Апология шестистопного ямба

Я вежлив с жизнью современною, но между нами есть преграда...

Николай Гумилёв

Требование Гумилёва сохранять размер оригинала нуждается в уточнении и корректировке. Корректируют его поэтическая традиция и дух языка, который нельзя сломать через колено, не сломав при этом самого важного в стихах.

Григорий Кружков

В 2015 году в журнале «Новый мир» были опубликованы 14 переводов сонетов Шекспира, выполненные поэтом-бардом Новеллой Матвеевой, вскоре после этого ушедшей от нас в лучший мир, свет которого мягко лился из ее стихов и песен, наполненных чем-то неуловимо-неземным. Половина ее переводов сделана размером оригинала — 5-стопным ямбом, другая половина — 6-стопником (с расширением размера подлинника на одну стопу).

Из разговора с Новеллой Николаевной, состоявшегося еще в 1998 году, автору статьи известно, что этот эксперимент был задуман ею по причине традиции переводить сонеты Шекспира исключительно размером оригинала. Она считала, что зачастую это становится причиной значительных смысловых потерь. Справедливости ради следует сказать, что случается и обратное. Например, Н. С. Гумилеву изумительно полно и точно удалось передать 5-стопником смысл 17 сонета («Моим поэмам кто б поверить мог…»). Он не пожертвовал ни одной лексемой автора. А бывает и так, что жертвовать частью смыслов прямо необходимо для того, чтобы выразить стиль оригинала.

Нестандартное решение Новеллы Матвеевой представляется мудрым, ибо один шекспировский сонет другому рознь: есть собственно любовная лирика, и есть стихи, полные раздумий о хрупкости земной красоты, о скорбях и краткости жизни, отличающиеся при этом высокой плотностью строки. Несмотря на это, считается, что все сонеты Шекспира в любом случае должны переводиться одинаково: «Или вы переводите размером подлинника, или вы обречены на неадекватный перевод». Постараюсь вкратце рассмотреть историю вопроса и показать, что схема «или-или» в данном случае ошибочна, что расширение размера оригинала при переводе английской философской лирики — вполне законный прием.

Споры о том, всегда ли впору русскому стиху приходятся одежды, сшитые по меркам иных языков, начались у самой его колыбели.

В 1752 году Сумароков, желая облегчить свои шестистопные ямбы, впервые употребил дактилическую цезуру. За это на него тут же ополчился Тредиаковский. Поскольку в немецких образцах этого размера употреблялась только ямбическая цезура, он полагал, что и русские поэты «всемерно должны блюстись», чтобы поступать так же. (См.: Тредиаковский В. К. Соч. СПб., 1849, т. 1, с. 138). Ответ Сумарокова был замечательным: «Ето правда,— писал он,— что немцы редко не ямбами перьвое полустишие оканчевают, а причина тому, что у них великое множество коротких слов, а у нас множество долгих; и для того я чаще первое полустишие не ямбами оканчеваю, нежели немцы; однако я думаю, что и другие наших трагедий авторы того не убегут, да и убегать не для чего, а если бы в том кто и трудиться стал, кажется, чтоб труд сей был бесполезен, чтоб чистые сыскивая к пресечению ямбы, терять мысли» (Сумароков А. П. Ответ на критики. — В кн.: Сумароков А. П. Стихотворения / П.: 1935, под ред. А. С. Орлова. Л.: 1935, с. 358).

Так впервые была выражена идея о том, что форма стихотворного перевода должна соотноситься с сущностными свойствами языка.

