Неприкаянная душа

Он знал, что, если не поднимется и не найдет теплого места возле батареи в подъезде, то замерзнет. Но все тело болело. Из этого дома его выкинули. Проходящая мимо жиличка подняла крик. Он надеялся, что вызовут полицию и его заберут. Но на крик брезгливой бабенки вышел бугай и, не желая пачкать рук, пинками пытался заставить его выползти из подъезда. Бил накачанными ногами со звериной злостью, но он не хотел уходить от тепла ржавой батареи и хватался за нее. Тогда парень схватил его за шкирку, как нагадившего котенка, а впрочем, он им и был: не раз битые смертным боем почки не держали, и когда его поволокли, за ним по грязным ступеням тянулся мокрый след. А потом, пока бабенка услужливо придерживала дверь, мужик швырнул его кучей вонючего тряпья на жесткий наст. Надо было подняться, из расцарапанной ледяной коркой щеки текла кровь, обмороженные ноги ныли. Но сил не хватило. Он пошевелился, подтягивая ноги в растоптанных ботинках под себя. Приподнявшись на локтях и коленях, перчатки остались возле батареи, он их под голову клал, попытался встать. Но колени разъехались, и он снова рухнул на ледяную корку, рассекшую теперь его подбородок.

- Пьянь, куда только полиция смотрит, - громко проговорила проходящая мимо женщина.
«В карманы пьяных мужиков, чистеньких, пахнущих одеколоном», - подумал он. Дверь хлопнула, и он остался один.
Женщины – вот зло его жизни. Все беды от них. Лучше бы не приходил он в это мир. Он пошевелился, сжимаясь в комок. Уткнуться бы сейчас в мамкин подол. Уж сколько живет среди скотской вони, исходящей от него, но гвоздичный запах мамкиных коленей помнит до сих пор. Она теперь старая, наверное. Не видел лет двадцать. И не покажешься в таком обличье. Да и не нужен он ей. Он любил и ненавидел ее одновременно, с самого детства. Потому что она всегда любила других: то его младшего брата, то чужих мужиков. Говорят, что дети не помнят себя маленькими, а он помнил. Именно с тех пор, как появился брат. Мать держала брата на руках, а его гнала прочь: «Что ты под ногами путаешься». Он по ночам думал: «Вот бы не было брата, мать бы его на руки брала». И когда оставляла их одних на весь день, уходя на работу, мысль, сбросить брата в погреб, не раз приходила ему в голову. Он не сделал этого только потому, что сидеть запертым в избе одному было бы еще страшнее.

Бок, на котором он лежал, потерял чувствительность. Он попытался повернуться, захолодавшие пальцы, неловко хватались за лед. Над ухом кто-то зарычал. Не желая уходить из детства, он чуть-чуть приоткрыл глаз - рядом стоял пес. «Ну, давай и ты уж, прихвати что-нибудь от меня, - промычал он, - виноват я перед твоим братом, жрал, когда кишки от голода сводило». Но пес, видимо, такой же неприкаянный, не ушел. Он притянул его к замерзшему боку и снова закрыл глаза.
Брат приспособился к новому мамкиному мужу, а он не смог. И радовался, когда тот уходил в загул. Мать клала их с братом в свою постель, и он трогал ее волосы, и втягивал их полынный запах, когда она засыпала. Но мужик, вернувшийся однажды побитым, вдруг бросил пить и подружился с младшеньким. А вот его тихо ненавидел. Взаимно.

Повернувшись, он придавил пса, тот предупредительно зарычал, но не сдвинулся с места.
Положив голову на теплое брюхо, он вспомнил, как едва окончив восьмилетку, назло матери уехал из дома. Уехал, чтобы не видеть ее любовь к тому мужику. И прилепился к женщине, чем-то похожей на мать. Видел, что та не больно-то и любила его, но замуж пошла. Он опять старался заслужить любовь: работал на двух работах и все нес в дом. А тут дети пошли, сначала сын, потом дочка. Он ревновал жену к ним, но молчал, помня, как не долюбила его мать. Наверное, и сейчас бы жили. Но эта перестройка выбила у него землю из-под ног. Не стало такой привычной работы. Жена корила: «Другие вербуются, вахтовым методом работают, а ты дома штаны протираешь – детей кормить нечем». Он и подался, там тоже не платили. Кто-то втянул в карты играть. Кто, он уже не помнит. Но проигрался начисто. А отдавать нечем. Прятаться стал. К жене пришли, она быстренько в шестой отдел сходила. К ней больше не совались, а его искали и, если находили – били. Вот тогда он и отрастил бороду, опустился, сошелся с синюшниками. В соседнем подъезде отирался. Иногда, видя, что жена с детьми ушла из дома, заходил украдкой, мылся, шобоны стирал. Мясо из холодильника украл, продал, чтобы на спирт набрать. Потом жена замок новый поставила. Он выбить побоялся. Глядел на них издалека, жалел, видел – бедствуют, но сил изменить что-то не было.

Спали по очереди с Зинкой, она прибилась к их кампании и была такой же вонючей. Но мнила себя красавицей, и кокетливо щерилась беззубым ртом, когда кто-то тащил ее в ближайшие кусты. Тошно ему стало от самого себя.
«Господи, прими меня к себе, - невнятно промычал он, не чувствуя холода, - лишний я тут».
Собака приподняла морду, лизнула запекшуюся кровь на щеке, но, видя, что он никуда не уходит, опять положила ее на лапы.

А ему в этом прикосновении вдруг почудилась материнская ласка. Из подбитого глаза выкатилась слеза, да так и не утекла далеко – щека застыла. Но ему стало легко. То ли последний в его жизни сон приснился, то ли отлетавшая душа и впрямь видела всех женщин, не долюбивших его когда-то. Сквозь замерзшее окно он увидел мать, чистящую к ужину картошку. Из - под косынки выбивались седые косы. Потом жену, которая ругала дочку. А та, хлопнула дверью, и выйдя на улицу, закурила, выпустив в небо дымок Ему показалось даже, что она глазами провожает его. Откуда - то снизу, беззубо улыбаясь, его звала Зинка. Но он летел высоко.
Завыла собака, а он не услышал.
Утром брезгливая жиличка, увидев открытые глаза неподвижно лежащего пьяницы, отвела взгляд и поспешила прочь. Полиция приехала только к обеду.

Елена Жалеева, 2015

Сертификат Поэзия.ру: серия 1547 № 112533 от 22.06.2015

0 | 0 | 1193 | 19.04.2024. 21:06:17

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []