Бодлеровское «Плаванье» М. Цветаевой

Дата: 24-09-2014 | 16:03:21

        Видимо, настало время основательно поговорить о переводе М. Цветаевой, чье «Плаванье» по праву считается эталонным. Но это не означает, что ее текст свободен от недостатков. Версии других авторов стану приводить только в качестве иллюстраций. Буду очень рад откликам, если таковые воспоследуют.
                
        Сразу же о заглавии. Мне кажется, слово «Путешествие» (так у Бодлера) испорчено туризмом и толпами «путешествующих» по всему миру. Цветаевское «Плаванье», на мой взгляд (далее такого рода выражения буду опускать, поскольку все здесь — мое мнение, может быть, неверное), значительно у́же того, о чем говорит Бодлер, хотя у него странствие представлено именно как плавание на корабле. Но не только.

        1. Теперь перевод Цветаевой:

        1. Для отрока, в ночи глядящего эстампы,
        За каждым валом — даль, за каждой далью — вал.
        Как этот мир велик в лучах рабочей лампы!
        Ах, в памяти очах — как бесконечно мал!

        Что меня не устраивает в этой строфе?
        Во-первых, неграмотный оборот «глядящего эстампы». Надо: для отрока, в ночи рассматривающего (разглядывающего) эстампы.
        Во-вторых, рифма «эстампы-лампы», до Цветаевой использованная последовательно Львом Эллисом и Адрианом Ламбле. Вообще же эта рифма имеет место быть в 6-и переводах из известных мне 8-и. В своем «Плаванье» Цветаева повторила в той или иной степени 30 строк (из 144) своих предшественников (кроме указанных, еще у Василия Комаровского). Это не в упрек Марине Ивановне, просто так вышло. Тем более что, как сказал Пикассо, талантливый художник заимствует, гениальный — крадет.
        Для справки. Переводы Эллиса, Комаровского и Ламбле выходили соответственно в 1908, 1913 и 1928 гг. Цветаева сделал свой перевод в 1940 г., (опубликован в 1965 г.).
        В-третьих, полностью сочиненная строчка «За каждым валом — даль, за каждой далью — вал». Как известно, Цветаева переводила только «опорные» строки, то есть те, которые были опорными в ее понимании. Остальные она просто игнорировала. У меня иной подход: передать максимум того, что написал автор. Потому что у автора все (!) строки опорные. Кроме того, цветаевская строка скорее красива, нежели осмысленна. Что такое — за каждым валом даль? За каждым морским валом идет некоторая даль? Так это неверно, поскольку на море вал идет за валом. За каждой далью — вал — тоже ребус, не имеющий решения. Это строка — нечто невразумительно романтическое, чего нет у Бодлера, который здесь романтик разве что в первых строках и не такой восторженный, как лирический герой Цветаевой.
        В-четвертых, «рабочая лампа». У отрока нет рабочей лампы. Он не работает, а играет.
        А вот переводы Эллиса и Ламбле соответственно:

        1. Дитя, влюбленное и в карты и в эстампы,
        Чей взор вселенную так жадно обнимал, —
        О, как наш мир велик при скудном свете лампы,
        Как взорам прошлого он бесконечно мал!

        1. Когда дитя глядит на карты и эстампы,
        Вселенная вместить способна идеал.
        Как велика земля при ярком блеске лампы!
        При свете памяти как мир ничтожно мал!

        2. Цветаева

        2. В один ненастный день, в тоске нечеловечьей,
        Не вынеся тягот, под скрежет якорей,
        Мы всходим на корабль, и происходит встреча
        Безмерности мечты с предельностью морей.

        Здесь у МЦ еще больше фантазии, чем в первой строфе. У Бодлера нет никакой нечеловечьей тоски, а есть воспламененный мозг, сердце, исполненное злобы, и горечь желаний. Вместо ненастного дня просто «однажды утром». Вторая и третья строки полностью сочинены автором перевода. Четвертая — поистине гениальна.
        Впрочем, у Эллиса:

        2. Чуть утро — мы в пути; наш мозг сжигает пламя;
        В душе злопамятной желаний яд острей,
        Мы сочетаем ритм с широкими валами,
        Предав безбрежность душ предельности морей.

        3. Цветаева

        3. Что нас толкает в путь? Тех — ненависть к отчизне,
        Тех — скука очага, еще иных — в тени
        Цирцеиных ресниц оставивших полжизни —
        Надежда отстоять оставшиеся дни.

        Здесь МЦ «всю свою звонкую силу поэта» направляет против Цирцей, каковых ненавидела всю свою жизнь и каковой сама никогда не была. На это дело МЦ отводит 2,5 строки, которых в общем и целом в оригинале нет. И просто скрежет зубовный вызывает прилагательное «Цирцеиных», повторенное в следующей строфе. Без звездочетов, утонувших в глазах той или иной дамы, и без зловредных духов Цирцеи от бодлеровского текста остались одни руины.

        4. Цветаева

        4. В Цирцеиных садах, дабы не стать скотами,
        Плывут, плывут, плывут в оцепененье чувств,
        Пока ожоги льдов и солнц отвесных пламя
        Не вытравят следов волшебницыных уст.

        Первые две строки к оригиналу имеют только косвенное отношение. Кроме того, в них наблюдается возможность иного прочтения: плывут в Цирцеиных садах. И еще. Терпеть не могу (это личное) «нанизывания» предлогов «в»: «в Цирцеиных садах ... в оцепененье чувств». Например: в таком-то городе, в самом центре, в своей квартире, в уютном будуаре, в шелковом халате сидела Цирцея... Ну, это к слову. Вторые две строчки были бы великолепны, если бы не прилагательное «волшебницыных». Звучит еще более скверно, чем Цирцеиных.

        5. Цветаева

        5. Но истые пловцы — те, что плывут без цели:
        Плывущие, чтоб плыть! Глотатели широт,
        Что каждую зарю справляют новоселье
        И даже в смертный час еще твердят: — Вперед!

        Здесь полностью придуманы МЦ строки:

        Глотатели широт,
        Что каждую зарю справляют новоселье
        И даже в смертный час...

        Отсутствуют легкие, подобные шарам сердца (Бодлер использует этот же образ в 7-й строфе, значит, для него это важно), неизбежность судьбы и мотивация лирических героев: они стремятся вперед, «не зная почему».

        Комаровский

        5. Но истинный пловец без цели в даль стремится.
        Беспечен, как шаров воздушных перелет.
        И никогда судьбе его не измениться,
        И вечно он твердит — вперед! всегда вперед!

        6. Цветаева

        6. На облако взгляни: вот облик их желаний!
        Как отроку — любовь, как рекруту — картечь,
        Так край желанен им, которому названья
        Доселе не нашла еще людская речь.

        В целом очень даже неплохо, а последняя строчка превосходна. Все в перевод не втиснешь, но здесь хотя бы видно, что переводчик пытался это сделать. Разве что вызывает недоумение сравнение «как рекруту — картечь». Рекруту желанна картечь? Чтобы его подстрелили картечью? Думаю картечь здесь только ради рифмы с речью. Но красиво.

        7. Цветаева

        7. О ужас! Мы шарам катящимся подобны,
        Крутящимся волчкам! И в снах ночной поры
        Нас Лихорадка бьет, как тот Архангел злобный,
        Невидимым бичом стегающий миры.

        И эта строфа неплохо сделана. Вопрос только один: зачем было любопытство меня на лихорадку? Точнее два: подряд два неудобопроизносимых причастия: катящимся... крутящимся. Вспоминается «подпрыгивающее честолюбье» Радловой.

        Ламбле

        7. Волчкам мы и мячам становимся подобны
        В их беге и прыжках, и даже в нашем сне
        Нас жажда нового кружит, как Ангел злобный,
        Бичами мечущий светила в вышине.

        8. Цветаева

        8. О, странная игра с подвижною мишенью!
        Не будучи нигде, цель может быть — везде!
        Игра, где человек охотится за тенью,
        За призраком ладьи на призрачной воде...

        После двух более-менее точных строф опять «сочинение на вольную тему». По крайней мере, в двух последних строках. Налицо «маршаковский подход»: перевести более-менее сносно первую пару строк, вторую — как получится.

        9. Цветаева

        9. Душа наша — корабль, идущий в Эльдорадо.
        В блаженную страну ведет — какой пролив?
        Вдруг среди гор и бездн и гидр морского ада —
        Крик вахтенного: — Рай! Любовь! Блаженство! Риф.

        Практически полностью придуманная МЦ строфа. Чистая отсебятина:

        Эльдорадо.
        В блаженную страну ведет — какой пролив?
        Вдруг среди гор и бездн и гидр морского ада

        МЦ, ненавидевшая все коммунистическое, не могла, разумеется, оставить в тексте Икарию, воплотившую утопически-коммунистические грезы Этьена Кабе. Но из Бодлера слова не выкинешь, тем более что у него Эльдорадо имеется в следующей строфе. Не фонтан перенос ударения в местоимении «наша».
        По поводу последней — изумительной! — строки следует привести переводы соответственно Эллиса и Комаровского

        9. Мы — трехмачтовый бриг, в Икарию плывущий,
        Где «Берегись!» звучит на мачте, как призыв,
        Где голос слышится, к безумию зовущий:
        «О слава, о любовь!», и вдруг — навстречу риф!..

        9. Душа! — ты смелый бриг, в Икарию ушедший:
        На палубе стоим, в туманы взор вперив.
        Вдруг с мачты долетит нам голос сумасшедший —
        «И слава... и любовь»!.. Проклятье! — это риф.

        В 6-и из 8-и переводов «Путешествия» «риф» в 4-й строке этой строфы стоит как рифмующееся слово. Еще один «риф» находится в середине этой же строки данной строфы. Что значит — удачно найдено!

        10. Цветаева

        10. Малейший островок, завиденный дозорным,
        Нам чудится землей с плодами янтаря,
        Лазоревой водой и с изумрудным дерном. —
        Базальтовый утес являет нам заря.

        Переместив Эльдорадо из 10-й строфы в 9-ю, МЦ была вынуждена довольствоваться его фантастическим описанием во 2-й и 3-й строках данной строфы. И неважным описанием. Потому что, судя по начертанному, островок нам чудится землей (лишние слова убираю, чтобы высветлить конструкцию предложения), а также водой (чудится), а водой — к тому же — с изумрудным дерном. Надо бы: с лазоревой водой, но переводчицу, самом собой, не устроило звучание слазоровой. Да и нет у Бодлера ни земли, ни плодов, ни воды, ни дерна. Если учесть, что островок сам по себе мал, то малейший островок выглядит как масло масляное. Ну, а если уж до конца придираться, то базальтовый утес — неважная замена рифу (подводному) оригинала. И только конченый зоил заявит, что риф имеется как раз в этой строфе, а в предыдущей были подводные камни. Но мы не зоилы.

        11. Цветаева

        11. О, жалкий сумасброд, всегда кричащий: берег!
        Скормить его зыбям иль в цепи заковать, —
        Безвинного лгуна, выдумщика Америк,
        От вымысла чьего еще серее гладь.

        Америка в этой строфе торчит, как кость в горле переводчиков. В 5-и переводах из 8-и она на все лады рифмуется. А с цветаевским текстом придется разбираться основательно. Жалкий сумасброд — это все-таки не бедный поклонник стран-химер. Вторая строка вполне соответствует оригиналу, а дальше снова начинаются проблемы. Если мы собираемся скормить зыбям жалкого сумасброда, то почему же он тогда безвинный лгун? Без вины в цепи не заковывают. Выдумщик со смещенным ударением ни в какие ворота не лезет. «Еще серее гладь»... даже не знаю, что сказать. Если кому то нравится это самое «серее», пусть скормит меня зыбям или закует в цепи. Мне не нравится. Тем более что серой глади у Бодлера нет и в помине, а есть миражи, ведущие в бездну. С гладью тоже не совсем все гладко. Понятно по смыслу, что речь идет о морской глади, но стоило бы разъяснить читателям, что тут к чему. Еще один нюанс. Нехорошего человека МЦ поминает трижды: сумасброд, лгун, выдумщик. Это почти синонимы, по крайней мере, относительно лгуна и выдумщика это можно сказать наверное. Сумасброд тоже где-то рядом. Тогда как в оригинале фигурирует тип, которого называют любителем химерических стран, запойным матросом и сочинителем Америк. Разница очевидная.

        Эллис

        11. В железо заковать и высадить на берег
        Иль бросить в океан тебя, гуляка наш,
        Любителя химер, искателя Америк,
        Что горечь пропасти усилил сквозь мираж!

        Комаровский

        11. Ты грезой обольстил несбыточных Америк...
        Но надо ли тебя, пьянчуга, заковать,
        И бросить в океан за ложь твоих истерик,
        Чтоб восхищенный бред — не обманул опять?

        Ламбле

        11. Мечтатель, в сказочный вотще влюбленный берег!
        Нам бросить ли за борт, иль в цепи заковать
        Матроса пьяного, искателя Америк,
        От чьих безумных слов еще больней страдать.

        12. Цветаева

        12. Так старый пешеход, ночующий в канаве,
        Вперяется в мечту всей силою зрачка.
        Достаточно ему, чтоб Рай увидеть въяве,
        Мигающей свечи на вышке чердака.

        Вызывает недоумение первая строчка «Так старый пешеход, ночующий в канаве», поскольку пешеходы, пусть даже старые, там обычно не ночуют. Речь, конечно же, идет о старом бродяге, который может быть и даже наверняка нищий. Во второй строке говорится как раз о нищем, мечтающем о сверкающем рае и в том же время глядящем в небеса, тогда как сам он ступает по грязи. Упущение существенное. Капую Цветаева произвольно меняет на Рай и напрасно. Капуя находится в итальянской провинции Кампания, которую в свое время захватил Ганнибал и в которой его воины настолько погрязли в плотских наслаждениях и утехах, что это стало опасно для боевого духа карфагенской армии. На это и намекает Бодлер. Стало быть, его бродяга мечтает вовсе не о загробной жизни, как это можно понять из текста Цветаевой. Странным представляется выражение «вышка чердака». Брокгауз и Эфрон по этому поводу утверждают: «Вышка (чердак) — пространство между потолком и крышей дома; то же, что подволока, чердак. Название В. употребляется преимущественно в Вятской губернии». Таким образом, одно из двух: либо вышка, либо чердак. А вышка чердака — это в сущности чердак чердака или, по-вятски, вышка вышки. Что мешало переводчице написать «в окошке чердака», непонятно. Возможно, это слово показалось ей излишне сентиментальным.

        13. Цветаева

        13. Чудесные пловцы! Что за повествованья
        Встают из ваших глаз — бездоннее морей!
        Явите нам, раскрыв ларцы воспоминаний,
        Сокровища, каких не видывал Нерей.

        Очень хорошо переданная строфа. Вопрос только по второй строке: что там бездоннее морей — повествованья или глаза? И с Нереем неувязочка. Конечно, не счесть алмазов в каменных пещерах под водой, но Нерей прославился скорее полусотней своих дочерей, нежели богатствами. Ничего худого за ним не водилось, и в "Странствии" Бодлера ему совсем не место.

        14. Цветаева

        14. Умчите нас вперед — без паруса и пара!
        Явите нам (на льне натянутых холстин
        Так некогда рука очам являла чару) —
        Видения свои, обрамленные в синь.

        Вслед за хорошей строфой более чем вольная. Отсутствует скука тюрем и холст, натянутый через умы скитальцев. Именно их предлагается обрамить в горизонт. В оригинале легкая изящная строфа без каких либо скобок и переносов. Здесь иным комментаторам видится предощущение кино. У Цветаевой полет лирической фантазии. И довольно неуклюжий. Какую такую чару являла рука на льне холстин? И почему некогда являла? Если речь идет о чарующих картинах, написанных художниками, то они это делают постоянно, а не от случая к случаю.

        Эллис

        14. Лишь путешествуя без паруса и пара,
        Тюрьмы уныние нам разогнать дано;
        Пусть, горизонт обняв, видений ваших чара
        Распишет наших душ живое полотно.

        Ламбле

        14. Нам ездить хочется без паруса и пара.
        Чтоб скуку разогнать сужденной нам тюрьмы,
        Далеких стран для нас вы воскресите чары,
        Пленяя повестью покорные умы.

        15. Цветаева

        15. Что видели вы, что? «Созвездия. И зыби,
        И желтые пески, нас жгущие поднесь.
        Но, несмотря на бурь удары, рифов глыбы, —
        Ах, нечего скрывать! — скучали мы, как здесь.

        Неплохая строфа. Разве что в оригинале отсутствует разъяснение по поводу песков: нас жгущие поднесь, поставленное, подозреваю, только для того, чтобы срифмовать «поднесь» и «здесь». И немного смущает слегка сентиментальное восклицание «Ах, нечего скрывать!», которого у Бодлера нет.

        16. Цветаева

        16. Лиловые моря в венце вечерней славы,
        Морские города в тиаре из лучей
        Рождали в нас тоску, надежнее отравы,
        Как воин опочить на поле славы — сей.

        Не будем придираться к первым двум строкам: в принципе все передано с достаточной степенью точности. Но далее ни о какой точности, даже приблизительной, говорить не приходится. Ни тоски в оригинале нет, ни отравы, ни желания «как воин опочить на поле славы». А есть жаркое сердечное желание утонуть в соблазнительных отсветах неба! Весьма спорен оборот «рождали ... тоску ... опочить». 4-я строка испорчена цветаизмом, если так можно выразиться, то есть экспрессивным выражением «на поле славы — сей». Внедрять черты собственной поэтики в ткань переводимого стихотворения Цветаевой (или кому-нибудь другому) вряд ли стоило. Рубленых фраз у Бодлера нет, а тире у него в «Путешествии» предостаточно и своих. Кроме того, непонятно, о каком поле славы идет речь: то ли о морских городах, то ли о лиловых морях. Ни те, ни другие не имеют к полям славы никакого отношения.

        17. Цветаева

        17. Стройнейшие мосты, славнейшие строенья, —
        Увы! хотя бы раз сравнялись с градом — тем,
        Что из небесных туч возводит Случай — Гений... —
        И тупились глаза, узревшие Эдем.

        Попав «под собственное дурное влияние» (© «Айболит-66»), Цветаева и в этой строфу внедрила черты своего собственного поэтического существования: прерывистое дыхание, обрамленное кучей тире. При этом из строфы непостижимым образом вытекло едва ли не все содержание, имевшееся у Бодлера. У него сказано (если я правильно понимаю текст оригинала):

        Богатейшие города, внушительнейшие пейзажи
        никогда не содержали в себе столь таинственной прелести,
        нежели та, каковую случай творит с облаками.
        И всегда нас обуревало тревожное желание!

        Здесь перевод Цветаевой не связан с оригиналом практически ни единым словом (разве что небесными тучами и случаем)! Непонятно, каким образом мосты и строенья сами по себе могли бы сравниться с градом. Совершенно немыслимая форма глагола потупиться — тупились — этого четверостишия не украшает.

        18. Цветаева

        18. От сладостей земных — Мечта еще жесточе!
        Мечта, извечный дуб, питаемый землей!
        Чем выше ты растешь, тем ты страстнее хочешь
        Достигнуть до небес с их солнцем и луной.

        Чисто цветаевский подход к слову отражен (продолжен) и в первой строке 18-й строфы: От сладостей земных — Мечта еще жесточе! Dйsir (желание) оригинала можно понять и как мечту, но тогда следовало бы упомянуть о ней и в предыдущей строфе. У Бодлера dйsir повторяется в трех строках кряду: в 4-й 17-й строфы, и в первых двух — 18-й. Стало быть, поэт настаивает именно на этом слове, и, стало быть, это существенная деталь оригинала, чтобы ее игнорировать. О соответствии подлиннику можно говорить только приблизительно. Мечта не жесточе от сладостей земных, а наслаждение добавляет желанию силы (мощи); мечта, извечный дуб (пусть будет дуб, хотя в оригинале старое дерево), питаемый не землей, а удовольствиями. Вторые две строки — откровенная вольность переводчицы. В оригинале говорится о дереве, хотя и покрытом твердеющей корой, но все же тянущей свои ветви к солнцу.

        19. Цветаева

        19. Докуда дорастешь, о, древо — кипариса
        Живучее? ...Для вас мы привезли с морей
        Вот этот фас дворца, вот этот профиль мыса, —
        Всем вам, которым вещь чем дальше — тем милей!

        Во-первых, древо — кипариса живучее. Типичный цветаевский оборот, ее манера обозначать степени сравнения (см. строфы 11 и 13 соответственно: «еще серее гладь» и глаза — «бездоннее морей»). Но как произнести тире при декламации? Поневоле выйдет: древо кипариса. А это уже тавтология. Во-вторых, что значит привезли фас дворца и профиль мыса? В оригинале фигурируют эскизы или чертежи, но у Цветаевой их нет. Возможно, этот образ навеян переводчице похожим на профиль М. Волошина мысом Малчин в Коктебеле. В-третьих, вещь чем дальше — тем милей (опять ненужное тире) только приблизительно похожа на то, что в исходном тексте приходит издалека и поэтому прекрасно. К сожалению, не отражен в переводе «прожорливый альбом» любителей «прекрасного далека», куда должны быть занесены эскизы или чертежи.

        20. Цветаева

        20. Приветствовали мы кумиров с хоботами,
        С порфировых столпов взирающих на мир,
        Резьбы такой — дворцы, такого взлета — камень,
        Что от одной мечты — банкротом бы — банкир...

        Еще одно четверостишие в стиле поэта Марины Цветаевой. Говорю прежде всего о двух последних строчках. Началось вторжение ее поэтической манеры в канву бодлеровского «Странствия», как мы помним, в 15-й строфе, с восклицания «Ах, нечего скрывать!», и продолжилось в той или иной степени вплоть до 20-й. Посмотрим, что будет дальше. А пока приходится констатировать: «кумиры с хобота́ми» (снова смещение ударения) у Бодлера имеются, но они не «взирают на мир» «с порфировых столпов». И вообще никуда ниоткуда не взирают. Зато сей казус упразднил строку оригинала, повествующую об усыпанных драгоценностями тронах. Что же касается дворцов, имеющихся в «Странствии», то их действительно украшают резьбой по камню, но ведь не только ею, иначе можно подумать, что речь идет о деревянных дворцах. А какой у камня может быть взлет, я не постигаю. Разве что полет из пращи. Конечно, Цветаева имеет в виду нечто другое, в общем-то понятное, но увы, невнятно выраженное. Здесь приходится говорить и о неточности рифмовки. Я и раньше мог указать на сей недочет, рассуждая о строфах 2, 4, 5, 6, 13, 14, 17 и 18, но не хотелось придираться по мелочам. Однако рифмоид «хоботами-камень» совершенно не вписывается в педантично выверенное рифмополе оригинала.

        21. Цветаева

        21. Надежнее вина пьянящие наряды
        Жен, выкрашенных в хну — до ноготка ноги,
        И бронзовых мужей в зеленых кольцах гада...»
        И что, и что — еще? «О, детские мозги!

        Здесь почти не к чему придраться. Разве что жены, выкрашенные в хну с головы до пят, могут вызвать некоторое недоумение: случалось ли такое на самом деле? В оригинале жены красят зубы и ногти. Честно говоря, зубов, выкрашенных краской (скорее всего, черной), жалковато. Но делать нечего. В этом переводе придется обойтись без них. Да и с бронзовыми мужами «в зеленых кольцах гада» не все ясно. Что за гад такой? Что за мужи? Оригинал разъясняет: гад — это змеи, с которыми работают на публике искусные жонглёры. Что ж, обойдемся и без них. Без жонглеров и змей.

        22. Цветаева

        22. Но чтобы не забыть итога наших странствий:
        От пальмовой лозы до ледяного мха —
        Везде — везде — везде — на всем земном пространстве
        Мы видели все ту ж комедию греха:

        И здесь цветаевское превалирует над бодлеровским: «Везде — везде — везде —». Опоясные строчки катрена неплохи, внутренние — собственное сочинение переводчицы. За скобками перевода осталось то, что мы видели, даже не стремясь к этому, сверху донизу на фатальной лестнице скучное зрелище бессмертного греха. И рифмовать однокоренные слова: «странствий-пространстве»...

        23. Цветаева

        23. Ее, рабу одра, с ребячливостью самки
        Встающую пятой на мыслящие лбы,
        Его, раба рабы: что в хижине, что в замке
        Наследственном: всегда — везде — раба рабы!

        Здесь, приходится признать, от исходного текста остались только две полустроки: «Ее, рабу одра» и «Его, раба рабы». Чем дальше, тем больше Цветаевой обнаруживается в Бодлере. Сама по себе строфа превосходна, но практически никакого отношения к оригиналу не имеет. Снова от МЦ досталось Цирцеям и тем, кто им поклоняется. Может быть, скажут иные, в переводе и не нужны подробные характеристики женщин и мужчин, предложенные автором «Странствия», — дескать, и так все передано гениально. Но такого рода переложение — это скорее пересоздание текста по мотивам оригинала, нежели собственно перевод. Об этом, кстати, в восторженных тонах пишут едва ли не все интерпретаторы цветаевского «Плаванья». Одна деталь. МЦ была вынуждена удостоить местоимение Ее курсивным начертанием, поскольку грамматически оно относится к комедии (греха) из предыдущего катрена. То же самое переводчице пришлось проделать и с местоимением Его, чтобы зафиксировать «связь между полами».

Продолжение следует.




Юрий Лифшиц, 2014

Сертификат Поэзия.ру: серия 1238 № 107594 от 24.09.2014

0 | 3 | 7512 | 19.04.2024. 23:47:19

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []


Юрий,

я Вас уважаю за Ваши взгляды, но разбирать вот так великий перевод великой Цветаевой, и говорить "меня не устраивает" то-то и то-то - это уже какая-то мания самомнения. Кто вы такие, все кто считают себя здесь на Поэзии значительными переводчиками? Да никто, любители, пишущие для своего удовольствия. Ну и пишите. Но не касайтесь великого. Сделайте свой перевод и ждите. Может пару читателей похвалят. Но не сравнивайте себя с Цветаевой. Да, она переводила не совсем точно. Но её перевод - это великая поэзия. Это Бодлер на русском. А все остальные переводы - всего лишь рифмование. Тяжёлые, плохочитаемые стихи. Может и близко по тексту, но далеко от Поэзии.

Позвольте по существу, Юрий Иосифович, как я это понимаю.
Цитирую Александра:
"Да, она (Цветаева) переводила не совсем точно. Но её перевод - это великая поэзия. Это Бодлер на русском"
Я думаю, к этим словам следует прислушаться. Если бы Вы сосредоточились на вопросе, ПОЧЕМУ это Бодлер на русском, несмотря на формальные отступления от оригинала, это был бы подход более продуктивный (нежели "скрежет зубовный").

Истинно бы оценил Бодлер, зная русский и живя подольше... И то - не факт.
Высокий русский перевод никогда переводом не был, никогда классики
им не занимались... Это было либо пользование авторского текста, либо соперничание с ним. М.И. - не исключение.
Достаточно признать их отношение к переводу - естественным мерилом собственной значимости, которую большой автор вполне осознаёт...
И признать, что это нормально. И, при уважительном отношении к авторскому тексту - самоуничижением не заниматься...
И считать этот разбор - правильным и объективным...
И не подрезать себе крылья на дворе, а взлететь над птичником и пропеть... На что все из присутствующих способны.
Отличная работа, Юрий. И перевод, пусть он и исполнен бардовским романтизмом.
С уважением В.К.