Ее душа – в боях на полигоне,
Его – в седой промозглой пустоте.
Их сути чужеродное не тронет,
Не те кругом, не нужные, не ТЕ!
В ее войне так мало передышек,
В его тюрьме дышать всего трудней.
Он плач ее навзрыд ночами слышит
И боль его склоняется над ней,
И тайно прикасается к предплечью,
И трогает горячий влажный лоб.
Он болью боль и милует и лечит,
В себя вбирая немощи озноб.
Она его – за борт со всем балластом,
Со скарбом не добраться, не доплыть.
Воюющим – обещанное Царство!
Врачующим – любовь из под полы.
Ее война закончится сраженьем
Решающим. И в странной тишине
Она осядет наземь и блаженный
Смиренья свет войдет в нее извне.
В подаренной тиши она не вспомнит
Того, с кем не от мира связь сердец,
Целителя ее ночных агоний,
Кто вне ее призыва - не жилец.
Того, чье одиночество привычно,
Кто каждым вдохом боли жил и ждал,
Пока поймает взгляд ее с поличным
Распахнутым среди игры зеркал.
И в этом запоздалом откровеньи
Она услышит: “Нежностью кропя
Твое новорожденное смиренье,
Я ждал твоей свободы для тебя”.
Рожденная из мыслей смерть иллюзий,
Вручила мне реальность в неглиже:
В скоплении всего в местах окклюзий,
В пыли без позолоты Фаберже.
В мазках аляповатых мятых будней,
А между – бледным росчерком река,
Как Лета, где однажды все мы будем.
Кто раньше, кто позднее, а пока…
Застывший трафик плавится на старте,
В тоннельных сводах время в точке ноль.
И всё со всем стыкуется в Декарте,
В прямых углах, извилиста лишь боль.
Куда бы ни свернуть – маршрут изучен,
Мобильный изверг ласково молчит.
Не слеп и не напрасен всякий случай…
Звонок: “Наш банк одобрил вам кредит.
Вы можете…” – отбой. Увы, родная!
Я мигом завалю кредитный тест.
Вся жизнь взаймы и даже закладная
В чужих руках. Аlea jactum est.
В пустых кварталах дышится свободней,
Не город зверь, а мы в его сетях.
И мечемся в наземной преисподней,
Обрывки неба слаженно коптя.
Не встретить здесь “желанного” трамвая,
Он сдан в утиль, прости, сестрица Бланш…
В бетонных джунглях тренд: “душа живая”,
“Живое сердце” – роскошь, чушь и блажь.
Я молюсь о тебе неистово,
Потому что всего боюсь!
В тихой гавани и у пристани,
Для меня ты всегда в бою.
В закоулках души моей тесно –
Там потери извечный страх...
Осеняю знамением крестным
И таЮ весь свой страх в силках!
Нужно знать мне: со мною ты дышишь
По одну черту бытия.
Не кори за опеки излишек,
Ненасытна боязнь моя!
Перед Господом, может быть, скверно
Исступленно просить о том,
Чтоб в Обитель Небесную первой.
Ну а ты, чтоб потом! Потом!
Я не верю, что можно иначе,
Но иначе я очень хочу!
А того, что швырнули на сдачу,
На последнюю хватит свечу.
Не хочу я чужих откровений,
Столько лишнего вслух сгоряча.
Отработанной ложью повеет,
Огрызнется шипеньем свеча.
Сторонюсь постороннего взгляда,
Вдруг нечаянно он прокричит,
Что давно уже здесь мне не рады...
И не выдержит пламя свечи.
Ни последний, ни первый – не вольны
Выбрать сроки, когда отвечать.
Каждый бьется над номером сольным,
Ну а срок знает только свеча.
Примирившийся с волею боли,
Не поймет от безделья причуд,
Но для всех поменяются роли,
Сохранить бы горящей свечу!
Сохранить бы живым и священным,
Этот крохотный свиток огня.
Пока жизнью пульсируют вены,
Он со мной. Он не выдаст меня.
Редеют ряды друзей...
Творит с нами что-то время -
С друзьями мы все “честней”,
С собою мы все добрее.
Кто просто давно затих,
Кто вдруг перестал быть близок -
Все меньше Своих, Родных,
Все толще “контактов” список.
Кого-то уже и нет,
А кто-то парит в нирване,
И скоро возьмет их след,
Судьбу утопив в стакане.
А этот погряз в себе
И тошны сплошные бредни
О грязной гнилой борьбе:
“Из честных – он там последний!”
Поймает ли кто-то нас,
Кого-то ль к себе заманим –
Все меньше красивых фраз,
Все больше крылатой дряни.
Редеют ряды друзей...
Мы просто идем под гору,
Кто раньше, а кто поздней,
Но лучше туда – с опорой.
Растворюсь в вещих снах,
В неизбежности смены времен, а потом,
За незримой стеной обнаружу свой подлинный дом
В безымянных холмах.
Каждый холм назову,
Обреченная с ними на вечный союз,
Всепрощенная необратимостью выпавших уз,
Я закончу главу
о былом, о земном.
Ну а дальше - лишь только о том, что вовек.
Я узнаю, кем станет за главной чертой человек,
Что откроется в нем.
Красота, чистый свет,
Разделенная радость без веских причин,
Ни закрытых дверей, ни замков, но зачем-то ключи...
Только выхода нет.
Не дано, только вход.
Что не каждый заметит, не сразу найдет.
В его створ, как во времени движутся только вперед,
Хочешь, стой у ворот.
Хочешь, стой, хочешь, жди...
Поищи для сравненья вселенское дно!
Только выбрать придется из многого что-то одно,
Ты - хозяин пути.
Только тех, кто был там
Испокон до создания стен и ворот,
Иногда посылают назад сквозь единственный вход
По особым делам.
И они, сходят вниз
И страдают за тех, кто не знает еще,
Что сокрыт он от вечности плотным небесным плащом,
И не видит кулис.
Ничего нет ценней,
Ничего нет дороже внизу “взаперти”
Для того, кто отчаянно верит, что сможет дойти,
Пусть достанет им дней!
Отпусти меня, больше нет места
В этом мире тому, что мы есть.
Это данность, а в ней, как известно,
Вариантов прочтений не счесть.
Эту данность ни скрыть и ни выдать,
Не лишившись оставшихся сил,
Драгоценных. Случайно из виду
Их стихийный процесс упустил.
Это воля, открывшая после
Безупречно оправданных дней
Нам огромный непознанный космос,
Слепоты и твоей и моей.
В этой черной дыре обратились
В то, чем были, возможно, всегда...
Осаждается чистая примесь
Твоей сути в моих проводах,
В моих нервах, сосудах, каналах,
В полумраке нефритовых глаз,
Затаенных, немного усталых,
Виртуозно скрывающих нас.
И за правым плечом – осторожность,
Просит отдыха мыслям и снам,
А за левым: “А разве возможно
До и После, легко, пополам?”
Этот выданный жизнью отрезок
Все сильнее похож на “отрез”,
Он собой ни блестящ и ни мерзок.
Просто есть… Просто был… И исчез.
Я скучаю. Я знаю, ты тоже.
Уязвима, зависима, жду.
И тоска тонкокожая гложет
За привязанность требуя мзду.
За привязанность, спаянность, сложность
Ту, в которую впутали все
И связали для верности ложью,
Ты же знал, что она не спасет
От тупой удушающей боли
Неизмеренных сроком разлук.
По живому зачем-то вспороли,
Не разняв обессиленных рук.
Я скучаю, сияя улыбкой!
Да, фальшивой, но я так могу,
Быть скользящей, мерцающей, зыбкой,
Что внутри – не Дай Бог и врагу!
Я могу, но не знаю как долго,
Там, где тонко, порвется быстрей
Незамеченным острым осколком
Неприкаянной боли твоей...
Если бы я так могла -
Сильно и жестко,
Лень бы по дням не текла
Стаявшим воском.
Если бы город затих
Хоть на минуту,
Как утомившийся псих,
Сдавшийся путам.
Если бы в мутном окне
Вдруг прояснилось,
Что-то открылось бы мне -
Гнев или милость?
Если бы жизнь не была
С нежностью грубой,
Смерть закусив удила
Спрятала б зубы.
Если бы только хоть раз -
Честно и смело!
Если бы прямо сейчас,
Ждать надоело!
Жить, ожидая того,
Что не случится,
Не находя ничего
В гаснущих лицах,
В перегоревших глазах
В сморщенных душах.
Боль, просочившись впотьмах,
Преданно душит.
Вырвать бы это "гнилье"
Разом с корнями!
Время пустоты зальет
Новыми днями.
Ждать – это все мое время,
Ожиданьем его тяну.
Только время всегда не с теми
И предъявит не тем вину.
Ждать – это все мое дело,
А иного, увы, никак.
Ожидание стало смелым
И полощет линялый стяг.
Ждать – это вся моя доля,
Но усталость берет свое...
Что и не было, поневоле
Поросло молодым быльем.
Ждать все труднее, все круче,
Все отвесней обратно – вниз.
Если мне не отпустят случай,
Там лежать, распластавшись ниц.
Ждать – это все, что осталось.
Испокон и до века. Тот,
Кто не знает, какая малость
Этот срок... Верьте тем, кто ждет.
Он возвращался поздней ночью,
И полнолунный ореол
Вдруг четко высветил “подстрочник”,
Которым жизнь он перевел.
И не вчера, а много раньше.
Теперь не вспомнить уж когда,
Добавил в подлинное фальши
И вместо Нет ответил: “Да”.
Когда впервые не вступился
За то, что отстоять бы мог.
И чудом разве что не спился,
Упрятав совесть под замок.
А дальше было много легче,
Он истреблял в себе себя,
И дух, и волю искалечив,
Не ведал, как о нем скорбят
Его былые идеалы,
Которым прежде отвечал.
И верным выдалось начало,
Но это свойство всех начал.
И то, что он взвалил на плечи,
Мешало двигаться вперед.
Он верил: время все излечит,
Забыв – оно же и убьет.
Он стал рабом бесцветных будней
И все оставил на потом,
Бродил в миру слепой и блудный,
Не вспоминая “Отчий Дом”.
Но там, где был он в этот вечер,
Его настиг нездешний взгляд.
На взгляд ответить было нечем,
Он понял – нет пути назад!
Тот взгляд проник во все подвалы
И тайники пустой души,
И там впотьмах затрепетало,
Что не успел он задушить.
Он возвращался поздней ночью,
Влюбленный в звездный небосклон,
Не выбирая путь короче,
И твердо зная, что спасен.
Пожухлая трава
Зимы усталость прочит.
Я все еще жива,
Среди иных и прочих.
Лазури акварель
Души размочит кисти.
Осенний сплин и хмель,
И запах прелых листьев.
Кого-то больше нет,
А я еще в дороге.
Не гасят в окнах свет
И не метут пороги.
Боятся зеркала
Случайных отражений –
Скользящих два крыла
И сгорбленные тени.
Того, кто не придет
Шаги по половицам,
Размеренный их счет
Так просит помолиться!
Доходят до двери
И возле затихают...
К Себе их Забери!
Они дорогу знают!
Я у дороги той,
И воронье кружится,
А за двойной чертой
Шагов тех вереницы -
В застывшие поля,
В нескошенные травы.
Пока близка земля
Мы суетны и правы!
Меня здесь больше нет
Но не пускает память.
Случайный легкий след
Недолго будет таять.
Я не вернусь сюда,
Мой путь седой и млечный.
И ждет еще Звезда,
Которой править вечно!
Меня здесь нет, но ты все ищешь
Пропавший звук, истлевший след.
Оставшимся – не сыт, пресыщен
И изможден. Меня здесь нет.
Меня здесь нет, ты не заметил,
Что не вчера осиротел,
И дом твой пуст, угрюм, не светел,
И будто где-то ждет прицел.
Меня здесь нет, но будто кто-то
Незримый ходит по пятам,
И на тебя ведет охоту.
Ты – в шкуре зверя, жутко там.
Меня здесь нет, я не успею
К тебе на помощь, как всегда,
И ты, невольно цепенея,
Поймешь, почуешь – здесь беда.
Та, от которой я хранила,
Беда не шла, туда, где свет,
Ни напролом, ни даже с тыла!
Теперь один. Меня здесь нет.