Гора(Часть VIII Отец, я говорю с тобой.)

- Отец, я говорю с тобой потому, что иду в гору.

- Сын, и всегда к вершине тебя выводит твоя гора.
Если идёшь, веря, что глаза не слепнут от серебра
облака над кратерами в палящий Арктуром август.
И тогда уступы для ступни - не ножи, а ступени, и
ты дышишь на этом подъеме, как рыба у полыньи
и не видит твой контур - с неба стоглазый Аргус!

- Отец, я говорю с тобой потому, что не знаю хода.

- Сын, каждый твой шаг на горе и есть - верный ход,
что открывает тебе - тебя. Так повторяемый хоровод
звёзд строит галактики и гребками достигает тверди
пловец, с выдохом остужая свой лоб в волне, пузыри
выдувая в ней. И всегда маршрут повторят поводыри
слепых, и множат себя собой в крепком плетне жерди.

- Отец, я говорю с тобой потому, что пугаюсь смерти.

- Сын, ничто: ни я, ни гора, ни путь на неё - не смерть.
Даже если жестокий самум или снежная круговерть
заметут весь Коринф и скамейку на станции Бологое
и тех, кто помнил о них, то на дальнем конце версты
крутой и последней - там где, словно луб без бересты,
ты узнаешь эскиз их снова - в долгом свете того покоя.


- Отец, я говорю с тобой потому, что не ведаю света.

- Сын, ведать свет – это часто значит не знать, что свет
есть, но врезаться, как в ледяной океан боевой корвет,
в темноту - подбородком, и на шаге последнем – вдоха
не боясь, глотать её, чтоб в пыли рёбер крошёных хруст
смолк, и тогда не скелет, а огнём обид не палимый куст
держит прямо тебя со слезой ли, со смехом ли скомороха.

- Отец, я говорю с тобой потому, что не нахожу покоя.

- Сын, ты не найдешь ничего, пока ищешь себе покой.
Не ожидай его, и сердечные ритмы не проверяй рукой.
И тогда ты выше горы, сильнее Юпитера, крепче камня,
ибо видишь дальше границ их, и сам притяжение всем
сойкам, голубям и тем, кто пред снегом небесным нем,
для кого в борозде недород, и к ставню прибита ставня.

- Отец, я говорю с тобой потому, что торопит время.

- Сын, в твоей клетке грудной - средоточие всех времен.
Слушай их, как и в года, когда был доверчиво наклонён
к матери, что у кровати шептала на ухо «доброй ночи».
И тогда время течёт вовнутрь, и серный дождь – молоко,
и пиктограммы наскальных трещин ты считываешь легко,
и тогда весь палеозой и докембрий секунды этой короче!

- Отец, я говорю с тобой потому, что тебя не слышу.

- Сын, только шорох песка под своею стопой услышь.
И если ты на этой горе, как над чёрной водой камыш,
гибнешь – знай, что папирус наполнится письменами.
И в слоги, от солнц моих,- вверх зажигаются позвонки.
И от них, пышней амазонских лесов, садовые черенки
цветут, множась белыми купами, как фамилии именами.

- Отец, я говорю с тобой потому, что не вижу - где ты.

- Сын, где ты говоришь со мной о делах моих, - там и я.
И если рой слепней рвёт твою кожу, жалит копьем змея -
эта речь откроет, словно ключом, выход за гранью боли
в луч, в котором пыль от тебя – живой камертон фонем
дельфинов, хлопков парусов, в которых свингует джем
саксофона, трубы и гитары, чтоб крепнул побег фасоли!


- Отец, я говорю с тобой потому, что так трудно верить.

- Сын, вера во всё то, что есть, и есть - если она трудна.
Знает каждый оратай, после лемеха бросающий семена
в пашню, что все семена умрут ради хлебов ячменных,
и потому верит, что, после россыпи их, прольют дожди
и пекло наступит вовремя, - на юг ли его позовут вожди
или на север пики нацелят, чтоб идолов рушить пленных.


- Отец, я говорю с тобой потому, что казним любовью.

- Сын, точному зренью и слуху учит, а не казнит любовь.
Лёгок шаг и мышцы - подвижны, если не сводится бровь
к брови от нёё, и тогда ты жив всегда, достоин этого дара.
И тогда ноша твоя на горе – сосуд. Им жажду свою утоли.
И тогда ты со мною, и над головою твоей ангелы патрули
выводят, и нет боли в ладонях, когда в них укол стожара!

- Отец, я говорю с тобой потому, что убит надеждой.

- Сын, оставляю тебя на горе - страдать от своих надежд.
Тогда в вихре горячем, душа твоя - бабочка - белей одежд
последних; и крылья её вширь растут, чтоб стать атлантом
для небес, и так держать их, со взмахом, июнь до декабря
разгоняя, пионы в садах, санки на горках собою благодаря,
и в мёртвой степи ковыль, чтоб пелось над ним дискантом.

- Отец, я говорю с тобой потому, что иду с тобою.

- Сын, даже если ты идёшь не со мной, ты идёшь со мной!
И всё, что с тобой свершилось, - не завершается за спиной
твоей, но поднимает, что камень, и над уровнем горизонта
ты свободен, когда, не сойдя с горы, и струпья своих колен
считаешь рисунком троп: от грота, где дуют портвейн Силен
с Дионисом, до столбов Геркулеса на окраине чёрной Понта.

21 ч 21 мин.
23 апреля 2015.
.

Константин Латыфич, 2015

Сертификат Поэзия.ру: серия 1376 № 111354 от 23.04.2015

0 | 0 | 1463 | 25.04.2024. 01:26:09

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []