Марк Шехтман


Вещи и тайны

*   *   *                

Когда на заре засияло светило,
Прозрение свыше меня посетило:
Я понял, что утром какие-то вещи

Наполнены сутью сакральной и вещей!

К примеру, легчайшее сооруженье,
Дразнящее память и воображенье,
Два чудных объёма хранящее нежно, –
Кто сунул его под подушку небрежно?

Вот туфельки в цвет голубого опала...
Вчера эта парочка здесь танцевала,
Дурачась в тустепе, скользя в менуэте, –
Кто их в нетерпении снял на паркете?

Полоска бикини – ажурное чудо! –
Сама ли она упорхнула оттуда,
Где даже во тьме оказалась некстати,
И что ей приснилось в изножье кровати?

Но истинно ценный источник познанья –
Прелестное, спящее рядом созданье,
С которым мы вместе освоили этот
Во всех положениях творческий метод!


Продолжая Ахматову

*  *  *

«Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи...», – небрежно, свысока,
С оттенком ироничного укора
Черкнула гениальная рука.

Мы чтим её, но дар воображенья
Не чужд и нам! – пускай же и моё
Однажды там взойдёт стихотворенье,
Где доживают мусор и старьё,

Где плачет о несбывшемся свиданье
Поломанный некстати каблучок,
Где вспоминает тайное посланье
Конверта измочаленный клочок.

А рядом – рваный зонт былого века,
И дужку потерявшие очки,
И ангелок, фарфоровый калека,
Не уберёгший крыльев и руки...

Но мусорщик с метёлкою в деснице,
Суровый надзиратель и судья,
Исполнит долг! – и этим завершится
Одна из строчек в Книге Бытия.

И нет финала горестней и резче,
Чем той надменной шутки парафраз:
Когда б вы знали, как уходят вещи,
Своей судьбой похожие на нас...


Адам и Ева в аду

*  *  *

Сто бомб багровыми усмешками
Мир превратили в прах и пыль.
Планета стала головешкою
Диаметром в семь тысяч миль.

Её клубящиеся живностью
Селенья, воды и леса
Огнём и радиоактивностью
Война убила в полчаса.

Мир умер. Но в часы безлунные,
Не видимы ничьим очам,
Два призрака, навеки юные,
Здесь проплывают по ночам.

Сквозь зданий остовы отвесные,
Сквозь покорёженный бетон
Скользят, навеки бестелесные,
Две памяти – она и он.

Их шелест – о чудесном августе
И о медовом сентябре,
О мире, полном тихой радости,
О поцелуях на заре.

Не ведают две тени белые
Ни бед, ни боли, ни тревог.
И что им небо обгорелое,
Где вместе с миром умер Бог?


Re: Письма русскому сайту и его Главному редактору

          Размышляя, как правильнее и интереснее поздравить Главного редактора сайта поэзия.ру, я вспомнил о своих стихах, написанных лет 15 назад. Жанр их трудно определить, но посвящены они сайту, которому уже тогда отдавал все свои силы и способности Александр Питиримов.
          В те годы сайт безусловно был сильнейшей по уровню поэтической площадкой всего русскоязычного Интернета, и я рад, что наблюдаю в настоящем времени его восхождение к прежним высотам. Вероятно, излишне говорить, что центральное лицо в этом замечательном процессе - Главный редактор Александр Питиримов.
          Заранее хочу предупредить своих коллег, что шутливые замечания как по поводу упомянутого в тексте Александра Владимировича, так и в адрес других бывших и нынешних авторов сайта отражают вполне реальные стороны их натур и талантов.
          А теперь - стихи...

                     

*   *   *
Я пишу во славу сайта! – так и знайте!
    Я к нему приговорён неотторжимо!
Пребывание моё на этом сайте –
    словно в Вечности особого режима.

Приговор – не наказанье, не поклажа.
     Он – доверие. Но есть на солнце пятна –
разноцветные... И пусть письмо расскажет
    вам всё искренне и нелицеприятно.

*   *   *
Сайту дела нет до всяких демократий:
    пирамида он – вершина, грани, склоны...
Но, в отличье от египетских собратий,
    в нём меж мумий есть живые фараоны.

Собрались тут под невидимую крышу
    всех фасонов и покроев менестрели.
Есть такие, что давно уже не пишут,
    и такие, что писать и не умели.

*   *   *
Может, с миром нелады, а может, с нами.
    Корчит рожи век – хватило б на́ сто мимов!
Мрут актёры, и свирепствуют цунами,
    и восстал на эпигонов Питиримов.

Понимаю: должен шеф кого-то высечь! –
    но душой широк и плавен, словно Волга.
То ли дело холеричный свет-Борисыч –
    тот уж если не полюбит, то надолго!

*   *   *
Ах, да что ж я всё о грустном? Пра́вы предки:
    всяк богат, пока лежит в кармане гривна.
Хорошо б сейчас, как этот дрозд на ветке,
    лить рулады, размышляя позитивно...

Саша Шведов... Он хотя из молодёжи,
    но во всём горазд – от секса до футбола.
Я скажу, свои эмоции итожа:
    пишет классно, но порой на грани фола.

*   *   *
Я постарше и горю не так уж пылко,
    но всё чувствую, и думаю толково,
и люблю читать, откупорив бутылку,
    горько-терпкие анапесты Кроткова.

Переводчик и поэт – во всём он дока!
    Как шипы, остры и строчка, и страница.
Но Иуда бдит – и в качестве вещдока
    прокуратору всё это пригодится...

*   *   *
Если связано с судьбою и талантом
    наше имя, то, презрев смешки и крики,
Ави Дана я назвал бы Ави Дантом,
    а Горшков... Ну, он и так Олег Великий!

У меня б Сладкоголосым стал Шелко́вый,
    как Потёмкин стал Таврическим когда-то,
а Крылову я оставил бы Крыловой –
    иронична, архаична и крылата…

*   *   *
Потрясают, будто мощной львиной гривой,
    эти двое эрудицией огромной:
Арустамов – он, конечно, Справедливый,
    а Будницкий – он, конечно, Многотомный.

Есть любители сигар, а есть – кальянов,
    есть поклонники балета или твиста.
Да, тасует карты жизнь! Один Кабанов
    неизменен в вечной должности солиста.

*   *   *
Но и мой-то стих давно уже не хриплый.
    Всё присутствует в нём: рифма, мысль и мелос.
Жаль, Горшков меня опять не взял в «Периплы»…
    Что ж, совру – мол, и не очень-то хотелось!

А об «Избранном» так вовсе нет и речи:
    в этом Храме не коснусь я и порога!
Есть прискорбная традиция: предтечи
    с опозданием угадывают Бога!

*   *   *
Посмеялись? – значит, вышло с афоризмом!
    Ведь и в шутках ошибаться мне негоже
тут, на сайте очень нервном и капризном,
    в виртуальности, с действительностью схожей,
где, сплетая ординату и абсциссу,
    ищут Слово скоморохи и мессии...


Дрозд щебечет в шевелюре кипариса –
    в лучшем сайте поэтической России!


Айседора и поэт

...Пей со мною, паршивая сука.
Пей со мной.

                  Сергей Есенин
*   *   *

За истину приняв, что все мы твари,
С божественным слия́нные в одно,
Я думаю об этой странной паре,
Где женщину понять мне не дано...
Наверно, в мире вышнего порядка
Легла на жизнь Господняя печать,
Что в середине пятого десятка
Ей выпадет поэта повстречать.

Иначе как танцорке-босоножке
Запутавшей страстей и жизни нить,
Не просто с ним расслабиться немножко,
Не переспать разок, а полюбить?
Как ей (годами старше лет на двадцать!)
Вдыхать его дурман и пьяный гнев
И, русских слов не зная, любоваться,
Когда он их слагает нараспев?
 
Как с преданностью чуть ли не собаки
Сносить враньё, загулы, тумаки,
Платить за тиражи, цилиндры, фраки
И пудрить под глазами синяки?
Как через год промёрзшим эшелоном
Умчать в Берлин с рязанским молодцом,
Где будет водку пить он по салонам
С надменным и растерянным лицом?

Когда мил-друг сбежит из-за границы,
Она сквозь слёзы скажет: «Он поэт...».
А кончится всё в Питере и в Ницце
В двух пе́тлях с промежутком в пару лет.
Стихи о ней, хотя их и немного,
Получат у братвы большой успех...

Да, твари мы. Но совесть в нас от Бога.
В поэтах тоже. Жаль, что не во всех.


Три поросёнка

Предисловие к публикации.

После моей рецензии на подборку В.Туговой так называемых хокку и танка А.Алексеева с боевым задором вмешалась в полемику и спросила профессора А.В.Флорю и меня: "...Сочинили ли уважаемые блюстители чистоты жанра хоть один танка, хоть один хокку, хоть один хайку? -- чтобы посмотреть, что вы в этом понимаете, плиз".
Вероятно, Алексееву интересовал вопрос, способен ли я написать что-то в традициях какой-либо твёрдой формы. Я собирался ответить исключительно в отрицательном смысле, поскольку не люблю твёрдых форм именно в силу их консервативности, но вдруг вспомнил, что однажды своё правило нарушил...
Много лет назад бывший автор этого сайта С.Шоргин, прекрасный поэт, переводчик и большой любитель игр с использованием рифм и размеров, опубликовал информацию о проводящемся где-то шуточном конкурсе лимериков на тему трёх поросят. Я решил принять участие в конкурсе, понимая, что выделиться в нём можно лишь с предъявлением каких-то новаций. Но твёрдая форма лимерика именно новаций как раз и не допускала! И тогда я решил, что чем-то новым может быть организация "твёрдых" текстов в некий больший по объёму и гибкий сюжет. То, что у меня получилось, я послал Шоргину, и уже он отправил мой "боевик" на конкурс, а позже сообщил мне о победе на нём.
Сегодня я публикую свой шуточный текст и понимаю, что каждая отдельная часть лимериком может быть названа лишь условно, поскольку настоящий лимерик должен заключать в себе законченный сюжет абсурдистского характера, а его композиция - отвечать определённым и весьма строгим правилам. В силу этого я размещаю свой текст не в разделе твёрдых форм, а в "подражаниях" им.
Отдельно оговариваю свою просьбу к редактору отдела критики не судить его по критериям любовной лирики или романа-эпопеи.

          Три поросёнка

              вариации


Поросёнок по имени Нифик
Волка вёл до отеля «Пасифик».
– Ты, волчара, попал! –
И мобильник достал
Поросёнок по имени Нифик.

Поросёнок по имени Нафик
Соблюдал маскировочный график:
– Нуф, мне Нифик звонил... –  
И мобильник закрыл
Поросёнок по имени Нафик.

Поросёнок по имени Нуфик
Вынул ствол, опустился на пуфик:
– Зря ты, волк, оборзел! –  
И проверил прицел
Поросёнок по имени Нуфик.

В «Гранд-Пасифик» назначена встреча.
В лифт вошли поросята под вечер...
На седьмом этаже
Волк сидел неглиже.
Он не знал, что назначена встреча...

И, не чуя, что смерть уже рядом,
Тяпнул виски, заел шоколадом:
– Обошёл я их, факт!
Завтра пишем контракт!
...Волк не чуял, что смерть уже рядом.

Очень вежливо в дверь постучали.
– Кто там, бля...? – и ему отвечали:
– Ужин в номер! 
                             Заказ
Был получен от вас...
(Очень вежливо в дверь постучали).

Волк открыл, отшатнулся, но поздно.
Три ствола – это очень серьёзно...
Братья Ниф, Нуф и Наф,
Если выписан штраф,
Приходили... Волк понял, но поздно.

Бездыханное тело лежало.
Плавно «Хонда» во тьму отъезжала
С братанами. Они
С детства были сродни
Клубу нефти, плаща и кинжала...


Аптекарь. Фантастическая баллада

*  *  *

Лечит здесь людей не лекарь. Много лет подряд
Пользует селян аптекарь – шапочка, халат,
В пятнах старческие руки, будто пролит йод,
И к нему со всей округи сходится народ.
Плохо людям – хрип да кашель, заложило грудь,
Просят порошков и капель хоть каких-нибудь.
Он им, словно детям малым – без толку, хоть плачь! –
В сотый раз твердит устало: врач вам нужен, врач...

Соглашаются, конечно: «Правильно, милок!
Только врач, пойми, сердешный, дорог и далёк.
Ехать холодно и хлябко, осень ведь сейчас,
А к тебе и мать, и бабка приводили нас!
Помоги!», – и на стремянку залезает он,
Где пустырник с валерьянкой, липа и паслён.
Это вроде бы подлечит. Добавлять к питью...
И уйдёт он лишь под вечер в комнату свою.
Стол, продавленное кресло, печка, – а потом
Изменяются чудесно человек и дом.

Кто вы, господин аптекарь?
                                          ...Плащ, чеканный лик.
Свечи и библиотека потаённых книг.
Свод, гранитные колонны и хрустальный куб.
В нём, заклятьем полонённый, мечется суккуб*.
Лютня, клавесин, страницы рукописных нот.
В клетке Феникс золотится. Дремлет чёрный кот.
Графский герб из палисандра в перекрестье шпаг.
В печке вёрткой саламандры огненный зигзаг.
Пламя одевает стены в алые шелка,
А в окне чужих вселенных мчатся облака.

Снявши меч в драконьей коже, шпоры и берет,
Маг через крутой порожек входит в кабинет,
С кресла ворох пышных юбок сбрасывает прочь.
Нынче лишь мадеры кубок с ним разделит ночь.
Память робко постучится: можно ли, нельзя?
Можно! – и являют лица давние друзья,
Те, чей ум, как бритва, острый, жаждал перемен:
Нострадамус, Калиостро, Фауст, Сен-Жермен,
Те, кто в бедности и в лоске не щадили сил:
Тайный камень философский их к себе манил.

А была до цели – малость... Но по одному
Все ушли. И мощь досталась младшему – ему.
Страшный камень, вещий камень сдался, наконец!
Обратились воды в пламень, в золото – свинец,
И открылся между тайн высший их предел:
Камня этого хозяин Вечностью владел,
Силами и тьмы, и света ведал чародей.
Но, всевластный в мире этом, средь живых людей,
Мёртвых он из-за порога возвратить не мог,
И скитался одиноко новый полубог.

Преданность ведь тоже тайна. Нет над ней суда.
А потом судьба случайно привела сюда.
Поп, кузнец, пастух и пекарь... Каждый – человек,
Прост, хитёр, неглуп. Аптекарь вот уж третий век
Лечит их, отводит войны. Честно говоря,

Оттого ему спокойно, что живёт не зря.
Всех он знает из деревни, из недальних сёл.
Всем он свой, хотя и древний, как гора и дол...
И, выходит, не бессмертным – добрым надо быть,
Чтоб в миру жестокосердном ближнего любить.
Тёмен ближний и не вечен, свыше не храним,
Но душа в нём человечья! – значит, надо с ним,
Часто слабым и усталым, разделить пути,
Значит, там, где света мало, сам ему свети...
________________________________________
*суккуб – демон похоти женского пола;


Конец пьесы

*  *  *

В движениях давно уже не скоры,
С остатками ушедшей красоты,
Стареют знаменитые актёры –
Любовники, герои и шуты.

Стареют гранды публики и кассы,
Носители наград и степеней,
Кречинские, Раскольниковы, Вассы,
И с каждым днём их осень холодней.

Век новых отрастил себе кумиров –
Любой певуч, красив и легконог,
А у моих Тригориных и Лиров
Дыханья нет на длинный монолог.

Когда-то в день и пару пьес, и боле
Они играли, не сочтя за труд,
А вот теперь живут на корвалоле,
На юбилеях с кресел не встают;

По месяцам не выезжают с дачи,
А после – чёрных рамок остриё,
Венки, цветы, процессии – и, значит,
Скудеет поколение моё.

И, наконец, в финале представленья
Туда, где ни сияния, ни тьмы,
Все отыграв надежды и сомненья,
С привычной сцены спустимся и мы.

И лишь одну мечту уносит каждый
За горизонты далей и времён,
Что Бог поднимет занавес однажды
И все живыми выйдут на поклон...