Владимир Ягличич Зорану Р.Костичу

Владимир Ягличич Зорану Р. Костичу
(С сербского)

Вихрится жизнь моя, зигзаги со скачками.
(Уж лучше стала бы спокойна и тиха !)
Где ласковы ко мне, где встретят с кулаками.
А то восторг в душе от меткого стиха.
Взглянуть со стороны: идёт Адам из Рая
(решив, что мне везде накрыт почётный стол),
и в сумерках дома, дверей не запирая,
мигают плутовски любому, кто б ни шёл.

--------------------------------------------
Зорану Р. Костиhу

Кривуда живот мој, ковитлавим цик-цаком,
(о, кад би барем био невидльив, благ и тих),
неко ме помилује, неко у главу шаком,
а понекад се отме какав истински стих.
И чини ми се, тако, Адам из врта крочи
(мислеhи да је свугде званица о празнику),
у сутон, када куhе поотварају очи
и намигну, беhарски, првоме пролазнику.

Примечание.
Зоран Р.Костич - карикатурист из Крагуевца, работавший вместе с автором стихотворения в газете "Поглед".


Владимир Ягличич Каникулы
(С сербского).

Было это будто в сказке, под лучами солнца.
От красы порой круженье было в голове.
На меня вели охоту, как на незнакомца,
и кузнечики с жуками, и сверчки в траве.

Под рачительным досмотром прудовых лягушек
под скалой из злого места мчался поскорей,
а, наслушавшись рассказов знающих старушек,
ночью прятался от страшных жадных упырей.

Днём мы кур ребячьей стаей гнали окаянно,
и с гусями управлялись, взяв у деда плеть.
Оседлал овцу я в шутку, а дружок барана.
Те вели себя послушно: их удел - терпеть.

Для меня пейзажи эти - яркий лучик света.
Вспоминается тот отдых долгие года.
Ждал, что вновь увижу это золотое лето,
но оно не возвратилось больше никогда.

---------------------------------

Распуст

Јесте било ко у бајци, ма шта ко сад каже.
Оне траве, цврчци, бубе, скакавци на листу.
Не познају они тебе, а ко да те траже
за омаму несхватльивог и лепоту чисту.

Трајало је унедоглед, никад дан да сврши,
а у ноhи режи вампир из бабине приче,
и нешто низ каменьаре главиньа и крши,
а из вира жабльи поглед са нас се не миче.

Ми, та банда дечја која разгони кокоши,
и дединим бичем пуцка да се гусан стреса,
зајахује овце, овна (а стрпльиви они,
пуни вуне и послуши - свега осим беса).

Мислили смо, ако не пре, опет догодине,
изрониhе пред очима предео, ко сликан.
И деси се - неки леп дан, на трен, одмори ме...
Али таквог лета више није било никад.



Владимир Ягличич Негромкие поэты
(С сербского).

Негромкие творцы былых веков !
Мы помним имена, в ходу цитаты:
то песня, то всего лишь пара строф.
Нам жаль того, чему уж нет возврата.
Вы не оставили больших поэм,
ни новых эпохальных направлений:
порой лишь полсловца на пару тем,
не вызывающих особых прений.
Но вы не зря растрачивали дар.
хотя не слишком проявляли смелость,
и не особо лезли под удар.
И не напрасно ж вами честно пелось,
что целый мир насытят семь хлебов,
что теплота идёт и от лучинки,
что Бог от нас ждёт дела, а не слов,
что целость не полна и без песчинки ?
(Как Райский Сад не полон без былинки ?).

------------------------------------

Мале поете из прошлих векова,
у расејаньу, у пабирченоме -
ту песма, тамо тек строфа гдекоја,
успутан навод, бизаран феномен,
и никад моhно песништво, ил „изам“,
никад епоха, век бележен делом,
увек у пола речи, изван, иза,
само у празном, што изазва прелом
укуса нових, смелијих продора,
у стрhеноме дару, раскораку -
је ли вам тесна коротна одора,
да л одбегле вам речи говораху
седам хлебова да ситити могу,
да и жишчица исија врелину,
да сваки труд се огледне у Богу
као што део запреми целину?


Владимир Ягличич На новом рынке
(С сербского).

Открылся рынок. Он в твоём квартале,
куда я провожал тебя когда-то.
Невдалеке. Пути длинней не стали,
зато не близки дружка к дружке даты.

Купить продукты - вечная морока.
И вот декабрь, обледенелый час.
Я - не один, и ты - не одинока,
но сколько ж лет разъединили нас ?

Всё то, что было, - нынче в отдаленье.
При встрече мне не поклонилась ты.
Я, молча, вынес это оскорбленье.
Обида в сердце - хуже немоты.

Стою между какими-то парнями.
Здесь диски продаются, там одежда.
И вижу: ты с кругами под глазами -
со знаками несбывшейся надежды.

Я пробирался к очереди в кассу,
как вдоль рядов турецких погребений.
Клиенты брали сахар, хлеб и мясо,
и все мы погашали счёт без прений.

Вот вышел. Огляделся. А с чего бы ?
Ищу, где ничего уж не найти.
Себя ль, не то ту гордую особу ?
Змеиный след на путаном пути ?

Но ты идёшь по моему маршруту.
Ты выйдешь, значит - встретимся опять,
но радости не жду ни на минуту,
ведь на одной стезе нам не стоять.

И ты сама не веришь в чудеса.
Хоть образ прошлого проник сквозь веки,
ресницы не дают увидеть небеса.
Людские слёзы наполняют реки.

Вопрос: о чём должна б она жалеть ?
- В ледышке тёмный непроглядный фон.
Хоть я - пред ней, не хочет и смотреть,
глядит в себя и в глухоту времён.

Огонь укрыт. Ни искра не видна.
Он стоил целой жизни, жертв и чести.
Но вижу - будто ты обнажена -
ты помнишь дни, когда мы были вместе.

---------------------------
У маркету

Новоотворен маркет. У твом крају,
кроз који тебе пратио сам, некад.
Све је то близу, ал блискост не знају
просторну, она времена далека.

По намирнице, из свагданье драме,
у децембарски, захладнео час.
И нисам сам, и ниси сама. Саме
само су наше године, без нас.

Кад сретнемо се, не јавльаш се више.
Предалеко је, то, отишло, тад,
да траје само од немости тише
позледженошhу која гуши град.

Крај рафа си. И неки доконьаци;
ја, крај излаза, уз нове дискове;
гледао сам те, помно. Подочньаци,
недогодженог туга, из основе.

И прошао сам, ко крај турског гробльа.
На касу стао, да ухватим ред.
Купац маркета, сваки, робу пробра -
ко шеhер, соли, ко кафу, ил мед.

Плаhам. Излазим. Обзирем се. Зашто?
Шта тражим тамо ничега где није?
Онога себе, оно биhе ташто,
вијугавошhу путородне змије.

Видим: ту стојиш, где ја малочас.
Где, излазеhи морам да те спазим.
Али у овом трену нема нас,
нас нема више ни на једној стази.

Знаш то. И гледаш у запрльан под.
Кроз капке су се слике давне стекле.
Трепавке твоје затварају свод.
Од льудских суза реке су потекле.

Да питам ваздух: зар за нечим жалиш?
Ал у коцки је леда реч следжена.
Ако ме видиш, не гледаш ме, али
у себе гледаш, у глухост времена.

Где сретосмо се не остаје трага.
А беше жртве и живота вредно...
Пред свима, схватих - стојиш сама, нага
бранеhи дане кад смо били једно.


Владимир Ягличич Гиганты
(С сербского).

Кто сыщет кости исполинского размера,
легко сочтёт их за останки поколенья,
что где-то в дебрях легендарной эры
питало к нашим дням глубокое презренье.

Мы можем тешиться тем мнением, как дети,
что и над бездной веселятся в колыбели, -
мол, в некий век не гномы жили на планете,
а красовались молодцы Пантагрюэли.

Вариант.
Мы тоже будем от находки в изумленье
и рады пуще самых резвых мальчуганов,
узнавши в предках и сметая прочь сомненья,
не гномов наших дней, а племя великанов.
----------------------------------------------------

Дивови

Када пронаджу скелете биhа митских, ненаших,
испада, пронашли су изумрлу расу.
Нико до историјског времена не домаши
ко да га нису хтели, или презрели да су.

Ал такво тумаченье може нас и занети
ко дете које виси над безданом у льульци,
утиском несигурним да су на планети
некада живели дивови, а сад - само патульци.


Владимир Ягличич Раскопанная улица
(С сербского).

Два летних дня грохочут пневмобуры.
Окраины дрожат под эти звуки.
Пока крошат асфальтовую шкуру,
у работяг, как в пляске, ходят руки.

Идёт ремонт трубы. Копают глину.
Рабочие грязны - с них пот ручьями.
Гляжу на плечи, головы и спины,
ведь многие стоят по пояс в яме.

Но вот как будто завершили дело.
На третий день не стало всей отмостки.
Где был асфальт, трава зазеленела.
Сквозь кучи щебня вылезли проростки.

Прохожие теперь шагают робко,
не узнают кварталов из-за грязи,
подолгу ищут обходную тропку
и власть честят, едва-едва пролазя.

Зато ночами веселятся травы,
как вдохновившись от чужих примеров:
так джунгли съели инкскую державу
и спрятали от мира царство кхмеров.
--------------------------------------------
Раскопана улица

Два летньа дана вальци, турбулентна
оруджа (руке од ньих се све тресу) -
радници здушно у кварту ван центра
копају ране по асфалтном месу,

цев да поправе. Ојачала гласа
довикују се, прльави и масни.
Неки се виде само до појаса,
од половине у земльу урасли.

И затрпаваше (задатак им задат),
ров треhег дана (сврши се робија!).
Ал сад је земльа где је био асфалт,
и нешто шльунка ког трава пробија.

Даньу пешаци власт псују, док газе
обилазеhи сред бетона блато,
нове путиhе, да проджу, налазе,
кроз знано место ко кроз непознато.

А ноhу трава, улицама пустим
ко освојити град да тајно смера.
Скрила би, као у джунглама густим,
храмове Инка и градове Кмера.


Владимир Ягличич Крошки
(С сербского).

Как вытопил из сердца льдину...
Горбушка зачерствела на столе,
но в мусор я её не кину:
земное возвращу земле.

Крошу. Бросаю угощенье
с террасы вниз для голубей.
Смотрю: они уже в круженье.
Спешат добраться поскорей.

Дерутся из-за крошек хлеба.
Меж ними бойкая возня.
Один дотошный голубок

глядит, кто бросил манну с неба,
и, верно, увидав меня,
он думает, что я - сам Бог.
------------------------------
Мрве

Да ли са срца топим санту,
ил оста, синоh, вишак хлеба -
не бих да бацам хлеб у канту:
дати земльино земльи треба.

Бајат хлеб мрвим са терасе,
а голубови, чим примете,
секу крилима ваздух, па се
приземльују, на пир да слете.

Меджу собом се гложе, боре,
гутају ману с неба слату,
до залогаја свак би свог.

А кад главице дигну горе,
и спазе ме на првом спрату,
сигурно мисле да сам Бог.


Владимир Ягличич Приглашение во Львов.
(Саше Кабанову).
(С сербского).

Зову тебя, мой друг, на два десятка лет назад.
Немалый путь, немалый срок, но было б в самый аккурат.
Там сплачивался весь наш сбор вокруг недорогой бутылки.
Друг друга знали мы: все души были пылки.
Зашли на станции в кафе; глазели, что там за девчонки.
Какой-то скептик нос задрал и, вдруг споткнувшись, сел в сторонке.
Мы восторгались страстными - не нашими - стихами,
признав, что мы не мастера, лишь кое-как рифмуем сами.
Нас грела мысль, что это лучший край земли.
Мне не забыть друзей, но больше никогда друг друга не нашли.
(Хоть даже изменились лица, я б всех узнал. Я в это верю.
Но те места успели измениться - вот в чём потеря).
Вернись, мой друг, вернись. Назначь свиданье !
А встречи не ищи. Она - не в будущем. Она - воспоминанье.
-----------------------------------------------
Позив у Львов - Саши Кабанову

Врати о врати натраг двадесет година неких,
биhе довольно, сматрам - поhи на пут далеки.
Видим другове бивше тамо - око јефтине флаше.
Тамо се сви ми знамо: душе су пуне наше,
тамо гледамо господжице у некој станичној кафани,
и неки скептик споводи се, с презреньем, од нас по страни,
тудже стихове, пуне страсти, наводимо за пример
дорасли признаньу: нисмо дорасли - тражимо залуд риме.
Греје нас жучна окупница, больег смо света део -
још гледам та братска лица - нисам их више срео
(не само зато што сам свестан промена у лицима,
веh зато што ни иста места нису исто, с губицима).
Врати то време, врати (нек отпочне реприза),
сусрети - немој звати - нису испред веh - иза.
___________
Примечания автора:
Не знаю: воспел ли в этом стихотворении что-то важное ?

"Какой-то скептик" - ну, в такие компании часто попадают и некоторые, что "с задранным носом" не желают гулять с остальными. - Все это часть "фольклора" - личных воспоминаний - о таких литературных встречах. Споткнулся ? - Так, конечно, и он пьяненький. "Признали, что не мастера..." :
у нас тогда были ещё здоровые юношеские взгляды и мы считали важными не себя, а поэзию... Нынче бывает, что дело обстоит уже не так.


Владимир Ягличич Ласточка
(С сербского).

Жарища, не скрыться под тенью.
Сияет солнце - глянуть больно.
Чтоб выжить, надобно уменье,
а то с пути сойдёшь невольно.

Поднял ладонь оторопело,
и вдруг увидел в беспределе,
как в небе ласточка летела
к недостижимой дальней цели.

Летела как не для кормёжки,
не ради зёрен или хлеба,
её влекли не только мошки,
а новые пространства неба.

Возможно, что взвилась впервые,
вдруг очарованная светом,
туда, где вспышки огневые,
к другим светилам и планетам.

Мне б, ласточка, хоть раз, без снасти,
расстаться с заземлённой былью -
почувствовать такое счастье,
что за спиной взмахнули крылья !
------------------------------
Ласта

У польу јара. Само светлост
вид заслепльује под облаком.
Опстати, то је сва уметност
што држи стазу под кораком.

Ал кад заклониш дланом чело
видиш - непусто плаво море:
сенком ласте је пролетело
и недостижно нешто, горе.

Не лети само да се храни
инсектима и плодовима.
Можда промаче да настани
небо под другим сводовима.

Можда висином само живи,
летом првине, сва занета
светом, погледу невидльивим,
других сунаца и планета.

Бескрилности је нашој касно,
отиснути се нисмо спремни.
Ал дај бар замах крила, ласто,
да не останем само земльин.

Владимир Ягличич Верующий - уличная картинка.

Человек - как на плакате
и сложил персты в щепоть.
Человеком в банкомате
узнан собственный Господь

Пробные варианты:
1.Вот некто - очень набожен и строг -
он согбен и схож с прелатом.
В уединенье с банкоматом
он думает: пред ним сам Бог.

2.Вот клиент, в молчанье, свято,
стал и набожен и строг
и, склонясь у банкомата,
твёрдо верит: то сам Бог.

3.Это место нынче свято.
Кто-то, набожен и строг,
сгорбясь возле банкомата,
видно счёл, что это Бог.

4.Не с того ль, что место свято,
некто здесь - как в храме, строг,
как молясь у банкомата, -
вдруг почуял: "Вот мой Бог !".

5.Вот человек - и набожен, и строг.
По позе видно: верит в фатум.
В уединенье с банкоматом
он думает, что то сам Бог.

6.В богомольной позе, свято
веря в таинства и рок,
человек у банкомата
полагает: "Вот мой Бог!".

7.Вот некто в богомольной стати:
согбен, и набожен, и строг.
Он верует, что в банкомате
с ним, тет-а-тет, любимый Бог.
Владимир Ягличич Верующий
----------------------------------
Верник

Човек, побожан, строг - да л зато
у молитвеној пози стоји?
Погружен сав, пред банкоматом,
осамльује се с богом својим.


Владимир Ягличич Диссертация Ильина*
(С сербского).

Первый вариант - не авторизованный.

В аудитории не сыщешь места.
но думаешь среди оваций,
что в городе облавы и аресты.
Так сам не можешь разобраться,
не стал ли ты, раз больше нет закона,
заложником в пиру Платона.

Здесь все страшатся после путча
чекистов, что напялили кожанки:
уж не решат ли, что им лучше
препроводить всю сходку до Лубянки ?

Профессор вёл свой диспут как мессия.
Он защищал не просто мудрый труд,
но Родину - великую Россию -
и все народы от грозящих смут.

Второй вариант - частично согласованный с автором.

В обширном зале нет пустого места,
но думаешь, среди аплодисментов,
про обыски, облавы и аресты,
и каждый из студентов и доцентов
сочтёт себя вполне резонно
заложником в пиру Платона.

Здесь думают о доме и стране,
подмятой новой властью-самозванкой.
И каждый из собравшихся вполне
до ночи может познакомиться с Лубянкой.

Слова профессора здесь были всем ясны:
он защищал тот строй, что выковала вечность,
не диссертацию, а святость старины,
свою страну и человечность.
---------------------------------------------

---------------------------------------
Ильинова дисертација*

Аула, пуна слушалаца.
Вани, претреси и хапшеньа.
И мислиш, меджу два тапшаньа,
да ли узвишен гост си,
ил само један од талаца
на Платоновој гозби.

Унутра, мисли дом свој наджу
ко царства новог самозванци.
А можда hе, кад ван изаджу,
сви заноhити у Лубјанци.

И све то, до у касни сат,
личи на светост и тајанство:
не брани професор реферат,
веh Русију и човечанство.

Примечание.
В этом стихотворении идёт речь о защите диссертации
русского философа Ивана Александровича Ильина
"Философия Гегеля как учение о конкретности бога и
человека". Защита состоялась в Московском университете
весной 1918 г. непосредственно после третьего ареста
этого профессора. По итогам защиты ему были одновременно
присвоены звания магистра и доктора государственных наук.
(Автором перевода этого стихотворения безусловное полное
одобрение политических взглядов И.А.Ильина не разделяется.
Их "светост и таjанство" ставятся под сомнение. ВК).

Владимир Корман, поэтический перевод, 2015

Сертификат Поэзия.ру: серия 921 № 112220 от 09.06.2015

0 | 2 | 1513 | 24.04.2024. 10:25:04

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []