Владимир Ягличич Арсенал письма и другое

Владимир Ягличич  Арсенал письма
(С сербского).

Всю жизнь мою мне служат как защита,
когда уста, помимо воли немы,
чернила, пасты, стержни из графита -
весь арсенал письма любой системы.

Он - будто стилосы, которые веками,
продлив размах официальных дланей,
вельможам позволяли слыть богами
над буйной чернью и над морем браней.

Те стилосы, на радость всей элиты,
легко плодили приговоры к казни
и жесточайше строгие эдикты,
чтоб мелкота, как я, тряслась в боязни.

А нынче я, наполнив вновь баллончик,
расходую свои запасы крови,
а если вдруг смягчусь и злиться кончу,
моё стило, как прежде, наготове.

Держу стило в застёгнутом кармане,
сам от себя, на крайний случай, прячу -
как знать, куда зайду в густом тумане ?
Пусть выручит меня при неудаче.

Что ж напишу я где-то в круговерти:
в тюрьме, в дворце; как знать, где буду завтра ?
Моё стило кровавый знак начертит
как мой предполагаемый соавтор.

Пусть острое перо проколет сферу,
куда манят лишь ложные привады
и остановит гибельную эру
ещё до фазы полного распада;

хоть время ядовито и зубасто,
пусть, следуя за вкусом и прозреньем,
пока ещё есть кровь, графит и паста,
лишь лучше служит новым поколеньям.
-----------------------------------------
Писальке

Графитне или хемијске, оне ме
штите веh пола века - не ловори!
Мој глас с усана не једном онеме,
уместо мене, ко hе да говори?

Писалька, стара векове толике,
ко продужена десница управе
ствара богове, државне облике,
и масе што се на тргу усправе.

Смртну пресуду, и драконски пропис
даје, с висине владарске ликује.
Моју маленкост, уз овлашни потпис
увеhава и вршно обликује.

Истога тела, а другог пуньеньа
по мојој вольи своје срце троши.
А кад је моја чврстина збуньена
не колеба се. Она је ту још, и

ја тражим је, у полутајном джепу.
Служи ко судньи миг самоубици
да ме поведе уз стазицу слепу,
у изгубльеној подржи ме бици.

Ако шта треба писмом да прославе,
у казамату, ил на дворовима,
оловке које траг крви оставе
нека сматрају - коауторима.

Шильак оловке нек изврши пробој
и кроз обруч мог залудног наданьа
да ход времена задржим у овој
неуставльивој фази распаданьа.

И на повике, на претнье уличне
(нов нараштаја укус да васпита),
до краја дужност тиху испуниhе -
док је мастила, крви и графита.

Владимир Ягличич   Ответ
(С сербского).

Она спросила тревожно,
с чего так жизнь ненадёжна,
и всем нам грозит кончина ?

С чего мы в тисках несчастья,
как "Титаник" во власти
буйной морской пучины ?

Она спросила, как будто
ей снились сны поминутно -
один другого не легче.

Так что же сказать ей ладом ?
Я лёг потеснее рядом
и обнял её покрепче.
---------------------
И запита ме плашно
зашто је живети страшно,
што се умрети мора?

Чему коло несреhе
које судбине прекреhе,
"Титаник", ка дну мора?

И питала је, као
да сан је и наш стао
у том мртвачком колу.

Шта сам могао реhи
сем тихо крај нье леhи
и грлити је, голу?

Владимир Ягличич Солнечный день
(С сербского).

В полдень, лишь только солнце
пробьётся меж туч из эфира
и медная люстра зажжётся,
одевши землю в порфиру,

клумбы, как позолотца,
прикроют все серые дыры.
Лавина лучей прольётся
над злом и святостью мира.

Смотрю на это сиянье,
как жёлтый подсолнух в поле.
Надеюсь, его влиянье
избавит меня от боли.
Вверяю существованье
бессмертной небесной воле.
-------------------------------
Сунчан дан

О подневу, кад сунце успе
да свлада студи облачине,
кад зажари се бакрен лустер
и свет је спреман да почине,

кад разлију се ружи льуспе
никлој сред джибре и сплачине,
благе се руке сјаја спусте
на доброчинства и злочине,

окреhем лице ко сунцокрет
свакоме зрачку, још несвесан
да сјајем мерим овај покрет,
а живот свој - не вагом леса,
него дальином што hе потрет
бол који дели од небеса.

Владимир Ягличич Памяти Димитрия Николаевича
(С сербского).

Он век закончил в доме престарелых,
среди чужих, не на своём одре.
Конечно, лучше б жил он до конца,
не там, среди больных и очумелых,
а как у Копполы, в лихой игре,

лишь улыбаясь; неподвластный мукам;
в жестокой роли "крестного отца",

угас Брандо, забавясь с малым внуком.

Наш друг в тот дом был загнан не искусством:
он не умел укрыться под засов.
Став одиноким, без жены, без ласки,
он захотел побольше пищи чувствам,
стремился слышать больше голосов.
Его манили радужные краски.

К несчастью, дети рядом не осели.
Был меж людей - как в лавке книжный том.
С кем ни дружил - всегда на краткий срок.
Мне говорил: "Здесь каждую неделю
того, с кем сядешь за одним столом, -
обычный случай - настигает рок".

Как свыкнуться, что всех нас ждёт кончина ?
Как нам смириться с этой глубиной ?
Не суждена ли нам с рожденьем вечность ?
Не к небу ль прёт любая хворостина ?
Рок вздыблен неприступною стеной,
мы ж, сквозь неё, всё рвёмся в бесконечность.

Бесстрашие, бездумное - хоть тресни ! -
нам окрыляет душу до конца,
и всё родятся пламенные песни,
хоть рот забила глина и грязца.
----------------------------------------
Успомени Димитрија Николајевиhа
(1935-2015)

Отишао је - из старачког дома.
У томе има суровог и страшног.
Ми верујемо, ко у Кополином
„Куму“, да треба друкчије век скроман
свршити: попут Бранда ненадмашног -
са доброhудним смешком, ко одлуком,
са нама ретко доступном топлином -
пасти на земльу у игри с унуком.

То нема везе с уметношhу, али
јесте умеhе дубльег сазрцаньа.
Он не хте после смрти супругине
да живи сам. Јер, живости нам фали,
сусрета, гласа льудског што одзваньа,
неке од боја палете дугине.

Деца - одавно туджују по свету.
Он - медж льудима, ко кньига у рафу:
зближе се, али - накратко. Толико
пута ми рече: „Сваке неделье ту
износе неког с ким си пио кафу.
На смрт се као на свагдашньост свикох“.

Ко зна, ко уме, на смрт да се свикне?
Није ли дубльа од нье нам дубина?
Зар нас родженьем није вечност такла?
Зар к небу расти свака влат не никне?
Сурова, страшна наша је судбина,
а ми - живимо ко да није таква.

Али је храброст безазлена, дечја,
да ни при крају пута се не суста -
тражити песму као да је вечна
и кад су веh ти землье пуна уста.

Примечание.
Димитрий Николаевич - сербский поэт из Шумадии, издатель, автор 29 поэтических сборников. По сообщению в печати от 16 декабря 2015 г. умер в Геронтологическом центре г.Крагуевац в возрасте 80 лет.

Владимир Ягличич   Бегство
(С сербского).

Исчезнуть - тоже лечение.
Как страстной тоской обуян,
бросая тень в помещение,
в окошко стучится каштан.

Что шепчет мне этот смутьян,
откуда ждать исцеления ?
И мучает самообман:
и ночью, и днём видения.

Как Мекка зовёт мусульман,
Смерть тащит в свои владения.
В чём тайна успокоения ?

Где ж отдых, что будет мне  дан ?.
А тень мне твердит: решение -
вне мира, вне поля зрения.

---------------------------------------------------

Бекство

Побеhи, то је део лека,
ал гле - кроз прозор машу гране
багрема, који сав век чека
зальубльен, куhом нашом занет.

А ја - шта чекам? Дан да гране,
да дошапне ми стара јека,
да hоравог се посла манем
и да престанем да се фемкам?!

Даньу ноh чекам. Ноhу - дане,
док мами смрт ме лепорека,
ко Арапе што мами Мека.

Измеджу негде бих да станем,
ко што у смирај бежи сенка,
у свету, ал за свет далека.

Владимир Ягличич  Морава
(С сербского).

Река, лазоревое диво !
Ты, кости сербов собирая,
их бережёшь, как мать, - ревниво,
и мчишься лентой в даль без края.

Ты так разумна и игрива -
тревожный нерв родного Рая.
Ты, как челнок, трудолюбива
и житом полнишь нам сараи.

Беги ж в извивах по равнине.
Пусть в ясном зеркале твоём
во все века блестит, как ныне,

святой небесный окоём,
и будьте вновь и вновь - в цветенье
и ты, Морава, и селенья !
------------------------
Морава

За мене ти си плава хумка
што кости нам под земльом спаја,
у туджем свету мала трунка
мајчинства, танка нит бескраја.

Чиграста ти си бистроумка,
ковитлав комад родног краја,
дом - на разбоју хитрост чунка,
сигурност - житом крцат вајат.

Ломи се, вальај кроз польане,
огледај небо сред вирова
и носи собом земне дане!

Све док те има - биhе снова,
и душе наше још постоје,
ој Мораво, ој село моје!

 

Владимир Ягличич  Шагая.
(С сербского).

Мы прежде долго походили
ища внимания редакций.
Немало наглотались пыли,
когда учились пробиваться.

Хотели взмыть над облаками
и не сидели по конторам,
где нас считали дикарями,
чужими всем партийным сворам.

Нас вёл отважный дух новаций.
Когда мы вздумали стучаться
хозяева былых управ,
как будто ярых святотатцев
нас гневно гнали, осерчав,
но мы не думали сдаваться.

Без входа в банки и отели,
без появленья на экранах,
без шума и цветной рекламы, -
мы лишь фантазии имели
да сборники стихов чеканных
и говорили вслух и прямо.

А что до расы кабинетной,
так не осталось даже прели
от всей их мути несусветной.
Что пели мы - то ветры пели.
Внемли: и весточкой приветной
к тебе примчатся те же трели.

Ты спросишь вдруг меня с тревогой,
какой я дам тебе урок.
Не бойся ! - Ты не одинок.
Шагай неторною дорогой.
Ты завладеешь вековечным
огромным миром бесконечным
и всем, что я имею в нём:
его негаснущим огнём.
-------------------------------
Пролазеhи

Ми смо тим градом пролазили
уличицама, за газити.
Ко по тепиху друм газили:
и - научисмо пролазити!

Хтели смо право у облаке,
не да нас купе, ил учлане,
јер биле су за нас, дивльаке,
институције закльучане.

Чим бисмо ушли, постранити,
неприлагоджени, напрасити,
хтели су да се отарасе:
нисмо умели настанити
канцеларије и хол-трасе:
умели смо тек пролазити.

Крај сивих зграда и хотела,
мимоишавши телевизије,
новинску славу и наслове,
ми смо имали само тела,
свеске стихова и визије,
једино тела и гласове.

Ал сва та раса кабинетска
остајности је умицала,
а од нас - оста ветром песма
речи ношених улицама.
Ослушни хуј. Кроз град не преста:
на сам је ваздух утицала.

Питаш ме, препун митске плашнье
шта да ти оставим, завештам?
Ал не плаши се, ниси сам:
сав овај бели свет, свет наш је,
власништво које мрети неhе,
непостојеhе постојеhе –
нас, пролазеhих, вечни плам:
то, све што имам да ти дам.

Владимир Ягличич  Сон
(С сербского).

Меня едва не свёл в могилу
тяжёлый "океанский" сон:
лежал в отчаянье, без силы, -
и поутру не исцелён.

Трава морская трепетала,
рачок шептал о злой судьбе;
и мне не верилось сначала,
что утонул я - сам в себе.

Суда да битые машины
лежали грудами на дне.
Весь мусор, лом и мертвечина
перепахали душу мне.

На зло и казни нет уздечки,
мой адский путь тяжёл и крут,
но всё ж не гаснет пламя свечки,
что освещает мой маршрут.

Когда я выплыл ближе к суше,
оттуда Кирка позвала.
Но речь её не грела душу
и не влекла её скала:

там каракатица и кит
сражаются под звёздным сводом;
там вечно реквием звучит
по утонувшим мореходам.

И я борюсь. Вся жизнь такая,
как в этом беспокойном сне.
Суровая судьба людская:
всегда в волнах, не то в огне.

Но если, как в извечных схватках,
вдруг молния покажет хвост,
то и в таких ночах негладких
на небе светят стаи звёзд.

Из плодоносных глубей чрева,
что знака ждать изнемогли,
плывёт под древние напевы,
как судно, Сердце всей Земли.

Плывёт своей дорогой трудной,
как я - сквозь хляби и огонь,
и ждёт спасенья в день свой судный,
попав в Отцовскую ладонь.

В том Сердце слиты миллионы.
Всё это судно без ветрил
Творец из собственного лона,
как я - стихи свои, творил.
--------------------------
***
Зараньао сам целе ноhи,
у океански тежак сан,
и умирао, у немоhи,
и будио се, очајан.

Да струјаху у страху влати
ја поверовах и планктону,
ал још не смедох веровати
да то у себе тек утонух.

Толико крша, олупина,
и пустиньа сред океана,
мртвих бродова и трупина,
нутрино моја неорана!

Какве злогоре и покоре,
путеви хадски небирани,
а још ми свеhа не догоре
још с дна ме слабим сјајем брани.

Како ме гребен дочекао,
да Кирка ме са жала звала,
никад се нисам изрекао,
јер шта hе мени та обала?

Где воде битке кит и сипа
и падалица ноh опара,
ко да пијетом обасипа
тела пирата и морнара,

тамо се борим, горим и ја,
а нико не зна до бој сам.
Човекова су историја,
и живот, тај, у води плам.

И само каткад муньа свитне,
ко давне битке и најезде.
Из такве ноhи непобитне
избудисте се, и ви, звезде.

Из матернице тамне боје
где творчево се семе просу
срце Землье испловило је
ко мала барка у космосу.

Од тада плови, ко зна куда,
и чека онај судньи дан
и тужи, ко ја, због усуда,
и жуди Очев топли длан.

О, барко варко без једара
срца где лик је и мој пао:
наш свет је творац из недара
као ја песме ишчупао. 

Владимир Ягличич  Мишич
(С сербского).

Ещё не отцвела весна,
всё ярким цветом золотилось,
а весть, что грянула, страшна:
в стране династия сменилась.

Убийцы были заодно
и злобно сыпали удары.
Два тела сбросили в окно:
король избрал плохую пару.

А Мишич вслед был отстранён.
Бумага. Подпись. Увольненье.
Льстецы, что окружили трон,
выдумывали обвиненья.

В речах у них звенел металл,
слова, разящие булатом.
Он был льстецам врагом заклятым,
поскольку славу добывал,
как это надлежит солдатам.

В итоге стал он отставным,
хоть не было служак честнее.
Военные заслуги - дым.
Лакейство при дворе важнее.

Беда, как счастье не для нас.
Царили хищные оравы.
Его бы сдали хоть сейчас,
потребуй турки на расправу.

Унижен. Жизнь твоя мрачна.
И ты во всём разочарован.
А вот начнётся вновь война -
и ты опять мобилизован.

В особо злые времена
душа вскипала непослушно,
что Сербия оскорблена,
а подпись короля - бездушна.
---------------------------------
Мишиh

И после свега, сад на прагу,
пролеhе. Све је златастије.
Ал није време за вест благу.
Него за смену династије.

Кральевски пар - у блатни чкаль,
једне од ноhи мрачних.
Није пазио с ким hе краль
леhи у кревет брачни.

Хартија. Потпис. Он сахрани
потезом: ван из службе.
Нови су лижисахани
а старе им оптужбе.

Лед им веh уста спекао,
колир утего вратове.
Душманин си им зато јер
ниси ширите текао
на двору, веh кроз ратове.

Зато мораш у пензију,
заслуга им је снажнија:
од рата је за Србију
интрига дворска важнија.

Али из коже немаш куд,
кад веh не урлаш с вуцима...
Да те затражи турски суд -
предали би те Турцима.

Ледено, увредльиво,
мир уме разочарати...
Сетиhе те се, једино,
ако се опет зарати.

Дотле, остаје страданье
кроз беспоштедна времена.
Потпис кральевски хладан је,
вольена земльа - ј****а.


Примечание.
В этом стихотворении речь идёт о сербском генерале Живоине Мишиче (1855-1921). В 1903 году в Сербии произошёл Майский переворот - убийство короля Александра Обреновича и его жены, королевы Драги. - (Брак был крайне неудачен. Драга была бесплодна и старше мужа на пятнадцать лет, имела плохую репутацию. Обреновичи себя дискредитировали).- Пришедшая к власти новая династия Карагеоргиевичей обвинила полковника Мишича в том, что он был близок к бывшей династии. Он вынужден был уйти в отставку. Но, через несколько лет, о его военных заслугах и талантах вспомнили и вернули в армию. Он отличился и прославился в ходе Балканских войн и в Первой мировой войне.

Владимир Ягличич Стекло
(С сербского).

Настала ночь. Уже пора в кровать.
А брызги бьют. Окно моё намокло.
И чувствую: я должен досказать
слова, что дождь твердит, стуча мне в стёкла.

Ты видишь ли меня ? Уже темно.
Чтоб ты был виден, зажигаю свечи.
В какой-то день - мне ведать не дано -
я лягу так же, но зари не встречу.

А капельки, струясь, сбегают вскачь,
несутся вниз, где прямиком, где криво.
Снаружи ноет бесконечный плач,
и кто-то ждёт ответа на призывы.

Всё пуще струи борзого дождя.
Увлажнены все грядки по соседству.
Что помнит дождь, неистово идя ?
А я в раздумье обращаюсь к детству.

Что то за мощь, что, кинувшись в галоп,
хлестала всё без устали и строго ?
Казалось, изольётся тот потоп -
и я в окне увижу образ бога.
----------------------------
Стакло

Гледам кроз прозор. Вальало би леhи,
веh ноhних капи гледах ток са стакла.
И требало би до краја дореhи
реч - ньу је киша поноhна подстакла.

Да ли ме видиш? Јер је доба мрачно.
Неhу те наhи вани ни уз свеу.
Падам на кревет. Као да зна тачно
ноh кад hу леhи а устати неhу.

Спајају капи, осеhам све јаче,
пробивши ток низ стаклене стрмени,
нешто безмерно што напольу плаче
и то што жели реч наhи у мени.

Вани се вода контроли отела.
Прожеhе влагом сваки земльин сантим.
Памти ли киша, онда од почела,
ко ја што слике из детиньства памтим.

Шта с недоречном чинити лепотом
што се на речи троши немилице?
И зар се мора исплакати потоп
да бих Божије препознао лице?

Владимир Корман, поэтический перевод, 2015

Сертификат Поэзия.ру: серия 921 № 116817 от 17.12.2015

0 | 6 | 1343 | 18.04.2024. 15:03:31

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []