытались припомнить просторы,
Но беспамятной тиши година настала.
Было слышно, как время струится устало…

Бог сказал: "В этом мире останься, со мною!
О, прислушайся! Веет в пространстве весною!"

Илия, свесив руки во тьму с колесницы,
Стал подобен растенью, что в мраке родится,
И растет, поднимаясь в небесные дали;
Ну а руки - на листья похожими стали.
Отдышался, пригубил прохладу Вселенной
И Создателя речью смутил откровенной:
"Знай: могло быть иначе! Ты сладил со Тьмою,
Речи попусту тратя! Позволь же - я взмою
В Тьму Иную, что даже Тебе не подвластна!
В одиночку осилю ее - иль угасну!
И судьба мне не будет преградою боле!
Дай мне, Боже, дорогу к безбожью и воле!
Все забвенья достойно, что было когда-то!
Отпусти! И не требуй, не требуй возврата!"
Луч угас. Это было согласия знаком.
Ветер, словно листвою, шумел Зодиаком,
И все дальше сквозь темень лежала дорога -
Прочь от бывшего Света, ненужного Бога.
В мрак опасный, наднебный вело восхожденье,
Где свобода от Бога, где нету творенья.

Вдруг глаза его в страхе застыли, не веря:
Вот - граница Вселенной, созвездий потеря!
Он не смог ни разгона сдержать, ни гордыни…
. . .
Во Вселенной ни разу он не был отныне.

Затряслась колесница. Как стая слепая,
Искры сыпались, в мраке судьбу освещая.
И свершилось… Он понял - всего на мгновенье, -
Да, свершилось! Но что же? Какое свершенье?
Тут Затишье сомкнулось и им овладело.
Знал он: не было Богу до этого дела!
Страха дрожь откатилась бессильной волною,
Но затрясся он дрожью какой-то иною.
Так в каком же он мраке? В каком же полоне?
Тщился тронуть ладонью - не сдвинуть ладони!
Поглядеть попытался - но взор помутился,
И с небесной лазурью пророк распростился.
В бездорожье с дорогой нельзя ошибиться -
И домчала в безмирье его колесница.
В миг последний постиг он: свершилось свиданье
С бытием небывалым, что вне мирозданья!

ТЕНИ

Я во сне вижу залы, пустые насквозь,
Что и ночью пылают полуденным зноем.
В зеркалах столько злобных цветов собралось!
Вот и полночь. И тени являются строем.

Выйдя к свету, на ощупь шагают сквозь сон,
Схожи видом, походкой своей беспокойной
С тем, кто умер когда-то… Той ночью не он,
А всё прочее было кончины достойно.

На одеждах их белых - чернеет черта;
Лиц не вижу - ко сну их повёрнуты лица.
Твёрдым шагом как будто хотят похвалиться,
Что телесны; и всё же они - пустота.

Даже в стенах незрячих, где нету зеркал,
Отражаются криво, неполно, неясно
Те, что в темень из мрака идут через зал,
Отраженье желая стереть - но напрасно...

Знаю: ждут они в страхе, что встану, шагну,
Ждут, что я, потянувшись к их цепи рукою,
Вырву сон наудачу из этого строя
И спрошу его имя, в глаза загляну!

Никому не известно - кого я возьму,
И судьба их сокрыта во мгле одеянья.
Но тянусь я рукою - и вновь опозданье:
Этот мимо проходит, тот - скрылся во тьму...

Сергей Шоргин, поэтический перевод, 2016

Сертификат Поэзия.ру: серия 1075 № 118347 от 24.02.2016

3 | 4 | 1412 | 20.04.2024. 09:41:09

Произведение оценили (+): ["Ирина Бараль", "Владимир Корман", "Лев Бондаревский"]

Произведение оценили (-): []