В XIX веке эта идея высказывалась многими поэтами-переводчиками. В 1822 году П. А. Катенин размышлял над тем, как перенять у итальянцев их октавы. Он писал: «Язык наш гибок и богат: почему бы не испытать его в новом роде, в котором он может добыть новые красоты?» Но выступал ли Катенин за копирование формы? Вовсе нет, ибо он прибавлял: «Правда,.. никакой размер не стоит того, чтобы ему жертвовать в поэзии смыслом». (Русские писатели о переводе: XVIII-XX вв. Под ред. Ю. Д. Левина и А. Ф. Федорова. Л.: Советский писатель», 1960). О воспроизведении формы подлинника думал в то время и П. А. Вяземский, переводивший Байрона. Но и он точно так же оговаривался — Вяземский писал, что переводчику следует делать это, «соображаясь со стихиями языка, который у него под рукою — настолько, насколько наш язык может приблизиться к языку иностранному, разумеется, опять, без увечья, без распятья на ложе прокрустовом» (Левин Ю. Д. Об исторической эволюции принципов перевода, в сб. «Международные связи русской литературы», М.-Л.: 1963).

Копирование форм английской лирики неслучайно уподоблено здесь «прокрустову ложу» — неизбежному мучительному отсечению всего, что мешает уложиться в оригинальный размер. Сравнительная краткость английских слов ставила русских переводчиков перед воп­росом: «Допустимо ли жертвовать полнотой смысла ради размера?» Чуть позже возник и следующий вопрос: «Если допустимо, то чем можно жертвовать, а чем нельзя?»

Вскоре обозначились и две противоположных точки зрения.

П. И. Вейнберг, переведший девять пьес Шекспира, считал, что при угрозе существенных смысловых утрат предпочтительнее жертвовать размером и даже числом строф. Указывая на причину того, почему при переводе П. Козловым байроновского «Дон Жуана» многое оказалось «исключено или сокращено», он писал: «Причина заключается в желании — все, что включено у Байрона в одну октаву, передать по-русски одною октавой, желание, которое... в большинстве случаев представляется совершенно невыполнимым без ущерба подлиннику… Мы знаем, что у Байрона октава придает рассказу прелесть и оригинальность; но уже лучше пожертвовать этою чисто внешнею особенностью, чем гораздо более существенным».

Другую точку зрения, возобладавшую в XX веке, высказал революционер Л. М. Михайлов. «Нам могут возразить, что в русском языке нет такой сжатости, как в немецком,— писал он в отзыве на перевод «Фауста» Гете размером оригинала,— и что-то, что помещается в одном немецком стихе, часто не может вместиться и в двух русских стихах. Это кажется лишь с первого разу. Поэт, у которого в полном распоряжении язык, сумеет быть и сжатым и не отступить от подлинника». (Чуковский К.И. Высокое искусство, М.: Советский писатель, 1968.)

Согласимся: переводчику необходим богатый словарный запас. Но требование «быть сжатым», то есть избегать многосложных аналогов английских слов, лишает фразу о «полном» распоряжении ресурсами языка всякого смысла. Ведь для того, чтобы, к примеру, изобразить слово red, в русской языковой палитре нет односложных красок, но есть двухсложные: «красный», «алый», и трехсложные: «багряный», «пурпурный», «червонный». Поэтому В. Г. Бенедиктов, Ф. А. Червинский, В. С. Лихачев, Т. Л. Щепкина-Куперник, переводившие сонеты Шекспира в XIX веке, не желали ограничивать себя в выборе изобразительных средств и увеличивали размер на одну стопу. «Подчеркнем объективный характер подобных отклонений, продиктованных национальными особенностями русского литературного языка,— пишет исследователь «русской сонетианы» Е. А. Первушина.— Давно отмечено, что русские слова имеют в среднем большую слоговую протяженность, чем соответствующие английские, и одна строка 5-стопного ямба в английской поэтической строке вмещает гораздо больше лексических единиц, чем в русской». (Первушина Е.А. Сонеты Шекспира в России: переводческая рецепция XIX-XXI вв. — Владивосток, Изд-во Дальневосточного университета, 2010, с. 71.)

В свете этого ясно, насколько радикальной была позиция М. Чайковского, впервые переведшего все шекспировские сонеты 5-стопным ямбом: он полагал необходимым «не подчинять Шекспира законам русской поэзии». Поэт В. Г. Бенедиктов, напротив, сознательно отступил от формы подлинника ради того, чтобы выразить мысль и стиль автора:

Искусство сметено со сцены помелом,

Безумье кафедрой владеет. Праздник адский!

Добро ограблено разбойнически злом,

На истину давно надет колпак дурацкий...

 (Сонет 66, перевод В. Г. Бенедиктова)

Переводы Бенедиктова до сих пор многими признаются эталоном передачи шекспировского стиля. С помощью 6-стопного ямба он передал его экспрессию, введя дополнительные образы с густой эмоциональной окраской: «помело», «безумие», «адский», «разбой», «надет колпак». В стилевом плане это — несомненное приобретение (хотя на мой взгляд, правильнее использовать образы и лексику оригинала).

Но вот настает XX век, и в 1919 году рыцарь стихотворной формы Н. С. Гумилев заявляет, что стихотворные переводы следует делать исключительно «эквиритмично»: «точно соблюдая метры и размер подлинника». (Н. С. Гумилев. Переводы стихотворные. В сборнике «Принципы художественного перевода. Статьи К. Чуковского и Н. Гумилева». Всемирная литература. Петербург. 1919. С. 29.) В основу этого тезиса легло абсолютно верное наблюдение: «У каждого метра есть своя душа». Поэтому адекватный перевод сонетов Шекспира может быть выполнен только ямбом.

Однако с числом стоп дело обстоит сложней. Требование Гумилева соблюдать не только метр, но и размер подлинника часто вступает в непримиримое противоречие с другим условием адекватности перевода: верной передачей смысла. В советское время этот вопрос обсуждался, когда Георгий Шенгели перевел 6-стопником «Дон Жуана» (поэму блестящую, но очень неглубокую). Перевод Шенгели, вместивший массу деталей, о которых сам Байрон иронично отзывался так: «ах! я всегда в кругу пустых подробностей», проиграл в главном — в воспроизведении легкого, игривого авторского стиля, 5-стопному переводу Татьяны Гнедич. Тем не менее, в послесловии к своему труду Шенгели очень верно подметил, что «принцип эквиритмии» «некритически принят в качестве незыблемого закона», и выражается этот шаблонный подход в том, что «„эквиритмию” подменяют „эквиметрией”: „переводите размером подлинника”» (Д. Байрон. Дон Жуан. ОГИЗ. М.: 1947. Послесловие переводчика. С. 531–532).

Конечно, многое зависит от добросовестности и таланта. Никакой размер не поможет в переводе Шекспира человеку, для которого поэзия — не его стихия. Однако отказ от 28 дополнительных слогов ставит любого переводчика в положение беременной, пытающейся влезть в свадебное платье.

В связи с этим в советское время много писали о том, как научиться «правильно жертвовать». К. И. Чуковский, заботясь о том, чтобы перевод имел ту же легкость, «которой ввиду краткости английских слов и простоты английского синтаксиса отличается подлинный текст», призывал переводчиков «всюду, где только возможно, вычеркивать лишние слова». (Корней Чуковский, Собрание сочинений в 15 т. М.: Агентство ФТМ, Лтд, 2012. С. 606.) Но при этом указывал на то, какими потерями это чревато. «При такой разгрузке нужно выбрасывать только лишнее,— предостерегал он.— Выбрасывать же, как ненужный балласт, такие важные элементы переводимого текста, какие выбрасывали, например, переводчики трагедий Шекспира, не рекомендуется никому ни при каких обстоятельствах, потому что это приводит к прямому искажению подлинника».

Шекспир упомянут здесь, конечно же, не случайно. Его стих, проводящий читателя сквозь галерею чудных образов, отличается высокой плотностью строки. А в некоторых сонетах — скажем об этом прямо — вообще нет «лишних» слов. Наверное, каждый, кто переводил сонеты Шекспира «размер в размер», сталкивается с соблазном выбросить нелишнее. Лучший пример — переводы великого 66 сонета, этого театра философских категорий, изоб­ражающего не обычное противостояние Добра и зла, а чудовищную извращенность мира. Содержание 66 сонета в 5-стопных переводах из объемного превращается в плоское. Часть смыслов отсекается, часть — деформируется.

Переводчики XX века нередко нередко останавливаются на этой проблеме в своих статьях. Вот некоторые из их размышлений.

Поэт Б. А. Кушнер, профессор математики Питтсбургского университета, пишет: «Содержание шекспировской строки, как правило, не помещается в строке русского 5-стопного ямба. Переводчику неизбежно приходится идти на нелегкие компромиссы, и, пожалуй, один переводчик отличается от другого скорее тем, что он не перевел, нежели воспроизведенными им чертами оригинала». (Б. А. Кушнер. О переводах сонетов Шекспира. См. http://berkovich-zametki.com/Avtory/Kushner.htm).

Интересны наблюдения литературного критика В. А. Козаровецкого. «Сонеты Шекспира иногда рассматривают как некую философскую форму любовной лирики,— пишет он.— Для него была важна именно непрерывность движения мысли. Краткость английского языка позволяла Шекспиру передавать это движение образами, укладывающимися в строфы и даже в строки. Попытки в переводе на русский, который в 1,5 раза «длиннее» английского, перелагать сонеты Шекспира такими же «квадратами» неизбежно приводит к деформации словаря переводчика, заставляя его искусственно выбирать в основном короткие слова, которых в нашем языке существенно меньше, и к излишней деформации смысла... Часто там, где у Шекспира два эпитета, в русском переводе остается один (а то и ни одного), а там, где Шекспир использует сложный образ, переводчик вынужден его упрощать, если не хочет загубить интонационную и речевую естественность стихотворения. Все это не может не сказаться на общем облике перевода, и по-русски из-за этих ограничений размера и количества строк стихотворение неизбежно звучит и выглядит иначе, чем в оригинале, а любые требования буквальной точности выглядят смешными». (В. А. Козаровецкий. Возможен ли перевод сонетов Шекспира? См. http://perevodchick-x.narod.ru/05.htm). «Что же касается ныне забытой традиции переводить английский 5-стопный ямб 6-стопником, то, кажется, она канула безвозвратно, хотя в прошлом было много удач именно на этом пути». (В. А. Козаровецкий. Сонеты Шекспира: проблема перевода или проблема переводчика? — Альманах «Поэзия», 1988, №50).

Согласиться с этим нелегко — настолько довлеет над нами практика XX века: «ценою любых потерь сохранять размер и ритм английского пентаметра» (Г. М. Кружков). Перевод его шестистопником в наши дни обычно безапелляционно оценивается как признак безграмотности и лени. Но если бы это было так, в число «сачков» следовало бы записать и такого великого «тунеядца», как Иосиф Бродский. Для перевода стихов Джона Донна «Шторм» и «Элегия на смерть леди Маркхэм» он сознательно избрал 6-стопник.

Об этом опыте поэта Г. М. Кружков писал так: «Разумеется, это дает возможность полнее передавать содержание оригинала. Строка Донна чрезвычайно насыщена. Бродский не первый решал подобную проблему. Все переводчики Шекспира (например) поневоле сталкивались со знаменитой лаконичностью английской речи... Для того, чтобы передать эту синтаксическую гибкость английского стиха, Бродский решил пойти против установившейся традиции». (Григорий Кружков. Английский героический куплет в передаче И.Бродского. См. http://magazines.russ.ru/nov_yon/2011/1/kr5.html ).

Как видим, причин для расширения размера при переводе английской философской лирики с высокой плотностью строки — немало. В любой науке есть исключения, которые помещаются рядом с самими правилами и, по сути, являются их неотъемлемой частью. То же касается и «правила эквиритмии». В заключение вниманию читателя предлагается перевод некоторых шекспировских сонетов, выполненный шестистопным ямбом.

Анатолий Плево. Апология шестистопного ямба. — Столпотворение (научно-художественное приложение к журналу СПР "Мир Перевода") №16, 2018, с. 153.

Анатолий Плево, 2013

Сертификат Поэзия.ру: серия 1459 № 101165 от 21.09.2013

0 | 6 | 2449 | 19.04.2024. 06:25:02

Произведение оценили (+): []

Произведение оценили (-): []