кроткие мотивы (1)

***
темнели деревья. им так полагалось
в продрогшем от колкого ветра пространстве.
как стая огромных прирученных галок,
берущая корм после хлопотных странствий.

затем легкий снег обустроенный хаос
приправил щепоткой прирученной выси
и с этим – как минимум – быть полагалось
тому, кто рожден, уличен и зависим

от чистого снега, от серого древа,
от кровь наводнившего мелкого беса,
от запаха хвои, от божьего гнева,
от глаза дурного и мудрого леса,

от лестного часа, от честного слова,
от порчи небес, от прочищенной дали,
от мякоти горя, от прочной основы
для пролитых глаз и Господней печали.

***
уже деревья строгие, как смерть.
уже опасно оставаться подле.
уже их профиль высох, будто смерд
на панском поле.

уже и тополь и залетный клен
не те, какими созданы издревле,
но как бы лишены своих имен,
уже их имя – строгие деревья.

уже их ветви стаями морщин,
как будто лица, заселяют скверы,
уже в повадках что-то от мужчин,
берущих и от скверны и от веры.

уже мы смотрим в них, как в зеркала
не любопытства ради, но, скорее,
их страха – как там веточка легла,
бесчинствует, господствует, стареет.


***
только и счастья, что свежего снега,
серого древа в белесом налете.
если угодно – из области неги
той, что так дорого ценят в народе.

виснут копилками сонные совы
как их задумал нездешний ваятель,
если угодно высокого слова,
к горлу подступит комок благодати.

в том-то и счастье, что нету подмены
снегам кормящим, как некая манна,
если угодно устойчивой меры:
малым держаться – тоже немало.

выбрать ли утро по строчке подробно,
белку вспугнуть ли с белесых акаций,
дерева взглядом касаться удобно,
сердцу угодно открытым казаться,

чтоб прикасаться, чтоб прикасалось
низкое небо всей плотью и дробно
каждой крупинкою, как оказалось
от сопричастности сердцу удобно.

в области неги печалью дразниться
серому древу с залетною тенью.
свежее счастье на резких ресницах
длится чуть дольше, чем должно мгновенью.

***
с кем будешь в этом январе
на продуваемом безлюдье,
где тополь прячется в коре,
как зачехленное орудье,

где воронье – есть пепел груш
на обесснеженных и бедных
ветвях вокзальных или груз,
доставленный из чрева бездны,

где превращают в пух и прах
тугую плоть второго тома,
где снег сутулится в полях,
как тот, кто отлучен от дома,

где не разместится в крови,
продымленной от произвола,
чужой и грешный дар любви
и дар напрасный слова.

***
скольженье пера по бумаге,
подошвы по чуткому снегу,
что пенится, следуя браге,
готовясь, как узник к побегу, -
чудесно.

касание женского тела,
коленей, груди и запястий
бодрит и пьянит то и дело,
но меньше, чем может опасность.

служение ветреным музам,
стяжательство сдельных пророчеств
с затворничеством союзно,
но кроче сиротств одиночеств.

греховно свершение снега,
как участь девичьих падений,
и тянутся с беглого неба
их падшие белые тени.

прекрасно томление плоти.
весомо томление духа.
восторг же дается в полете,
где нет ни пера и ни пуха.

***
брось мне под ноги мокрого снега.
дай звезды голубого отлива.
или льстивого женского смеха,
что играет, как месяц с отливом.

или нежности в колких ресницах
за минуту до влажного взмаха,
как бы замершей на границе
просветленья и плотного мрака.

брось мне дольку прирученной боли,
чтоб лимонная терпкая мякоть
пропитала голодные поры
не обученных радовать/плакать.

и сбиваясь на мысли о Боге
и о низком искусе искусства,
дай осилить кусочек дороги
от чутья и до чувства.

***
отмерь мне слезы для размола
в коротких колючих ресницах,
для взгляда размолвок и взгляда раздора,
где солью размыта граница.

для белой вины и для сумрачно-черной
зерна бы отменной натуры
с целебной, целинной, нетронутой, сорной
земли, чуть священней, чем суры.

с такой целины и берут урожаи
высоких и праздничных качеств,
и если глаза чистоте угрожали,
то страх принимается зряче,

то смотрят взахлеб и заученно помнят,
а то, что не помнят, то знают,
и медлит вина, как вода низкой поймы,
и хата цепляется с краю.

и участь легка и проста, будто выдох,
и носятся с торбой-виною,
и первыми крайних готовят на выход
вон там – под кривою вербою.

***
дай волю мартовским ветрам,
когда кора весной сочится,
и, как щетинка юных трав,
в судьбе очнется и случится.

дай вволю. как дается в дар
хранящему и очевидцу.
и, отвечая на удар,
в судьбе качнется и случится.

во времена тревожных вод,
скупых небес простого ситца
и той поры, когда вот-вот
в судьбе очнется и случится.

и прошлогодняя трава
худую кровь переиначит,
и то, что жизнь почти права,
пожалуй, что-нибудь да значит.

когда бессмертная вода
клубится по глубинным венам,
и вновь дается навсегда,
и отбирается мгновенно.

Анатолий Юхименко, 2014

Сертификат Поэзия.ру: серия 1476 № 106311 от 13.07.2014

0 | 1 | 1354 | 16.04.2024. 19:41:16

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []