Мы еще поживем, погрустим. И еще повоюем.
Отмеряно, дАй Бог, немало. Надеюсь, вполне...
КонЯм поменяем потертую, старую збрую.
И вновь по полям, по стеклу, по воде, по луне.
Мы еще погуляем по пихтовым зарослям лета,
Зимою сваляем кристаллы в искрящийся трон.
Хлебавши несолоно, с яростью дернув магнетто,
Уйдет на моторке несчастный, забытый Харон...
В пустом эпилоге, итожа безумную гонку,
Слезливо поглажу собаку (ну как без нее!).
Конечно, какое-то время, побуду в сторонке.
А дольше нельзя. Не могу. Не дают. Не мое...
Он с порога нам признался -
Говорит: "Пустой живот.
Так, друзья, проголодался:
Аж, под ложечкой сосёт.
Я валюсь от смеха на пол.
До чего смешной мой папа!
Может маленький медведь
В животе живёт у папы?
Как голодный - ну реветь,
И сосать под ложкой лапу.
Бедый папа мой кричит:
"Хоть шаром кати в кармане,
Очень неприглядный вид.
Мышь повесилась в чулане!
А зарплата - кот наплакал,
Этих денег - с гулькин хрен.
От колличества дензнаков
Слезы, прямо, до колен".
Я валюсь от смеха на пол.
До чего смешной мой папа!
Ну и кот! Деньгами плачет,
На шары взглянуть хотел.
Мышь постигла неудача.
И какой он, гулькин хрен?
Я валюсь от смеха на пол.
До чего смешной мой папа!
Рассказал, что в институте
Он на лекциях сгорает,
А студенты баламутят
И весь день ворон считают.
Папа мой не догорел,
Пьет и курит. Жив и цел!
Вышел с мамой на балкон.
Видно вспомнил про ворон!
Я валюсь от смеха на пол.
До чего смешной мой папа...
Всё понимая, заранее можешь поплакать
Над бренностью жизни в её проявленьи простом:
Когда я вернусь, то вернусь непременно собакой.
Мне дОроги чувства в глазах и вилянье хвостом.
Я давно потонул во всесильной собачьей власти.
Собачьей радости милая круговерть.
В собачьем вальсе кружится собачье счастье,
Щенячье рождение, жизнь и собачья смерть...
День тебя не подвёл, но и ты не подводишь итоги.
По гладкой стене устало сползёшь, а потом
Подсунешь под тёплый живот мне озябшие ноги
И тихо уснёшь, согревшись собачьим теплом…
Где-то там, на Земле. Далеко-далеко отсюда,
В маленьком городе, кукольном доме - крошка-душа.
Живёт в ожиданьи чего-то, надеясь на чудо...
И тонет в быту... Размеренно... И не спеша...
Кто-кто в теремочке живет?
Я!
Доживаю.
И кот.
И, как-то неловко,
но пыль вековая
и божья коровка,
послушница рая.
Божья коровка,
прояви сноровку -
улети на небо.
За тобою мне бы...
Вдогонку молебен.
Божья коровка,
слетай мне за хлебом.
И вином.
Ты ж не воровка -
сначала ко мне бы
продукты - в дом.
Захочу покушать
я на дорожку.
Утешу душу -
выпью немножко.
Достану чемодан.
Всё отутюжено.
Одежду раздам -
так нужно.
В дверь,бестолковый.
Лбом об подкову.
А как же кот?
Без меня?
Как проживет?
Совершаю разворот.
Прощай, небополынья.
Кто-кто в теремочке живет?
Ущербная семья -
снова я.
И кот.
Вдохновил "Голубой огонек" Бориса Гребенщикова
нА сто верст заболочены реки,
и в тумане не видно ни зги.
через власть не продраться во веки,
не в почете стихи и мозги.
.....мне родители крылья растили,
.....но порхать не умеет дракон.
.....смерть газует на черной машине,
.....с голубым
.........огоньком.
рано утром в минувшую среду
расхандрилась душа и болит.
стариков я поеду проведать
и рукою поглажу гранит.
.....не догнать по годам и по чину
.....мне отца, а вот мама тайком
.....машет вслед мне из черной машины
.....с голубым
.........огоньком.
за чьего-то козла я в ответе,
без вины виноватый изгой.
за пол сотни корявых отметин
перед Богом, семьей и собой.
.....тот, кто умер - уже на вершине,
.....а внизу свой особый закон.
.....моя смерть ездит в черной машине
.....с голубым
.........огоньком.
Бывает так - все валится из рук.
И норовит, как правило - на нОги.
С утра до ночи я очерчиваю круг,
В него заталкивая сирых и убогих.
Надеюсь, что когда-нибудь, потом,
Хоть кем-то буду скромно я отмечен.
Иначе, для чего кидаю в вечность
Стишок про одиночество с котом.
Тутанхамон я. Рейхлин и Прудон.
Ко мне на днях захаживал Овидий.
Пришел он, победил, ушел. Без vidi.
Исчез Шолом-Алейхем. Третий том.
На этом свете всё в итоге - прах.
Кто разберёт: где хорошо и плохо?
То на деньгах сижу, то на бобах.
Пусть молоко обсохло на губах,
Но пиво, слава богу, не обсохло!
Падая вниз,
совсем скис.
Грусть - брысь.
Рвусь ввысь.
Теплый воск
зАлил стих.
Жив Босх,
но затих.
Не упорст
- вуя,
Не на спор
живя,
А как-то
так,
Как тот
дурак.
В сказке -
ложь,
А ложь -
жизнь.
Пере -
множь,
Забла -
жишь.
Пой -
мешь
тог -
да,
Что
ложь -
прав -
да...
Как с высокого крылечка
Вниз летит под горку к речке
Мой бочо -
но -
чек.
Кто замолвил бы словечко
И поставил в храме свечку
За мальчо -
но -
чку.
Чтобы вынесло весною
Вниз ниспосланной волною
На приго -
ро-
чек.
Породнившийся с тоскою,
Я б смахнул со лба рукою
Капли го -
ре-
чи.
В замусоленной манишке
Навещал бы, как воришка
Свою до -
чень -
ку.
И душевные излишки
Я б выталкивал отрыжкой
Тёмной но -
чень -
кой.
Армии любви служивый
Мчался б вверх, как одержимый,
По ступе -
не-
чкам.
Жили ж славно - не тужили.
Ах, как весело мы жили!
Было вре -
мя-
чко.
По пятнадцать лет не старясь,
Только слухами кидались
Достовер -
ны -
ми,
А теперь что с нами сталось?
Что прикажете под старость
Делать с нер -
ва -
ми?
С хладнокровною улыбкой
Над болотом с почвой зыбкой
Шёл по жёр -
до-
чке.
Раскрывал для всех калитку
И туман, на ощупь липкий,
Брал из фор -
то -
чки.
Я работать - не работал.
От субботы до субботы
Дурью ма -
ял-
ся,
Потому-то, оттого-то,
От невыпавшей заботы
И соста -
рил-
ся!
желательно напевать, мелодия известна
Стою на полустаночке.
В волнении достал очки.
Протер и на-а-цепил себе на нос.
Картина неприглядная
По нервам бьет изрядно мне:
Обшарпаный, разби-и-тый паровоз.
Обшарпаный, разбитый паровоз.
Кричат бойцы с винтовками:
В комуне остановка, мол.
И вспомина-а-ют лихо чью-то мать.
А рельсы-то как водятся,
У горизонта сходятся.
Крушения, как пить, не избежать!
Крушения, как пить, не избежать.
Немало в жизни выпито.
Пропили даже скипетр.
Остался о-о-безглавленный орел.
Мальчоночка фабричный я,
Ору до неприличия,
Что стрелку им никто не перевел.
Что стрелку им никто не перевел.
И в сатанинском хохоте,
Летит в дыму-да-копоти.
От скорости-и и облик искажен.
Шального роду-племени,
С цитатами из Ленина,
На всех парах за дальний горизонт.
На всех парах за дальний горизонт.
А в крОви нашей бешеной
Немало понамешено:
Водка, пи-и-во, квас и молоко.
Совсем не удивительно,
Что в рукавах смирительных
Уедет паровоз недалеко.
Уедет
паровоз
недалеко!
Кто там на краю обрыва,
Весь в веригах негатива,
Еле-еле устоял?
Это я!
Кто не видя вволю воли,
Постоянно недоволен
Слабоумием царя?
Это я!
Кто с надеждою на чудо,
Пал в объятия Иуды,
Растворившись до нуля?
Это я!
Кто в смирительной трубахе
Шею вытянул на плахе
И насажен на ломы?
Это мы!
Цыпленок жареный,
Цыпленок пареный.
Цыпленок то-же хо-чет жить.
Его поймали,
Арестовали.
И потяну-лась шлей-фом нить
Разоблачений.
"Ты кто и чей?", мол.
"Да ты у нас за-го-во-ришь.
И не такие
Слезами лили.
Вот так-то, жа-ре-ный ма-лыш.
Алиби нету -
Гони монету.
Монеты нет? Да-вай в тюрь-му.
А там, запомни,
Свои законы.
Нет сострадань-я ни к ко-му"...
Цыпленок жареный,
Судьбой состаренный,
Пять лет хрипел в глу-ши бо-лот.
Изгой отчизны
Не видел жизни...
Шел дикий со-рок пер-вый год...
Я трясу судью за плечи:
"Кто мне скажет, наконец,
Если есть АВТОответчик -
Где живет АВТОистец?
Чем он дышит, бедолага?
Как скрипит его перо,
Изливая на бумагу
Всё его АВТОнутро?
Он культуре не обучен:
Через слово - АВТОмат.
Что дошел до АВТОручки,
Он и сам уже не рад.
Проживает АВТОномно.
Не зависит от людей...
Позвонил я: "АВТОр дома?"
Он не вышел из дверей!
Вчера я стал слышать, как растут волосы.
И, прищурившись, разглядел кольца Сатурна.
А сегодня, проснувшись, с удивленьем заметил,
что у меня ничего не болит.
Сразу пришло на ум:
"Если тебе за пятьдесят, ты проснулся
и у тебя ничего не болит..."
Стало смешно и страшно. Ущипнул себя за руку.
Появилась боль и наполнила радостью жизни.
Подошел пес и шершаво лизнул в небритую щеку.
Из кухни донеслось мамино пение. Она ходит?!
Отец собирается на работу.
И, опять, тот самый единственный аромат. Тех же духов.
Сажусь на кровати.
Я счастлив...
Опять все вместе! И все живы...
С землей не связывают святости троса.
Сегодня ночью мне почудился треск сваи...
C поэтом каждым, уходящим в небеса,
И я, частичкою, пусть маленькой, взмываю.
Сорок прошло, остаток не важен.
Мало ль их было, много ли будет.
Жить гороскопами - Бог осудит.
Жить по наитию - разум подскажет.
.........Отпечатает копыто
.........Люциферовский значок.
.........Сколько кровушки попито,
.........Сколько высосут ещё!
То, что отщёлкало - воспоминания.
Всё что отмерено - клаустрофобия.
Ещё не рождённые, вас понимаю я,
Уже упорхнувшим кланяться пробуя.
.........Отпечатает копыто
.........Люциферовский значок.
.........Сколько кровушки попито,
.........Сколько высосут ещё!
Воланд работает сверхурочно,
Колышки в землю лупит с размаху.
В бессчётную очередь днём и ночью
Новые жертвы идут на плаху.
.........Отпечатает копыто
.........Люциферовский значок.
.........Сколько кровушки попито,
.........Сколько высосут ещё!
Лукавый хитёр. Неожиданен лик его.
По сигаретным коробкам мечется,
Меняет, увы, на простое великое
И верно идет от месяца к месяцу.
.........Цок да цок - стучат копыта,
.........Словно женский каблучок.
.........Сколько кладов не отрыто,
.........Столько слёз падёт со щёк!
Твои бабы в штуках и на вес.
Я же исчисляюсь в мегадурах
Сериалом камеры-обскура.
Видимо, ошибка «DO UT DES»
МОРСКОЙ БОЙ
Что за странная семья:
Одноклеточное я.
Одноклеточная лодка.
Ты линкор о пяти клетках.
Ты мне – правки на заметках,
Я тебе – до подбородка.
Адмирал своей флотильи.
За тебя в верхах просили,
Ну а я всё ближе к дну.
Мне дышать всё тяжелее...
Кто ж тебя там пожалеет?
Я, любимый мой, тону.
Еле слышу из глубин:
«Дэ-четыре, А-шестнадцать».
Ты решил со мной расстаться.
Ранил...Ранил...И убил!
В зной перебои с дождём -
Лес обречён на пожар.
Огонь! Ему всё нипочём,
Владыке оранжевых жал.
Не насытится он, каналья,
В азарте грызущий кору.
И полнейшая вакханалия
Царит в иссушенном бору.
Прикрыв дымовой завесой
Бесчинства шальной гульбы,
Пирует огонь-повеса,
Поджаривая грибы.
Живущие в норах-ходах
Попрячутся в глубь земли.
Стихия для змей не беда:
Бывают и худшие дни.
Все волки уйдут в города,
Приюта просить у псов...
А сгорят-то, всего, не беда –
Несколько глупых птенцов!
Приемщик вторсырья не новичок -
Девятый год в контакте с населеньем.
Спокойно объясняет «что почём»,
Раскладывая крылья на коленях.
Что перья – это, явно, не к нему.
Уродов понимает («жизнь их – мука»)
Изматерил Собчак и весь гламур.
И слово «херувим» дробил по звукам...
Был запах ангела почти не уловим.
Весь, как в парше – в остатках позолоты,
Его Воздушество – забытый херувим,
Сдержать не смог нахлынувшую рвоту.
Без крыльев, усеченных до лопаток,
Сей небожитель в приземленности изгой.
И антураж теряя дорогой,
Он выглядит безмерно виноватым...
Память меня приобняла за плечи.
Чудится запах отцовской шинели.
Гонит по детству обшарпанный «велик».
Покуда он едет – я бесконечен.
В небо взмываю на хилой «тарзанке»
И застреваю в душах умерших.
Смерть – это только жизни изнанка,
Ломаной молнией паузы стержень.
Память моя проявилась стигматами,
В виде морщинок стареющих глаз.
Воспоминания - мысль виноватая,
Кается. Мечется. Тысячи раз!
Жестокостью с годами прорастая,
Я рву с тобой самодовольной точкой.
Но малодушно выползает запятая
На чистый лист издерганною ночью...
Петлей под кадыком лебяжья милость.
И в грубой правде волокна сурова нить.
Как подло на линейке притулилась
Та запятая. После страшного "казнить".
Что жизнь моя? Ты портсигар потертый,
Бессмысленность кукушкиного "ку".
Что бесконечность? Заурядная восьмерка.
Но на боку!
Санька - прогульщик и Юлька - юла в конопушках.
Она всё "трещала" о книгах, о фильмах, о моде.
Всю зиму мечтала купить чернобурку-опушку.
Он признавался в любви ей при школьном народе.
Двадцать восьмого июня, ей, наспех, записка:
"Встретимся в сорок втором, у "Астории" слева".
Встретились. В сорок седьмом... Под обелиском.
Санька-Святой... И Юлька...Пречистая дева...