2. «Митровна, приезжай – угошшу!»

(Из записей Лели Васильчиковой)

Плохо, когда взрослый человек не знает и не помнит своих дедушек-бабушек.

Может стереться из памяти прочая родня. Но никогда не уйдёт из неё, до мельчайших подробностей, общение с бабушкой-дедушкой. Только у бабушки могли сохраниться вещи первых дней твоей жизни, первый локон твоих младенческих волос. Как это интересно, когда подрастаешь.

Пелерина из горностая, царские меха, белые, они от времени стали кремовыми. С чёрными хвостиками. Ни один хвостик не потерялся и не истёрся. Милая пелерина, переходившая из поколения в поколение, с одних женских плеч на другие, и оттого ещё более прелестная. Плечи прабабушки Софьи Дмитриевны, плечи её дочери Аделаиды Николаевны, и наконец дошедшая до меня, до шестимесячной. В ней меня выносили гулять, я в ней помещалась с ног до головы. И вот, ставши уже девочкой пяти-шести лет, я, проснувшись, пока бабушка молится богу, перебираю хвостики лежащей на ногах пелерины. Я не встану, пока бабушка не помолится.

Над кроватью полог – белое поле, по нему красные цветы. Подолгу я рассматриваю каждую деталь большого красного цветка. Листья его тоже красные.

Невидимая рука уже приготовила нам свежую родниковую воду. Она в тазу, на туалетном столике с зеркалом. Бабушка умывается первой. Тройной одеколон в ключевую воду. Мне одеколон не полагается.

Мы с бабушкой живём в первом этаже Васильчиковского дома в Аделаидино. Длинный коридор, и, чтобы попасть наверх, в столовую, надо пройти бесчисленные двери справа и слева, и лестницу широкую, и лестницу узкую с плотно прикрытой дверью над ней. По этой лесенке из кухни носят в столовую завтрак, обед и ужин. Мы всходим наверх и через буфетную и лакейскую идём в столовую. Идём неспешно. Мне кажется, я такая же красивая и душистая, как бабушка. В лакейской, в огромном зеркале, я вижу себя принцессой из сказки.

Зеркалами был полон дом. И часами тоже. Это покойный дедушка украсил ими все комнаты.

Я его помню смутно. Помню звон бокала и бутылки в буфетной. Это дедушка опять причащается, он был большой любитель и знаток вина и сам приготавливал настойки и наливки по старинным семейным рецептам.

Душевно молодым он оставался до конца дней. На скотный двор не ходил без карамели в кармане, чтобы угостить скотниц. Приезжая из Москвы, Смоленска и Вязьмы, непременно одаривал конфетами, бусами, колечками всю многочисленную женскую прислугу, и молодых и старых. Очень любил женщин. Он и службу в Петербурге, в кавалергардском полку вынужден был оставить из-за дамы. Стрелялся на дуэли, подстрелил соперника, но не до смерти, что и смягчило наказание в виде увольнения из военной службы по домашним обстоятельствам. Были у него дамы и в Петербурге и в Москве, любил француженок, не признавал цыганок, бабушка всё это знала, но прощала. Впрочем, и её собственному знакомству с дедушкой, тогда 28-летним ротмистром первого полка гвардейской кавалерии, послужила не очень ясная история с её тётушкой, петербургской балериной Павловой-первой.

Ещё в домашнее присловье вошла история с Ефросиньей Дмитриевной, любимой дедушкиной экономкой в имении Мошенец, Орловской губернии. Явившись туда из Аделаидина, дедушка нашёл записку корявым почерком: «Митровна, приезжай, угошшу». Он устроил ей сцену ревности, она призналась, что записка от мельника, но у них ни-ни. Обманула, конечно, впала в слёзы и крики, дед был отходчивый и простил. А до меня дошло в разговорах взрослых. Как чуть что: «Митровна, приезжай – угошшу!»

Всегда помнили Боровенского. Он смолоду был при Викторе Николаевиче, он же брил и стриг дедушку, к старости и усы подкрашивал, помогал для соблюдения формы заворачивать усы в папиросную бумагу.

- «Боровенский, который час!», - значило, что дедушку утомил засидевшийся гость.

- «Боровенский, бумажку!», - значило, что дед отправляется по туалетным делам.

Когда Виктор Николаевич Васильчиков скончался, его младший сын Дмитрий отправил телеграмму старшему брату, моему отцу Николаю Викторовичу: «Папа скончался, приезжай делить наследство». Но мой папа отказался от наследства. Нищий студент, живший иногда неделями на жидком чае с чёрным хлебом, имевший семью, жену и дочь, отверг законно ему принадлежащие дома в Москве, Смоленске, Вязьме, не пожелал и разговору вести о разделе имения Мошенец на Орловщине, Аделаидина на Смоленщине, имения под Серпуховым в селе Подмоклово и т.п. Не моё! Не хочу владеть тем, что принадлежит народу! – вот и весь ответ Николая Викторовича Васильчикова.

Конечно же, мама моя, его супруга Прасковья Никитишна очень рассердилась на своего Нику, они поссорились и на некоторое время даже разошлись. Папа её любил, он был в сильнейшем расстройстве, но в принципиальном для него вопросе не уступил и не взял ни гроша из отцовского наследства. Такой уж он был мой папа Николай Викторович Васильчиков, потомок древнего аристократического рода, идейный революционер, член Российской социал-демократической рабочей партии.

Записал Винокуров Н.С.

Ник. Винокуров, 2015

Сертификат Поэзия.ру: серия 1058 № 113949 от 01.09.2015

1 | 5 | 1266 | 20.04.2024. 12:35:48

Произведение оценили (+): ["Леонид Малкин"]

Произведение оценили (-): []