Михаил Сопин

Прощай. Прости... (Два храма)

ПРОЩАЙ! ПРОСТИ… (Два храма)


В 1995 году, к 50-летию Победы над фашизмом над Прохоровкой в Белгородской области был освящён храм Павла и Петра – первый в храмовом мемориальном комплексе, который ныне является одним из самых ярких памятников Отечества.
Михаил Сопин никогда не бывал там. А свой храм в стихах он начал строить задолго до этого. Стихотворение оставалось в рукописях десятилетиями, поэт неоднократно возвращался к нему, изменял, подправлял… В разные годы оно называлось по-разному: «Вера», «Победа». Изменённый конец от слов «Молчи! Молчи!..» он приписал уже в больнице, снова сменив название – «Победа». Это было в канун 59 годовщины Победы и за месяц до смерти автора.
Храм Михаила Сопина совсем не похож на Прохоровский. В первых строчках мы видим апокалиптическую картину, потусторонний мир - впрочем, так похожий на то, что наблюдали во многих районах Курской дуги после боёв. Здесь цепляешься за строчку «обожжённые дожди» - могут ли они быть такими? – думаю, да, это дожди, которые не несут с собой жизни. Земля летом 43–го года здесь сотрясалась с такой силой, что в Прохоровском районе из колодцев на год ушла вода. Несколько лет ничто не прорастало на почве, набитой свинцом и железом. Земля обжигала дождь…
Храм похож на этот пейзаж. В нем никаких украшений, он для единственного человека. Это девушка-солдатка, Победа с Уставом в искалеченных руках. Сейчас трудно найти интеллигентного человека, который любил бы Устав. Но в военное время это смотрелось иначе.
Между автором и Победой возникает диалог. Может, кому-то вспомнится Владимир Маяковский: «Двое в комнате: я и Ленин фотографией на белой стене». Здесь совсем другое. Поэт не призывает и не докладывает; коленопреклонённый, он приходит с покаянием и прощается. Кается от себя лично, но осевой остаётся строчка: «У нас всегда лихие времена». Ещё в начале восьмидесятых Сопин написал стихотворение «Ветераны», где есть слова: «…Страшны не раны, а сердца поразившая ложь». Увы, слова эти актуальны до сих пор.
Здесь каждая фраза полновесна. «Какие униженья…» - почему? Разве мало мы уделяем внимания памяти павших, разве можно сравнить льготы ветеранам войны с тем, что было после войны? Чем же унижена Победа? Просто она была не такая.
В публикациях о Михаиле Сопине популярна военная тематика, а публикации порой кончаются словами типа: «Этот праздник (День Победы) он всегда считал для себя святым». Это верно, но лишь отчасти. Михаил радовался трогательным поздравлениям детей Вологодского центра дополнительного образования, но никогда не праздновал 9 мая. Мне трудно представить его шагающим в колоннах с орденами на груди, даже если бы они у него были. Он не признавал Победу полуправдой. А история, как она есть... когда она будет осмыслена во всём её трагизме? Кое-что из того, что поэту довелось пережить, мы узнали уже после его смерти, а многие страницы, наверное, ещё будут переписаны. И потому лучше: «Молчи! Молчи…».
Поэт просит у Неё прощения и прощается. Это и прощание с собственной жизнью – через два дня после празднования очередной годовщины Победы Михаил Сопин умер.
Храмовый комплекс на Прохоровском поле ныне пользуется большой популярностью. Но хочется, чтобы те, кто придёт сюда на поклон, знали и о другом храме, вот этом коротеньком стихотворении.

Татьяна Сопина.


ПОБЕДА

За мертвым лесом
В неживое поле
Вернулись обожженные дожди.
На памяти,
На пепле и на боли
Я храм воздвиг
И выдохнул:
«Входи!»
И ты вошла.
Погоны полевые.
Из рук простреленных
Дала Устав.
И душу сжав,
Пробитую «навылет»,
Перед тобой я на колени встал.
Молчи! Молчи...
Какие униженья...
У нас всегда лихие времена.
Во мне, в моем больном воображеньи,
Беда моя,
А не твоя вина!
Твой прежний смысл
Замыло лунным светом.
Прощай.
Прощай.
Прости...
Прости...
Прости...
Между тобой в былом
И мною этим
Мосточков опаленных
Не свести.

Михаил Сопин.
Апрель, 2004.

---

В поисках веры

Когда я поделилась с моей знакомой мыслями о написании эссе «От Бога волен», она воскликнула: «Да ведь этого никто не напечатает!» Да, пожалуй. Перебрав местные вологодские издания, я подумала, что среди них не найдётся желающих опубликовать такой материал, потому что это будет не в соответствии с нынешним курсом правительства о церкви и православии.
К счастью, есть такое изобретение – Интернет. И когда я разместила эссе на страницах сайтов Стихи. Ру и Проза. Ру, читатели стали охотно высказываться в поддержку поэта Михаила Сопина. Редактор сайта «Поэзия. Ру» Леонид Малкин поместил эссе на первой странице в редакторской колонке «Между Сциллой и Харибдой». На сайте Стихи. Ру за несколько дней его прочитали свыше 400 человек. Приходили письма и мне в почту.
Поскольку все эти высказывания разрознены, а среди них немало интересных, я решила вернуться к теме, предоставив слово на этот раз читателям.

«Я глубоко тронута содержанием Вашего эссе, - пишет москвичка Р.К. - Вопрос очень сложный - о вере. То, что писал, как думал Ваш муж - это, мне кажется, надо воспринимать безоговорочно как мысли, как строки Большого поэта, поэта с такой тяжелой судьбой. Только находясь в такой ситуации, как Ваш муж, можно понять, что
дает силу не сломиться, оставаться человеком, продолжать писать…»

А вот как продолжает тему Андрей Моисеев (Москва):
«… Ваши размышления, вывешенные на Стихире, мне показались очень интересными. На самом деле, это ведь была позиция любого нормального человека, жившего в ту эпоху: жить без веры невозможно, но у каждого была своя собственная религия и идеология - отчасти из-за недоступности информации о канонических верованиях, отчасти из-за отторжения официальных позиций государства и православной церкви, отчасти из-за навязанного атеистического воспитания и выработанных в связи с этим стереотипов. Наверное, это было какое-то цивилизованное язычество. Но примерно такой же подход я замечаю и у моей мамы, и у других людей старшего поколения. Да я и сам, пожалуй, такой - атеист с собственными идеалами... :+)»

И.Х. собралась отвечать, когда, по её выражению, «была погружена в книжку Соломона Волкова «Беседы с Иосифом Бродским». Она цитирует высказывание Бродского, написанное как будто специально по поводу наших размышлений:
«Ну, у Ахматовой есть стихотворения, которые просто молитвы. Но ведь всякое творчество есть по сути своей молитва. Всякое творчество направлено в ухо Всемогущего. В этом, собственно, сущность искусства. Это безусловно. Стихотворение если и не молитва, то приводимо в движение тем же механизмом - молитвы. У Ахматовой в чисто терминологическом плане это выражено с наибольшей откровенностью. Но, как правило, приличный человек, занимающийся изящной словесностью, помнит одну заповедь: не употребляй Имени всуе».
По-моему, это и про Мих. Николаевича, - продолжает И. Х. - Бродский, между прочим, был нерелигиозный человек».

Не зная этих строк, Михаил Сопин в 2003 году сказал примерно то же, но короче и резче:
«Я пишу не стихи, а молитвы от ушедших и уходящих. Принять от тебя помощь – это плюнуть в лицо тем, о ком пишу». (Из ответа доброжелателю С., который предложил превратить заработанные на Стихи.Ру баллы в деньги).


Но вот Г. Щ. (Вологда) увидела это по-другому:

«Слово БОГ фигурирует в его речах только как привычное словоупотребление. И значит, не желая молиться в прямом смысле слова, он называл свои стихи молитвами только образно… И гордыня место имеет».

Так это или не так? И да, и нет. Я помню, как серьёзно он относился к вере в начале нашего знакомства. И когда мы решили пожениться, высказал пожелание венчаться в церкви. Не потому ли, что в те годы церковь была гонима, а он всегда вставал на сторону проигравших? Но… вчерашние коммунисты стали принародно декларировать свою религиозность, держать в руках свечки и креститься, когда приглашённый за деньги священник освящал их автомобили, заводские цеха, котлы и т.д. Моя знакомая, бывший лучший коммунист-пропагандист одной южной области, заявила, что из всех книг «истинны только Библия и Коран» (подозреваю, что Библию она не более чем пролистывала, а Коран и вовсе в руках не держала). И чем больше вера приобретала черты государственности, тем более иронично относился к процессу Михаил Николаевич. По сути, Михаил Сопин выступал не против веры, а против её профанации.
«В вечных вопросах об отношении мыслящей личности к Всевышнему, Религии, Народу и Человеку (именно так - Человеку, а не рабу), о восприятии этой личностью названных понятий и соотношений между ними не может (и не должно) быть единого мнения даже у великих мыслителей, - продолжает эту мысль Иосиф Письменный из Израиля. - Ваш разбор взглядов большого поэта и гражданина Михаила Николаевича Сопина показывает, что даже у одного Человека эти восприятия и отношения в течении жизни могут меняться. И это в порядке вещей - вспомним хотя бы Льва Толстого».

Конечно, Михаил Сопин прежде всего поэт. Но Поэзия и Бог у него всегда стояли рядом. В этом смысле характерно его высказывание на сайте Стихи. Ру: «Истинных почитателей поэзии так же мало, как истинно верующих».

Полистаем ещё страницы Интернета.

«У Сопина были сложные, непривычные (для верующего) ВЗАИМООТНОШЕНИЯ с Богом. Почти на равных. Может, это коробит?» (Александр Дудкин).

«Кто-то верит в одного Бога, кто-то – в другого, кто-то верит, что Его нет: все –
верующие! К сожалению, религии узурпируют право на мораль. Как будто только религиозные люди могут быть порядочными! Недавно нашли ген альтруизма, и человек, у которого он активен, склонен дарить, а не подличать. То есть, человеческая порядочность не связана с религиозным восприятием мира.
Спасибо Вам за поучительную статью! Хочется познакомиться с творчеством Михаила Сопина. Подкупает искренность и ясность честной мысли Поэта!» (Дмитрий Тиме).

Как эхолот прощупывает глубину моря, пытается найти истину Мария Сидорова:

«Говорить о вере… тем более вере другого человека - дело … как бы выразиться поточнее. Не трудное даже - а такое, что ни к чему не приведёт. Ведь вера - это главный стержень, он так глубоко. Невидим. О его наличии или отсутствии мы можем судить только по внешним проявлениям «я».
Если судить по стихам - Михаил Сопин - верил. Потому что все его стихи -
это ступени лестницы, ведущей к Свету. Ступени лестницы.
Человеку, чтобы преодолеть боль, надо её выкричать. Поэту дан голос - и
сердце, вмещающее боль мира. Его крик - его стихи. И даже если стихи эти иногда перехлест, обида, отчаянье, то сам факт их появления - всегда преодоление Тьмы. Душа - субстанция тонкая… Никто не знает, как она вылепливается. Не случайно же мы говорим о горниле испытаний.
Если поэт Сопин далёк от Бога - почему я читаю его стихи с чувством благоговейного уважения? Почему даже после чтения самых тяжёлых и трагических - а их немало - мне легче уже от одного факта, что - сказано - и сказано именно так?
Если не верил - к кому обращены его стихи-молитвы?
Говорят, на свету нечисть не живёт. Стихи её высвечивают. Так разве это не христианские стихи?»

А вот какие мысли высказывают читатели о прощении.

«Это у Татьяны Петровны выстраданная тема. Она хочет сказать, что ее муж поэт Сопин имел на это право на не прощение перед уходом.
Да, каждый имеет право "НЕ", только от этого не проще, не легче, а тяжче десятикратно. … Следует думать не о тех, кого прощали, а о том, кто прощал... горел ведь на муке своего прощения». (Галина Щекина).

«Когда поэзия честная, она своей противоречивостью соединяет полюса веры-неверия, глупости-мудрости, силы-слабости. Наверное, прощение-непрощение у Михаила Николаевича тоже было? Не обязательно только «да» и «нет», есть ещё и третье, которое выше? Весы взвешивают, когда они в равновесии.
Сейчас мне пришла в голову мысль о том, что М.Н. делал за советскую власть то, что она должна бы делать сама. Советская власть: Ленин жив! Да здравствует КПСС! Сопин: "В мыслях – «Отче наш!», а на губах – «полынь проклятий».
Я вижу ужесточение при редактировании своих стихов Михаилом Николаевичем как проявление возвращающегося Советского Союза в политике «Единой России», которая утверждает: «Победа за тем, за кем – правда».
Как можно прощать лгущих? Прощать лгущих – это святотатство. Мне кажется, это кредо М.Н. Сопина». (Сергей Фаустов).

«Сергей, - откликается Виктор Авин, - а может это просто повышение требовательности к себе, когда смысл жизни с годами становится понятнее, время драгоценнее, и хочется добиваться за его единицу абсолютно совершенного результата?
Михаил жил поэзией и реально познавал не себе, что такое в России быть поэтом. А мы в нее балуемся, сидя в уютных креслах...»

Прошли отзывы с другой стороны планеты:
«Это, конечно, вопрос сложный: с одной стороны, я за прощение, а с другой - всем все прощать нельзя. Например, у меня растут дети; если я смогу всем все прощать, то у меня не будет средств к существованию и нечем будет кормить детей. … Нужно бороться за себя и противостоять глупости и маразму, которого не так уж мало в США, и зарабатывая при этом, не потерять уважение к себе. Если прощать всех и вся, принесешь вред себе, следуя каким-то дурацким мнениям, принятым большинством. С мелочами можно мириться, но по главным вопросам нужно отстаивать в то, во что веришь.
И еще из истории известно, что все, что создано лучшего в литературе, науке и искусстве, было сделано именно людьми, которые шли против толпы и каких-то общепринятых мнений». (Светлана, США).
Руслан Герасимов процитировал Писание:

«Вспомнилось не к месту из Псалтири: ...и языком своим лгали пред Ним; Сердце же
их было не право пред Ним, и они не были верны завету Его. Но Он, милостивый,
прощал грех, и не истреблял их; многократно отвращал гнев Свой, и не возбуждал
всей ярости Своей. Он помнил, что они плоть, дыхание, которое уходит и не возвращается...»

Высказались и неверующие.

«Моё мнение о самой статье таково. Написано, на мой взгляд, хорошо. Тема (не человек, а именно тема) мне не интересна, поскольку я - атеист. Но вот это «…Народ и есть народ, не боле - то табунами церкви жечь, то бандами на богомолье» я бы повесил на стену». (Алексей, программист).

«Вера прокатная, вера сомнений, вера в искусстве обмана - всё это напрасная трата
времени, сил и средств.
Невера, поиск реального во всём реальном, движение сознания людей к совершенному в жизни, окружающей нас ныне - вот это подразумевал, возможно, поэт - М. Сопин, - но привычный образ вездесущего являлся всегда помехой.
Наши желания иметь вездесущего, всемогущего очень скоро могут привести к
разработке соответствующего управляемого устройства в системе нанотехнологий,
поскольку хозяева этого перспективного изобретения последовательно станут весьма
могущественными "ревизорами" всего и вся.
Но лучше было бы признать, что мир атеистов более жизнеспособен, более разумен и экономичен: отсутствие религиозных амбиций всегда оправдано, поскольку меньше
уничижаются люди и легче достигается миролюбие.
Другими словами, не следует в будущем падать на колени ни перед кем!
Да здравствует невера!» (Арион Второй).
Но были среди этого потока два письма особых. Оба пришли в почту, личного характера, поэтому приводить их здесь не буду. Скажу только, что они оба о женщинах высоко образованных, материально обеспеченных, переживающих тяжёлую душевную травму. Об одной пишет близкий человек, другая отозвалась сама. Вера помогает женщинам выжить. Чтобы не было отчуждения, пересматривают что-то из своего отношения к жизни, к Богу их семьи. Читаю: «Польза хотя бы в том, что стало больше терпения, больше смирения. Но так труден путь».

* * *

Задумав эссе, я совсем не бралась решать сложные философские и богословские вопросы. Мне просто хотелось обратить внимание читателя на взгляды поэта, который мне дорог. Но разговор естественно перешёл в разговор о вере, человеке и обществе.
Особая благодарность тем, кто захотел проникнуть в творчество Михаила Сопина глубже.

«Простите, что, к моему стыду, узнал о Михаиле Николаевиче Сопине только
благодаря Вашей статье. Поэт он действительно с божьей аурой, звонко писал,
пронзительно». (Евгений Запяткин).

«Я тоже узнала о Михаиле Сопине только сейчас. Меня потрясли и глубина его мыслей и его человечность. Спасибо Вам, что дали возможность познакомиться с творчеством этого необыкновенного человека. С ув., Ленжнэ».
«Грандиозное творение! Спасибо Вам за память! Александр».

Спасибо всем, кто прочитал и откликнулся.
Напоминаю адреса страниц Михаила Сопина:

http://www.stihi.ru/author.html?sopin

http://www.poezia.ru/user.php?uname=msop

Сопина Татьяна.

---

КОБЫЛИЦА

Какой русак
Лихой езды боится?
Не спрашивай,
Все будут только
За!
И вот летит
Степная кобылица
И мнет ковыль!
И бьют копыта в лица...
Обрыв по курсу.
Вслед земля дымится.
У кобылицы выбиты глаза.
1985-1998

---

МАЛЬЧИК С "ОГНЕННОЙ" ДУГИ

Изучать историю Великой Отечественной войны по стихам – занятие не самое благодарное. Поэзия вообще едва ли должна претендовать на историческую достоверность. Однако в данном случае имеется объем информации, достаточный для того, чтобы попытаться связать документы эпохи и художественное творчество. В стихах поэта Михаила Сопина, по детству которого прошелся огненный вал Курской битвы, неоднократно упоминаются места событий, есть точные указания на времена года, даты… При подготовке этого очерка мы использовали фрагменты из интервью с Михаилом Сопиным, радиозаписи.
Стоит заметить, что сам поэт специальной литературой не пользовался никогда.

И тут мы встречаемся с интересным фактом: оказывается, не только свидетельства очевидцев могут быть источником исторической достоверности, но по документам истории можно восстанавливать биографию человека. Дело в том, что о ранних годах поэта известно мало, документально – практически ничего. Первое и единственное упоминание о месте рождения читаем в справке об освобождении после 15-летнего заключения разнорабочего Сопина Михаила Николаевича: «Время, место рождения – 12. 08. 1931 г., с. Ломное, Грайворонского района Курской области» (ныне это Белгородская область).

Отец мальчика, испытатель танков, погиб до войны. Мать работала на Харьковском танковом заводе токарем, бабушка продолжала жить в Ломном, а дети - Миша, старшая сестра Катерина и младший брат Толик - попеременно у матери и бабушки.

А дальше можно читать стихи.


Мне шел одиннадцатый год.
И не моя вина,
Что не дошел он – что его
Обогнала война…




… А горячие ветры тяжелые –
Ближе и ближе.
И вокзал
Известковою пылью еще не забит.
Я беззвучно кричу:
«Заберите скорей ребятишек,
Пока звезды еще
Не коснулись фугасом земли!»
И подхватят меня
Чьи-то сильные руки подмышки,
Одного из печально
Поющих твоих сыновей.
И ударит мне колокол
В огненный путь у Хотмыжска.
И пройду этот путь,
Не успев исцелиться навек…

………………..

Не виноват, что нет тебя –
Мое родное захолустье.
Ты знаешь, я из тех ребят,
О ком темнело небо грустью.
Ты помнишь плачущих навзрыд.
Пришла беда - ворота настежь.
Я шел в ненастье той поры,
Когда земля была в несчастье
С коротким именем - война.
И я под бомбами, за мамой
Кричал в пространство:
«Отче наш!»
Но Отче изгнан был из храма.
Ползли не русские кресты.
Глотали танки жизнь и версты...

Вспоминает Михаил Сопин:
«Мы не успели эвакуироваться, помню, собирались ехать в каком-то эшелоне, а в тылу нашем уже были немцы. Бежали из-под Харькова, в одной массе – солдаты, дети, старики, женщины… Это был какой-то бег исхода. Если бы нас остановили, мы, наверное, умерли бы на месте. До сих пор не верю, что выжил… Немцы нас нагнали. Разорванные, раздавленные дети, их утюжили танками. Меня ранило осколком в голову, спас какой-то военный – замотал голову тряпкой и пихнул в районе Богодухова в товарный вагон, я там валялся на опилках весь в крови. Растолкала старушка, снова мы куда-то шли. Снова я в скоплении народа. Помню, уперлись в реку: горел мост и солдаты наспех сколачивали плоты. На них люди прыгали вместе с детьми, плоты переворачивались. И все это под бомбежкой…»

...Но в пыли и в дыму Лозовая
И себя не узнать сквозь бинты.
Подмените меня, замените!
Поезда на горящих путях.
В поднебесье
Разрывы зениток,
Словно белые шапки, летят.
Жгут стопы
Раскаленные сходни.
Дальше - поздно.
За насыпью пост.
И горит меж былым и сегодня
Перебитыми крыльями мост.

Добраться до Ломного Мише все же удалось. Курщина тогда казалась более безопасной, но ненадолго. Начались артобстрелы, незащищенным небом полностью владел противник.

«Когда начинались налеты, мы с Катериной бежали прятаться в погреб. Бомбежки продолжались по трое-четверо суток… Я был в зачумленном состоянии. Когда сутками напролет бомбят, перестаешь испытывать страх за жизнь – безразличие полное. В таком состоянии солдаты, измотанные, спят прямо в окопах. Сейчас это совершенно не может быть понято… Скорее бы бомба попала, кончились муки».

Бабушкин дом стоял на краю села.
« У нас во дворе частями Красной Армии были прорыты профильные окопы, потом брошены. Окопы ошибочно выкопали перед избой, а дом таким образом оказался на линии огня. Начались тяжелейшие бои. Однажды во двор заскочили двое молоденьких солдатиков и прямо перед окнами стали устанавливать пулемет, но никак не могли его заправить. Бабушка выскочила с поленом: «Куда ставите, сейчас начнут бить по хате, а здесь дети малые!» Велела тащить пулемет на угол двора и там сама заправила пулеметную ленту».

А теперь прочитаем поразительное по точности описания стихотворение:

…За сто шагов до поворота,
Где Ворскла делает дугу,
Далекой осенью
Пехота
С землей
Смешалась на бегу.
И стала тихой и свободной,
Уйдя в прилужья и поля
Сырой земли
С преградой водной
У деревеньки Тополя.
Подбило память серой льдиной.
Здесь не хозяин я, не гость.
За все-про все земли родимой,
Моей земли досталась горсть.

По карте от Ломного до деревни Тополя – около четырех километров, там же можно увидеть «петельку» реки Ворсклы. О какой пехоте может идти речь? Возможно, о белгородско-курских ополченцах сорок первого года, зачастую обреченных на гибель. По данным кандидата исторических наук И.Г. Гришкова, один из таких полков располагал 115 винтовками, 480 ручными и противотанковыми гранатами, 810 самодельными гранатами и бутылками с зажигательной смесью. И эти формирования противостояли самой боеспособной на тот момент армии в Европе!

Без слов, без гранат, без атаки,
Вслепую – какая там связь! –
Бежали под бомбы, под танки,
Российской землей становясь…

А может, это были регулярные части Красной армии, о которых пишет историк Н.Г. Маслов («Борисовский район в 41-43 военные годы». М., 1975 г.):
«30 сентября 41 г. немецкие войска перешли в наступление на Харьковском и Белгородском направлении. Войска 40, 20, 38 армий Юго-Западного фронта несли большие потери еще в боях за Киев и нуждались в пополнении. Уже к середине октября немцы вплотную подошли к территории Борисовского района с трех сторон: с запада, юго-запада и юга. На этих рубежах разгорелись ожесточенные бои, в результате которых часть наших войск оказалась в окружении. В этот сложный период в Борисовке был сформирован из работников райвоенкомата и добровольцев отряд народного ополчения, который возглавил военный комиссар Н.Л. Степаненко. Бойцы этого отряда храбро сражались на одном из участков обороны 38 армии возле Грайворона. Часть из них погибла в окружении, но многие вырывались из вражеских клещей».

В пилотке со звездой зеленой,
В х/б, каленом добела,
Я полз и плакал, в жизнь влюбленный,
По роще, прахом запыленной,
Где рота смертная легла...

"Если не воевать, находясь в полосе действующей армии, все равно будешь что-то делать, - продолжал Михаил. - Не один я, не одна моя бабушка... масса женщин, оставшихся солдатками - вытаскивали раненых с поля боя. Никаких справок не брали про запас, думая, что они когда-то пригодятся...»

Для чего и зачем
Из сегодня,
Спотыкаясь
О память и явь,
Я бегу под горящую Готню
По разбитым
Осенним полям?
Через смерть,
Через сжавшийся ужас...
Может, где-то не все сожжено?
Может, снова кому-то я нужен
С индпакетом,
С краюхой ржаной...

……………….
Поле, поле…
Поле не пустое.
Я до самой смерти пронесу:
Жители, спешившие на стоны,
Псов голодных видели в лесу.

…………….
Слепой, истошный вопль в овсе -
Шли танки с трех сторон,
Давили, били, рвали всех
Без всяких похорон.
На равных
Бой
И крик - ура!
Багряный след в овсе...
И на смерть бил, как били все.
И пропадал - как все.
Стреляю. Плачу. Кровь в зрачок.
Бью в башни, по крестам.
Но под разъездом Казачок -
От пули в бок
Устал.
Устал... Усталости конец -
Убитых братьев зов.
И пил в одиннадцать сырец
С багровою слезой.

И без того сложную ситуацию, в которой оказалась Красная Армия, усугубили начавшиеся в октябре сорок первого затяжные дожди.
Из воспоминаний танкиста А.В. Егорова («В боях под Белгородом»):
«Трое суток не переставая лил дождь, дороги превратились в непроходимое месиво из густой грязи. Реки вышли из берегов. Из-за снесенных ими мостов образовались огромные пробки. Все дороги к Белгороду были забиты тылами армии: складами, ремонтными базами, госпиталями…»

Описание этих дождей у Сопина встречается неоднократно:

...Дождь сорок первого года
Падает в душу мою…

...Дым над осенью,
Резкий и синий.
Едкой гарью
Октябрь напоен.
Дым. И дождь
По военной России,
Проникающий в сердце мое.
Дождь:
По горьким солдатским усмешкам,
По глазам,
По стальному стволу.
Догорают избы головешки.
А над полем – кувшин на колу...
Кони. Кони.
Блестят, как тюлени.
Где-то справа машины гудят.
Прикрываю руками колени,
Меж лопаток –
Мурашки дождя…

Из баллады «Ванюха»:

...Но я уже нюхал
От Харькова собственным брюхом,
Буксуя в грязище
С пробоиной на голове.


В газете «Белгородская правда» за 8 апреля 2005 года был напечатан очерк «Беженцы» за подписью В. Павленко, Почетного сотрудника госбезопас-ности СССР. Он начинается:

«В начале 1942 года маршал Тимошенко и член Военного Совета Воро-нежского фронта Хрущев убедили Верховное командование в успехе пред-стоящей операции по освобождению Харькова. По мнению современных исто-риков, их план отличался примитивностью и поспешностью. Советские войска были плохо подготовлены. В результате - провал операции. Командующий VI Армией генерал Городнянский, один из героев обороны Смоленска в 1941 году, в отчаянии, видя страшное избиение своих солдат, застрелился. Основная масса направленных на освобождение Харькова войск оказалась в немецком плену. Успех немцев был триумфальным - 240 тысяч военнопленных! Путь на Воронеж был практически открыт».

Немцы были не готовы принять такое количество пленных. Они сгоняли их в поле, огораживали колючей проволокой и никого не подпускали, не кормили и не поили. Начиналась палящая жара. Смертность – стопроцентная… Трупы не убирали: немцы не приближались, боясь заражения. Потом их засыпали с са-молетов хлоркой, пустили технику... Этой страшной советской катастрофе ужа-салось даже немецкое командование.

А вот как о том же рассказывает Михаил Сопин:

«Я видел бег исхода и беспомощность армии. Немой палач, как на кар-тинах Чурлениса серии «Похороны». Там есть траурная процессия - длинная вереница, которая теряется у горизонта, люди идут к солнцу, символу жизни, и прощаются с ним. А потом, когда солнце заходит, оставляя кровавые отблески, сияние исходит от самой процессии, от людей. Все выше в гору тянется шест-вие, выше и выше во тьму, будто огромный сверкающий уж... уходит, чтобы исчезнуть.
...Между Ново-Борисовкой и Хотмыжском…месяцами лежали наваленные раздетые волдыреобразные тела советских бойцов. Все подступы к Ломному были усеяны ими…
...Водить через фронт военных - это было естественное внутреннее со-стояние, как дыхание, потому что это была армия, которая - я. Где шли бои, какого масштаба - знала бабушка Исаева Наталья Степановна, деревенская маршалюга. Она и втянула меня: посылала переводить через линию фронта окруженцев. Мы, ребятишки, хорошо знали окрестности, кустики, овражки, буе-раки. Выводилдва раза.
...После сорок второго пришла другая армия, армия-победительница, но любовь моя осталась там - в сорок первом. Солдаты сорок первого года, вос-ходящие на алтарь грядущей Победы - они во мне. Не знаю, кто они, но получаю от них оценку тем, кто остался жив. Я смотрю их глазами, вижу, как они смотрят. Их место на земле осталось пустым».


На год с лишним на Белгородчине воцарился оккупационный режим. По рассказам Михаила, вернулось нечто похожее на царский строй, открылись церкви. Для детей это было диковинно. Показательно, что уже тогда местное население, в течение долгих месяцев тесно общаясь с немцами, различало истинное лицо врага и воюющих в силу обстоятельств. Михаил рассказывал, что от чесотки его лечил немец, давал вонючую мазь (видимо, дегтярную). Но вот что интересно – стихов, посвященных этому периоду, у поэта нет совсем.

Михаил переболел тифом.
А вот выписка из политдонесения по Воронежскому фронту («Русский архив», изд. «Терра», 1997 г.): «Многие деревни южнее и юго-западнее Курска поражены сыпняком... Останавливаясь в них на ночлег и соприкасаясь с местным населением, некоторые бойцы и командиры заболевали тифом. В 52-й дивизии вшивость достигала 90 процентов личного состава».

Умер младший братишка Толик, которого Миша очень любил, во время артобстрелов и авианалетов таскал на руках в подвал. А это стихотворение посвящено сверстнице Ирине:

Полстолетья кружится граната волчком.
Ты упала на мерзлую землю ничком,
В сорок третьем, весной,
Меж гранатой и мной.

После победы под Сталинградом Красная Армия развила стремительное наступление, в результате которого уже в феврале 43 года были освобождены отдельные территории Курской области.
«Вслед за Грайвороном и Богодуховым были освобождены Готня, Б. Писаревка, Красная Яруга, Краснополье, Тростянец… Дивизии стремительно продвигались к р. Псел. Но 19 февраля противник перешел в контрнаступление… Танки неприятеля подошли к Грайворону, на южной окраине города завязался тяжелый бой. Грайворон и Б. Писаревка были захвачены врагом. В Головчино, что на полпути между Грайвороном и Б. Писаревкой, был организован противотанковый опорный пункт. Враг упорно пытался овладеть им, но каждый раз откатывался с потерями. Здесь боем непосредственно руководил командир артиллерийской армии полковник И.М. Снегирев. Таранному удару тяжелых немецких танков он противопоставил гибкое и эффективное применение всей имевшейся в районе Головчино артиллерии. Две трети ее И.М. Снегирев, лично возглавлявший расстановку огневых средств, поставил на прямую наводку. Артиллеристы нанесли тяжелый урон танковым частям СС. Здесь смертью храбрых пал полковник И.М. Снегирев… В последующие дни, когда наши части отошли от Головчино, ожесточенные бои развернулись сначала в районе Борисовки, а затем в районе Томаровки… Именно там мы впервые встретились с танками «Тигр» и «Пантера».
(К.С. Москаленко, «На Юго-Западном направлении». Воспоминания командарма. Изд. «Наука», М., 1969 г.)
В ходе зимнего наступления 1942-43 г. в районе Орла, Курска, Харькова сложилась своеобразная обстановка. Здесь образовался огромный выступ, глубоко вдававшийся в расположение противника. Именно здесь летом 1943 года и произойдет Курская битва. Советское командование решило действовать от обороны, в то время как немцы готовились к грандиозному наступлению.

Историк В. Эрдоурт, ФРГ, пишет: вся наступающая мощь, которую германская армия способна была собрать, была брошена на осуществление операции «Цитадель».

Нас интересует Воронежский фронт.
«С немецкой стороны здесь наступала 4-я танковая армия и оперативная группировка «Кемпф», входившие в группу армий «Юг» под общим руководством генерал-фельдмаршала Э. Манштейна. Эти ударные группировки имели 6 пехотных, 8 танковых и одну моторизованную дивизии, всего до 280 тысяч человек, около 4 тысяч орудий и минометов, 1559 танков, в т. ч. 337 танков «Тигр» и 253 орудия «Фердинанд» (К.С. Москаленко, «Битва на Курской дуге». М., 1975).

Летят дымы и вьюги на Воронеж.
Над Харьковщиной - тучи воронья.
Зачем ты, память,
Боль души хоронишь,
Во мне, живом, былое хороня?

Из донесения старшего офицера при Воронежском фронте (лето 1943 года):
«Противник перед фронтом занимает следующее положение. 1-я линия фронта (167, 332 пехотные дивизии) - на фронте Русская Березовка, Трефиловка, Фастов. Танковая дивизия СС «Мертвая голова» - Раково, Осколочное. В оперативной глубине, в районе Грайворон, Хотмыжск, Борисовка, Томаровка - танковые дивизии СС «Адольф Гитлер», «Райх», «Великая Германия».



Как рассказывал Сопин, танковая дивизия СС «Мертвая голова» одно время стояла у них в селе. Вероятно, это было во время сосредоточения гитлеровских войск в районе предполагаемого наступления.

Я помню – в зареве костра
Гортанные чужие речи,
Что миром будет править страх,
Сердца и души искалечив…

Однако не менее грандиозными были работы по подготовке обороны наших позиций.
«В июне 43 года на сооружении советских оборонительных рубежей было задействовано до 300 тысяч человек, прорыто 20 тысяч километров траншей, противотанковых рвов, щелей… Общая глубина оборонительных сооружений местами достигала 250-300 километров». («Взгляд через полвека», Белгород).

5 июля 1943 года началась Великая битва, вошедшая в историю как Битва на Курской дуге. Командовал фронтами представитель Ставки Верховного Главнокомандующего Маршал СССР Г.К. Жуков. О Курской битве написано много, а для тех, кто забыл, напомним.

Р.Я. Малиновский, Маршал СССР:
«Курская битва по ожесточению и упорству борьбы не имеет себе равных. Развернувшиеся в ее ходе потрясающие танковые сражения были непревзойденными как по количеству участвовавших в нем танков, так и по потерям с обеих сторон».
И.С. Конев, Маршал СССР:
«Битва на Курской дуге охватила огромную территорию нынешних Орловской, Брянской, Курской и Белгородской, Сумской, Харьковской и Полтавской областей. ... В развернувшееся сражение было втянуто более 100 немецких дивизий, то есть почти половина находившихся тогда на советско-германском фронте. Подавляющее большинство из них специально готовились для решительного удара.
...50 дней шли упорные бои на земле и в воздухе. За это время обеими сторонами было последовательно введено в сражение 4 млн. человек, более 69 тысяч орудий и минометов, 13,2 тыс. танков и самоходных орудий и до 12 тысяч боевых самолетов. Курская битва характерна небывалыми встречными танковыми сражениями, наиболее крупными в истории Второй мировой войны... в районе Прохоровки, а затем последовал ряд сражений в районе Ахтырки и Богодухова».
Командующий 40-й армией Воронежского фронта К.С. Москаленко сравнивает три битвы по количеству задействованных в них войск: «Под Москвой было сосредоточено 17 общевойсковых армий. Под Сталинградом - 14 общевойсковых, одна танковая и три воздушных. Под Курском - 22 общевойсковых, 5 танковых, 6 воздушных, причем, эти армии были значительно сильнее».

По свидетельству очевидцев, орудия раскалялись до такой степени, что на них обгорала краска. Из письма рядового разведчика М. Ляхова: «Что я видел за это время, трудно даже представить. Живешь буквально минутами. Сейчас живешь, а что будет через несколько минут - не знаешь».

Медленно падает в землю крестом колокольня.
Падает вечность на белые лица солдат.
Огненным было в том августе небо и поле.
Красные травы. И красного цвета вода.
... И в сегодняшнем мире великом
Я задохнусь давним августом в красной пыли
И закричу, раздираемый сотнями криков
Тех, что живыми сквозь август пройти не смогли.
(«Август»).

В воспоминаниях Г.К. Жукова читаем:
«Воронежский фронт... силами 546 гвардейской армии, 5 гвардейской и 1 танковой армии наносил главный удар в общем направлении на Ахтырку. Правее переходила в наступление 40, 38 армии в общем направлении на Грайворон и далее на Тростянец».

...Это я,
Твое имя,
Пропавшее без вести
Эхо,
Перекатная голь,
Беспризорное детство твое.
И туда обернусь,
И сюда погляжу:
Кто ты? Где ты?
Я же сам очевидец:
Ты убито...
Ахтырка... Бои...
А на темном стекле
Обнаженно,
До резкого света:
Ирреальная явь,
Темно-красные слезы мои.

(Заметьте: автор делает себя очевидцем не боя, а убитого детства. Детство убито этими боями. В стихах упоминаются любимые с детства Головчанские леса, Хотмыжск, село Ведилино, Красная Яруга, Русская Лозовая, Грайворон...)

Я хочу это знать,
Чтоб до смерти суметь разобраться:
Здесь хрипел раскаленно,
Бил, взахлеб заходясь, пулемет.
Здесь оно начиналось,
Мое кровное, крестное братство,
Что годам не подвластно,
Со смертью моей не умрет.

«В 8 часов 7 августа перешли в наступление соединения 27 армии. В упорном бою части 163-й гвардейской стрелковой дивизии... овладели населенным пунктом Ломное и развили наступление в юго-западном направлении на Грайворон". ("Пехота Огненной дуги», Воронеж, 1987 г.)

«В начале августа, - пишет Р.Я. Малиновский, - в ходе Томаровско-Борисовской операции в районе Борисовки, Хотмыжска, Головчино была окружена крупная группировка немецких войск. Все утро и весь день здесь шел самый жестокий и кровопролитный бой за всю операцию по освобождению Борисовского района».

Начало баллады Сопина «Ванюха» звучит так:

Бои под Борисовкой.
Танки все в мареве белом
Кует немчура
В броневые листы скакуна...

А вот то, чего не встретишь в официальном источнике. В балладе рассказывается, как автор встретил участника боев в районе Борисовки, бывшего донецкого шахтера и командира взвода Ивана Гуртового на этапе по пути в Соликамские лагеря.

И бывшему взводному снится:
Громят эшелоны,
Штрафрота, атака,
По ноздри в кровавой воде...

Иван Гуртовой – реальное лицо. Впоследствии он будет переправлен в Карагандинские лагеря, где исчезнет бесследно. Написанная в семидесятых годах баллада посвящена его памяти. Позднее эта тема станет для поэта одной из главных, вылившись в монументальное:

Идут через Норильские ухабы
В безмолвное ничто издалека
Последние солдатские этапы,
Безвестные советские зека.

О потерях в ходе Курской битвы сообщает «Русский архив». За 50 дней сражений безвозвратные потери составили 250 тысяч человек (в среднем пять тысяч в сутки), 500 тысяч раненых (десять тысяч в сутки). Только в ходе оборонительной операции (4-22 июля 43 года) Воронежский фронт потерял убитыми - 18097, ранеными - 47272, без вести пропавшими - 24851.

В воронках, у стенки,
Во рвах, на холмах, у рябинки –
По отчему краю
Без вас не отыщешь версты:
Могилы забвенья,
Фанерные звездочки, бирки,
Крест-накрест березы
И русские в поле кресты.
Я ветры прошу,
Ребятишкам шепчу:
«Осторожно
Касайтесь камней,
Чернобокой ракиты и трав!
Здесь – думы страны,
Без чего вам прожить невозможно.
Взывающий к миру,
Глаза застилает мне прах…»

О мощи минных заграждений и бомбовых атак можно судить по цифрам, приведенным в сборнике «Во имя Победы» («Белгородчина в годы Великой Отечественной войны». Документы и факты. Белгород, 2000 г.). С 5 по 15 сентября 1944 года с площади 50,2 тысячи га было снято 28135 мин, 73777 не разорвавшихся авиабомб и другие боеприпасы. Не разорвавшихся! А сколько разорвалось?

В «Истории Великой Отечественной войны в документах и судьбах. По материалам Курской битвы», изданной в 1995 году, читаем: «По неполным данным, найдено за последние годы более 50 тысяч человек в безымянных захоронениях (траншеи, землянки, доты и дзоты, окопы, воронки от бомб и снарядов), числившихся без вести пропавшими».

Впечатления этих лет будут преследовать поэта всю жизнь.

Брат погибший, прости.
Друг живущий, прости.
Так непросто мне
Светлую песню нести!
Все мне слышится шум,
Все горят ковыли…
Подожди, я прошу –
Пусть душа отболит.
Вместо птиц –
Косяками
В полночь трассы войны
И в глаза затекают
По Донцу плывуны.
Слышу зуммеры раций
В полевых проводах.
И туда не добраться,
И не выйти сюда…
1985 г.
……………………

...Я умру за Россию.
Под Орлом ли,
Под Оршей,
В Тагиле -
Я дышал для нее!
Напряженно и яростно жил!
Схороните меня,
Как положено,
В братской могиле,
Чтоб июльское поле
Мне звенело колосьями ржи.
1983 г.
……………………

Полвека снятся сны о битвах
Степных, метельных, дождевых...
Что я живой
Среди убитых
И неживой -
Среди живых.
И тягостно от лжепричастья
Словес:
"Никто не позабыт!"
Кричу,
Но мне не докричаться:
Кровавым грунтом
Рот забит.
И слышу без вести пропавших,
Их мысли шепчут ковыли:
Ответь, что там за жизнь
У близких наших?
Скажи,
Не зря мы полегли?..
И я броском -
Назад от даты,
Туда,
Сквозь грязь,
По гужевым,
Где примут исповедь
Солдаты
И нарекут
Меня
Живым.
1995 г.

Позицию свою поэт определил еще в начале войны:

...Всех теперь в отряды,
Всех война свела.
И бегу я рядом
До конца села -
Был в солдатских валенках,
Ростом не по мне.
... Я остался маленьким
Где-то на войне.

Десятилетний мальчик, как видно, дальше края села не ушел. А после Курской битвы это случилось. С армией К.С. Москаленко Михаил Сопин дошел до Потсдама.


Исторический очерк Петра и Татьяны Сопиных.

---

РУГАЙ МЕНЯ, ЛЮБИ МЕНЯ...

...Ругай меня, люби меня,
Превозноси,
Низверги в бездну,
Пока я искоркой огня
В безбрежье мира не исчезну.
Пока судьба моя - "не были"...
И сердце бьет еще рывками.
И музыка души - не пыль,
Спластавшаяся в мёртвый камень.

1969

---

В ПЕЧАЛЬНОМ РУССКОМ НЕБЕ

Пусть жизнь моя
Темна и нелегка,
Пусть я сейчас для многих не потребен,
Но убежден, что буду жить в веках
Одной из звезд
В печальном русском небе.

1969

---

Поля, поля...

Поля, поля – простор осенний рыжий!
На перекрестье верба – как вопрос.
Я в этом поле умирал и выжил,
И навсегда корнями в землю врос.

Люблю я вас, соломенные крыши,
Май расписной, наливчатый июль…
И кроме песен, что я здесь услышал,
Я ни слезинки лишней не пролью.

Когда-то, знаю, в шумном половодье
Через меня прольются корни ив.
Но верю в жизнь, которая проходит,
Как будут верить правнуки мои.

Поля, поля – распахнутые настежь
Всему, что будет, есть и что прошло!
Простите мне случайное ненастье.
Спасибо вам за хлеб и за тепло.

1984

---

Отшумела веселая роща...

* * *
Отшумела веселая роща.
По индеви – копоть.
В обеззвученной серости
Низко кружат сизари.
Тихий облачный край,
Сколько ж мне еще
Крыльями хлопать,
Чтоб до первой звезды
До своей
Дотянуть, до зари?
Скоро в поле и в рощу
Шарахнется ветер крученый,
На широтах судьбы,
На долготах звеня на крутых.
Шумовые метелицы –
Белые птицы Печоры
Полетят,
Ослепляя глаза поездам Воркуты.
И по улицам
Древним вечерним -
Прохожие редко.
Вологодские храмы
Оденутся в белый наряд.
И пойду я один
На вокзал,
На восточную ветку,
Пассажирский встречать,
Проходящий «Свердловск-Ленинград».
Знаю точно:
Не встречу ни друга в окне,
Ни соседа.
Растерялись, разъехались…
Мало ли –
Лет пятьдесят.
И назад побреду,
Воротник приподняв,
Непоседа.
Все никак не доеду домой,
По стране колеся.
1985

---

МОИ ГЛАЗА...

Мои глаза – как два провала
На поле снежной целины
Глядят сквозь века покрывало
Из затаенной глубины.

2004.

---

О БОГЕ

Если ты идешь в храм, не неся ничего в душе... То выходя, уносишь на своих подошвах пыль, способствуя его разрушению.

Дорогая моя Таня! Все, о чем Вы думаете и что слышу я - слышу не один я. Слышит тот третий, который всегда между нами. Поэтому мы и понимаем друг друга, слышим и думаем.

Если бы все молитвы живых и мертвых собрать вместе, книги не было бы конца...

Вера - она бесфамильная. Без нее нельзя. Она существует, потому что без нее не получается... пока.

Возвращаясь к прошлому печали, человек остается в раздумьях наедине с собой, вторым собеседником обязательно присутствует Господь...

Заработай у самого себя уважение к себе. Иначе и к Господу-Богу придешь с тэтэшником на разборку.

Желание плакать, желание верить прошло. Уходит, уходит, уходит желанье молиться.

Мы брешем Богу и душе, родным, младенцам и убитым. И Апокалипсис уже стал повседневным нашим бытом.

Так тяжко в Богом проклятой стране жить и дышать... И мыслить тяжко мне.

Не стремитесь к зависимости! От такого жеста прямой путь к общему корыту. Не думаю, что даже самый яростный поклонник обрадовал бы Всевышнего, вползая к нему на четвереньках.

И с любой стороны видит Бог отпечатки казенных сапог.

У Господа Бога человек - товар штучный. Никто ни на кого не похож.

Кому мы благодарны – Богу, людям за то, что палачей своих не судим?

Мы взяли веру напрокат и стали призраками веры...

Есть пятидесятники, а есть "пятисотники". Молятся Богу, только когда по пятьсот "на грудь" заваливают.

И зачем же Бог отчебучить мог?

Не надо мне побед, в которых Бога нет!

Казнил народ царя и Бога.

Безгрешное покаяние...

Избави, Боже, нас от скудоты - когда играют гениев шуты...

От двурушья чада
Ты их, Господи, прости,
А меня - не надо.

Бог нуждается в мыслящих верующих, в думающих, а не в тех, кто с послушной поспешностью кричит: "Распни!"

За Россию, за Союз, за свою охаянность я еще молюсь, молюсь, но уже не кланяюсь.

Коль света нет в душе - обман дорога к храму. Коль в сердце нет Христа – во храм спешить зачем?

Мы плетемся не молиться – гоним души на износ.

Мы брешем Богу и душе, казним – рыдая по убитым. И Апокалипсис уже стал повседневным нашим бытом.

Одно лишь только в этом мире свято – то, что самим же миром и распято.

Но не суди рабов за то, чего им Бог не дал.

Мне нужен мир без крови и без слез. Но Бог и Время против нас восстали!

Между Богом и мной кто-то стал толмачом.

В косматых мыслях –
«Отче наш!»,
А на губах
Полынь проклятий.

... За слепцов и тупиц упаду на колени, чтоб Господь мою горькую мысль не отверг.

Даже "Отче наш", когда эту молитву шепчешь, зная, что ни Богом, ни в храме, ни в райкоме она не будет услышана и востребована, может взорвать человека изнутри.

Бог видит все. А суд всегда вершит ничтожество земное.

---

ПОЗЫВНЫЕ МОИ...

* * *
Позывные мои -
Бесконечно благодарю!
Ты молитвы мои
Допусти к твоему алтарю.
Обними -
Можно мысленно...
Не отторгай, что я делаю.
Подложи мне ладони
Под усталую голову белую.

Апрель 2004 г.

---

одиночество

Определение "одинокость" полемично. Ближе к нам одинокость воспринимается как отторженность, забытость, ненужность... Но есть одинокость как неповторимость:
У каждого века
Свой голос,
Свой лик, своя песня,
И в каждом, что будет,
Свои невозможности есть.

Две свечи в ночи - это уже перекличка: "Я есть. Иди. Смотри".

Даже в лучшие дни
Тишиной заперты:
Все скрываем, молчим да таим.
И лицо, и слова, и улыбка -
Не ты!
Только слезы у сердца - твои.

Прекрасный портрет сиротства взрослого человека.

Не все еще -
Почти -
Еще не поздно...
Есть я и ты.
У края обними.

В одиночестве, бывает, такого напорешь – не разберется даже самый близкий кореш (читай – тысяча умных). По себе знаю. Так что лучше поговорить с портретом (коллективно подумаем об этом!). А для этого надо больше писать стихов и показывать свои внутренние драгоценности. Времечко просит об этом. И мы – тоже.

Когда встречаются два одиночества и поют друг для друга - это уже две жизни. Поют на два голоса. Когда прекращается мелодия одного из них, у другого она звучит сильнее.

Ощущать плечом идущего рядом. Но не затягивать эксперимент, а то можно придти не туда...

Здесь отдельной душе – как под сетью гигантскою птице...

Не вдруг… становится не по себе от центрифужного втягивания тебя в холодящую душу догадку: исповедь не состоится потому, что ни родных, ни друзей, ни Родины нет. Остается внутренняя духовная Голгофа, с воткнутым в вершину возраста высотомером пережитого: 10 лет, 15, 25... И по делениям видно – каким ты был, каким стал, что приобрел, что утратил по своей глупой молодости, невежественной зрелости, по причине многих общественных «нельзя». И вдруг в июле 2003 года при 30-градусной жаре ощутишь в солнечном сплетении смертельный холодок одиночества…

Живя в общественном лесу, я одиночество в объятьях сквозь вопль кликушеский несу.

Не выспрашивай, чем я живу.
Убедительно вряд ли отвечу!
Жизни серенькой противоречу
Тихой-тихой снежинкой...
В траву.

Мы знаем при жизни друг друга, не зная - как пламя и вьюга...

---

О ПОЭЗИИ

Великая поэзия... дом, в который можно войти и почувствовать себя свободно, не пригибаясь под перегородками.

Когда-то один поэт заметил: "Вам хорошо, Михаил Николаевич, вы сидели (!) - имеется в виду, что есть своя тема. Но если идти по такому пути: тот не сидел, другой не воевал, третий не расстреливал, десятый не лгал, такой-то говорил только чистую правду... Сварганится из этого такая кутья, что получится хлебово ядовитое, от последствий которого враз не избавишься.

Основной признак поэзии? Она обладает лечебными свойствами. Сказал - избыл внутренний груз. Потому что вначале было не слово, а предисловие. Стон боли, стон голода, холода, попытка осмыслить себя - главная наука о человеке. А слово будет потом.
У тебя есть выражение: "Поэт-затворник обречен перепевать собственную душу..." Не перепевать, Евгений, а РАСПЕВАТЬ. Это разные вещи. Даже "Отче наш", когда эту молитву шепчешь, зная, что ни Богом, ни в храме, ни в райкоме она не будет услышана и востребована, может взорвать человека изнутри. Такие вот дела.

Стихи не могут быть хорошими или плохими. Они становятся такими в глазах читателей.

Поэт необходим, иначе политико-партийная шизофрения закусит нами на банкете в честь победы безумия над разумом.

Надо стремиться к тому, чтобы в законченном стихотворении было больше тебя-человека и меньше тебя-поэта.

На литфронте бои – импотенты дубасят скопцов.

Мастерство - дело наживное. Главное - камертон души.

Блохи (в стихах)... единственное наше имущество, чем владеем. Но что поделать – тоже живые существа, жалко их :))

Напишешь - и написанное будет улыбаться тебе. Если будешь относиться к делу чуть лучше, чем к самому себе, оно будет врачевать, концентрировать энергию. Вызовет улыбку, как у Джоконды - твой труд тебе улыбнется. Это очень важно.

Поэзия - это самосозидание человека без плеток и приказчиков. Какими бы тряпичными лозунгами она не украшалась, как бы не драпировалась, остается главное - видеть в зеркале насущного дня отражение того, что несешь в себе. Мы переходим к пониманию ценности малых величин, из которых состоит большая жизнь. Любое имеет право быть. Человек приходит в мир, чтобы подарить имя свое.

Букв на чистой бумаге полоски - отголоски, от нас отголоски...

Когда-то, сейчас уже в далеком прошлом, при создании "Кентавра" (вологодского общества молодых поэтов) я высказал предположение: " Не оказаться бы вам, ребята, без кольца, вкрученного в небо, и без почвы под ногами". Кто же тогда думал, что для многих именно это и случится? Говорю это сейчас без печали. Жизнебред сочинять легко - жить в нем тяжко. Переход между жизнебредом и сегодняшним не тяжел, но очень уж действительность оказалась зуболомной.

Поэзия и жизненная действительность находятся в странных взаимоотношениях: для того, чтобы понять, о чем идет речь в стихотворном труде, необходим перевод с поэтического на нормальный средовой язык, как для верующих с церковно-славянского на разговорный русский.

Сегодняшний критик - брат милосердия у изголовья тяжело рождающийся современной поэзии, вычерпывающей из себя пустоты прошлого. Поэзия - в тебе самом, рядом, ты ею живешь, дышишь, плачешь. Человек плюс время. Рад тому, что все это набирает обороты.

Если ваш стих порадовал хотя бы одного человека на земле - его стоило написать. Это как от души сказать "Здравствуйте!" незнакомцу.

Когда встречаются два одиночества и поют друг для друга - это уже одна жизнь. Они поют на два голоса. Но если прекращается мелодия одного из них, у оставшегося она звучит сильнее...

Вот этого нам и не хватает - осмыслить, кто мы? Кого мы дублируем столетиями, оставаясь на том же самом месте?

Дурачок сам может не знать, зачем он пришел к церкви и как туда попал. Но если приходит поэт, все становится не бессмысленным. Возникает диалог! Это и боль, и радость, и осознание самоценности.

С глубокой благодарностью прочитал стихотворение и отклики пишущих, читающих. Желание пить из такого родничка неутолимо, оно надолго... К нему надо наклониться, а там сам увидишь – пить или омыть глаза.
Увидишь отражение, которое невозможно обойти, и не только свое. У Родины еще не та улыбка, которая гарантирует хотя бы надежду. Пока она больше похожа на гримасу...

Есть движение от себя и к себе. Движение как попытка уйти от закостенелости - от себя. К себе - осмыслить свою деятельность и радоваться этому.

Века живет поэзия, века... Чтобы узнать - где главная строка.

Скоморошки-стишки,
Чуть от титьки отпав, облысели.
Певунцы-горюнцы –
Без подачки -
Не взвыть, не запеть.

Пока каждый пишущий стихи всего себя не вычерпает, он себя не найдет. К нему не придет главное в поэзии – самолечение, самоисцеление.

Большая поэзия – это гигантский планетный музыкально-литературный смысловой оркестр, и в нем закономерностей больше, чем случайностей. Если одна творческая мысль затронет стерженек другой – они зазвучат. Они будут играть поэзию. Начинается сыгровка оркестра.
Поразительно то, что бывает очень-очень редко... Не успеешь сделать инструментовку, а уже услышан! И хочется заорать, изобразить на своей харе НЕЧТО... Больше радости или печали? И с высоты такого понимания хотелось бы встретиться и больше не разлучаться.

Пусть эта колыбельная душе своей поется и нам тоже.

Одиночество - как профессия... И в этой профессии рождается поэзия.

Возвращаться к себе. Исповедаться – единственная возможность самолечения.
Когда подаешь сердце на ладони, с ним могут поступить как угодно: промямлить по касательной (возвращаясь с рынка :), пнуть, осмеять... А человеку надо, чтобы его услышали. Пусть слышащих мало, он они есть. Когда-то я в своей жизни осознал: даже если зовешь немо, к тебе рано или поздно приходят.
Жизнь так устроена: и на болоте есть здоровые кочки. Есть! Но что за ним стоит? Что движет автором? Не надо жалеть свое внутреннее богатство. Иначе оно останется в состоянии «до востребования» и, не высказанное, может взорвать изнутри.

В отдельно взятом Божьем продукте есть все. Почва готова в нем самом. И как только создается средовое, из него начинает переть. Без кольца, вкрученного в небо и в почву, творчество - миф, как противостояние обществу в виде Союза писателей.

Мы уходим,
Последние певчие северных стай,
Гениальные в серость
Роняя предсмертные крики.

---

О ЛЮБВИ

Грустно, что для любви отпущено так мало времени. Больше для ее уничтожения... Пока.

Мы расстаемся,
Двигаясь по кругу -
Внушал себе, трусливому вралю!
Так долго надо жить,
Чтобы друг другу
Сказать три слова:
"Я
Тебя
Люблю".

Не знаю, кто ты, друг. Пока видна дорога, усталых рук, прошу, не опускай до срока.

Всем женщинам, с кем так или иначе пересекались пути на сайте, желаю сто лет без одиночества и печали.

Попробуй, сердце приложи к любви, которую украли.

Слезами горю не помочь, когда в глазах родимых ночь.


Когда я был молод... Я хотел отлюбиться со всеми женщинами, которые мгновенным лучиком своей доброты, симпатичности, красоты касались сердца моего и любя, радуясь и страдая, разорвать, расщипать свое сокровенное, раздать каждой по кусочку, продлиться в них и умереть с ними.
Но Богу, видимо, было угодно обратное.
Почему я так хотел?
Здесь срабатывал, конечно же, не грязный инстинкт бабника - постельного диверсанта. Я пронзительно чувствовал, что никакие другие ценности не смогут стать у живых по отношению к живым царственной памятью души. Без этой, без святой памяти, жизнь - полова.
И с друзьями точно так же - на отстрел: заходи, садись, бери кусок хлеба, пей стакан. Предал - прочь, мразь! Но - только с болью, с криком души, с пеплом. Самое страшное в нас то, что мы подтасовываем желаемое под действительное, серость под мудрость, истинную любовь перепутали с распутством, задушили намертво декретами и собственной ублюдочностью. Большинство наших семей держится на соплях.
Страшно, когда производное нашей радости - беда ближнего.

Когда расстаешься с любимым человеком, расставание будет долгим. Может, даже больше жизни...

Мое сердце не знает
Угасшего слова: разлука.
Моим чувствам неведомы знаки -
Чужие края.
Это я троекратно
Посылаю в пространство
Два звука:
Дорогая моя!
Дорогая моя.
Дорогая...
Моя...

Ребята! Только что вернулся из больницы и не знал, что у меня так много друзей. Захотелось заплакать от радости...

Любовь к ближнему, пребывая в долгом состоянии "до востребования", тоже взрывает.

Когда встречаются двое, любят друг друга и думают, что создают семью, это еще не так. Они только сажают деревце, которое надо растить и поливать, иначе оно засохнет. Это надо делать обязательно вдвоем... А если каждый раз выдергивать и пытаться воткнуть новое, то ничего не получится.

Любовь и печаль,
Я тебя не оставил!
Вся в памяти смертной –
Какой ты была.

Недолюбленность дышит нам в затылок. Надо понимать, что людей с таким грузом много, но они лишены умения выразить себя словом...

Размышление о недолюбленном поколении надо приучать, приручать, как случайно прибившуюся собачку, которой вот так бросишь кусочек в виде стихотворения, а она его примет, посмотрит тебе в глаза с таким доверием... И ты поймешь, что расставаться уже не получится.

Но воскрешает вновь судьбы причуда
Твою мечту.
И пляшет дождь гурьбой,
И я опять, как вышедший и чуда,
Как зов души,
Стою перед тобой.

Ты... «подожгла в степи бурьян, не рассчитав на встречный ветер».

И если вновь сквозь версты бездорожий
Разверстнется ненастий окаем,
Мне заслонит судьбы косую рожу
Лицо святое, светлое твое.

Конечно же, нужно любить человека. Но если ты все это делаешь - любишь, ненавидишь, думаешь... Как в маленькой компьютерной картинке понимаешь, что это ты сам и есть, и разговор идет о тебе самом! Значит живешь - раз видишь. И картошку тоже сажаешь. Кстати, я очень люблю заниматься огородом, только сейчас трудно входить из дому.
Понятия истинное и ложное сейчас путаются, в отношении общества - особенно. А в отношении личности, наверное, сохраняются. Не причиняй боль другому...

Неразделенная любовь во мне,
Так и прошла ты где-то между нами.
Сгорела, словно письма на огне,
И годы пепел выкурили в память...

В лютый зной я без дружбы смерзаюсь. Ты - от хватки друзей-торгашей. Греет солнышком белая зависть к богатейшей любовью душе.

Пройдя пешком
Сквозь годы бед и смут,
Где лишь в мечтах –
И радость, и участье,
Так тяжело поверить самому
В свое,
Почти непонятое счастье.

Кому – финал, кому – дебют... Лишь только мне стезя иная. Я не издохну как-нибудь: добьют любви воспоминанья.

В этом трепетном мире,
По сути своей не жестоком,
Осеняю признаньем
Травинки, пичужки, зверье.
Всех живущих прошу,
На все три стороны от востока:
Приютите
Любовь!
Иль распните меня за нее.

---

ПОНИМАНИЕ

Понимание друг друга - борьба за пространство величиной с человеческий волос. В самом себе...

Печаль на двоих - апрельский сумрак. Улыбка на двоих - жизни свет.

В этом двояко-трояко-выгнутом мире душевного благополучия было бы ждать смешно. А на счет грабежа... Так это как игра в поддавки. Чем больше отдаешь, тем больше выигрываешь.

Есть движение от себя и к себе. Движение как попытка уйти от закостенелости - от себя. К себе - осмыслить свою деятельность и радоваться этому.

Ребятки, друзья, коллеги, спасибо за тепло и чуткость, за доброту, за общее наше дело. Каждому – здоровья. Всем вместе – никогда ничего плохого.

Своим,
Живым,
Земным поющим братьям
Я улыбнусь
Незрячей болью слез.

Видеть в зеркале времени выражение того, что несешь в себе. Человек приходит в мир подарить свое имя близким.

Диалог случайных близких.

...Сорок лет, сорок вьюг не смели,
Что вошло в мою грудь, как осколки
Вместе с комьями рваной земли.


Дари себя людям! Худо, конечно, если нечего дарить, но тяжелее - если некому.

Радуйся, человек. Все, к чему прикасаешься, сохранит след твоего прикосновения.

Хочешь быть понятым - стремись быть понятым, ибо от косноязычия уже дышать в этом мире нечем.

Так жаль, так жаль, что мы не замечали собачьих слез, влача свои печали.

Чем ты будешь внутренне богат – тем и будешь населять среду близкого тебе окружения: предсказуемостью, понятостью и всеми другими качествами, о которых не надо догадываться, а надо их знать. Так я думаю. Это поможет поиску в направлении – чего надо не делать дальше, а чего никогда больше не делать! Больше останется места для жизни, а меньше для бреда.

Так трудно назвать плохое – плохим, хорошее – хорошим... Но вот сказал, и перестаешь бояться устремленных на тебя глаз. Передаешь эстафету, как бегун на дистанции.

Человека ничем не надо начинять для того, чтобы он легче мог докопаться до общей картины ЛИЧНОЙ ЦЕННОСТИ и ряда наиболее ходовых (в зависимости от смены среды), чаще используемых привлекательных качеств – умения не стихийно, а продуманно потянуть тогда, когда надо, и за тот именно «хвостик» многоконцового клубка, который в контакте с другим даст мощное самоудовлетворение хозяину – себе, и поспособствует в беседе, в умении выслушать со-партнера, продемонстрировать его качество в схеме: либо плюс, либо минус; в общем, помочь самоидентификации.

Жизнь задала тебе вопрос – ты дал ответ, который вызовет у тебя твою же улыбку благодарности за точность, информационную емкость.

Невостребованность радости может превратиться в горечь... Пробуждаемся, чтобы
избыть ее, освободить место для следующих размышлений. Нужно запустить процесс, не зацикливаться на чем-то, оставить ее хотя бы в состоянии недоумения. Она будет прислушиваться к тебе, и не исключается возможность сотерпимости, дружбы.

Мир гораздо звероподобнее, отвратительнее и прекраснее, если его не сочинять, а
попытаться понять.

---

О ЖИЗНИ И РАЗУМЕ

Раскрепощенный разум, учись высокопрофессионально фиксировать безумие! Разумом награждает человека природа, болезнями разума в переизбытке обеспечивает власть идиотизма, темноколпачная рать, которую нынче: «Разрешено наблюдать. Запрещено остальное».

У русского человека где юность, там и лысина. А если к лысине еще и ум, то полный каток.

В дичайшую дремучесть лет шагнула мысль... И не вернулась.

Вот этого нам и не хватает - осмыслить, кто мы? Кого мы дублируем столетиями, оставаясь на том же самом месте?

Нищему дается одна жизнь, духовному царю - бесконечность.

Вы слышите – были мы, были кочующей горсточкой мыслящей пыли…

Всем, с кем вместе плакал и радовался, кочуя по Земле.

Дерзающие переделать дочиста мир - неизлечимый бред людей. Мой путь к себе - в раздумье.

Раскрываются глаза разума. Задача - заявить, озвучить глаза разума. И с раскрытыми глазами просто нет дороги назад. Разум должен осмысливать мгновения жизни, которые мы не ценим, не ощущаем.

Продление личной жизни в продуманном и максимально точном учете жизненных мгновений.

С новыми словами и со старыми силами...

Едва успел пропеть ночной петух, а голос разума уже потух.

И вот сижу я наедине со своими раздумьями. Прихожу к очень-очень неутешительной мысли: когда человек не понимает, что происходит в нем самом, в великом (!) государстве, не знает, что ему делать... тогда он стремится создать нечто «с человеческим лицом». Десятилетиями пытается увидеть, заглянуть в это человеческое лицо, но то ли не туда глядит, то ли все больше вместо лица выпирает «мурлецо».

Слишком коротка жизнь и долог бред, которым мы жили и продолжаем жить.

В перекошенном мире... самое трудное - повернуться к себе лицом и пойти себе навстречу, понять в себе то, что никогда по собственному желанию, да и по желанию величеств, не меняется. Заставить сознание работать на себя, на детей, на жену, на кота... на близких по мировоззрению людей.

Когда пикировать ниже уже некуда, то рано или поздно окажешься на высоте.

В этом двояко-вогнутом, трояко-выгнутом мире душевного благополучия было бы ждать смешно. Жизнь - как игра в поддавки: чем больше отдаешь, тем больше получаешь.

Тягостен не столько сам крест, сколько наши представления о нем. С другой стороны, крестная ноша становится двигателем жизни. Большей частью мы живем догадками о самих себе - о своих радостях и страданиях. Надо знать, что страдания - это не востребованная радость. Они будут мучить тебя, пока не поймешь: что же жмет, давит, почему так тяжко... За этим последует осознание, что крест - это жизнетворящая энергия. Она заставляет искать, работать.

Сейчас стал мысленно перебирать – чем мы большую часть своей жизни занимаемся? Ухайдакиваем ее не то, чтоб укоротить эту самую жизнь. Не сделать лучше. А укоротить…


"Жизнь - неизлечимая болезнь, передающаяся половым путем" (польский фильм). И все же как приятно болеть! Использовать до предела свои несхожести с арифметическим множеством, пока вам не будет предложено не выбираться из нее, а убираться...

---

О ВРЕМЕНИ И ПАМЯТИ

Когда-то в тяжкие минуты жизни я поймал себя на мысли: но ведь бывало хуже! А я выжил... Значит, надо жить дальше. И есть где-то живые, слышащие меня, с которыми можно поделить ношу. Здоровые кочки на гибельном болоте - они все-таки есть!

Век гильотинный, липкий,
Век железный.
И я прошу у роковой межи:
Останови нас, Господи, пред бездной,
От жатвы от кровавой удержи.

Мне завтрашнего дня
Без прошлого -
На надо!
Я счастлив,
Что печаль
Мне вечная дана.


Случайной жалости словцо... И Памяти разбитое лицо.

Рог забытий.

Мне по силам -
До смерти нести расчехленное знамя.
Как с пылающей памятью жить мне?
Земля, помоги.

Есть прошлое у молодых! Разве стремиться быть на кого-то похожим, подражать – не свойственно молодости? Прекрасно, когда за поворотом новый мир, пронзительная вечность. Однако распахнутую душу еще как калечат стихии...
В каждом должна гореть собственная лампочка. А задача взрослых – помочь эту лампочку включить. Иначе кое-кто, как бы желая добра, может сделать из тебя персонажа из собора «Парижской в Бога матери», глянешь в зеркало и устрашишься! :)

Человек, который видит и чувствует много, не может убедить читателя, что он ни жив, ни мертв. "Мне не нужно давно ничего". Согласиться невозможно. Значит, мне не нужно, что было давно. Это изумительно - не нужно того, что я давным-давно знаю. Нужно не познанное. Это свидетельство тому, что автор живет и движется...

Не проклинаю этот свет
За неразборчивость деяний.
Мир будет до скончанья лет
Творить себя без покаяний.

В нашем словаре есть слово НАДЕЖДА... Случайная передышка на безумном броске в неведомо куда. Знать бы, куда бежать? Может, резоннее остановиться?.. (Прежде чем смыться!) Разобраться? "Чи нас насилуют, чи кажеться?" Спохватимся через сто лет...

Времена не выбирают?
Бог с тобою, простота.
Миллионы выгорают
Без звезды и без креста.
Потому и выгораем.
Что погибель выбираем.

Мы вошли в зону самоуничтожения. Дерево, у которого обламываются ветви... Если слишком много героев и зеков - государство близится к финишу.

На полстолетия уже сиротство века постарело.

У каждого века свой символ для Тайной вечери:
Свой Пилат, свой Иуда –
Роди только, время, Христа.

В наше время большое зло водит за ручку такое маленькое добрецо, что и разглядеть его очень и очень проблематично. Эта формула касается нашего героизма. Если героизм пропагандировать в отрыве от истинной трагедии, оно будет выглядеть инвалидом на содержании у своих вчерашних врагов.

"Но не суди рабов..." А кто же будет судить? (К стихотворению: «Но не суди рабов за то, чего им Бог не дал»).

Это мы как девять тридцать и половина десятого: время на циферблате одно и то же, но люди ориентируются на разное: одни тяготеют ближе к девяти, а другие - к десяти.

Какой команды ждать еще нам? Народ бессмысленно сердит. Душа кутенком истощенным в бездонность Памяти глядит.

Отмыться можно. Разровнять кладбища. Вслух повиниться! Прежним стать - нельзя.

На столетье вперед мы устали...

...Но в сердце смертном
Три колодца
Материковой глубины:
Былое - без конца и края,
Грядущее - без берегов,
И нынешнее - где сгораю
От брани братьев и врагов.

Былое соткано из боли. И дом стоит на минном поле. И не только у меня...

Времена не выбирают – в них живут и умирают.

За весь царственный период мы так и не научились четко и точно называть говно говном, а мед – медом… При Советах в кровопролитнейших боях за светлое будущее перебили молодых представителей российской мыслящей романтики. «Вылечили» в психушках и лагерях желавших жить осмысленно.

Оставить по себе хорошую память так же трудно, как не оставить никакой.

Постигали мы свое бытие под битие…

С тех пор, как был распят Христос, мечом шла милость на немилость. Так много крови пролилось, чтоб ничего не изменилось.

"Будущее зависит от тебя". У человека, жизненный срок которого составляет мгновение, будущего нет. От рождения до смерти - только настоящее.

---

ЗОВ ДУШИ

* * *
Сквозь дым тоски и злую замуть окон
Я вижу тебя ясной и нагой.
Но ты во мне, чужом и одиноком,
Сквозь призму дней
Не видишь ничего.
Ужель секрет лишь в тайне свето-тени...
Ужель мир так расплывчат и делим,
Что в суете исканий и смятений
Растаю тенью пляшущей вдали?
Но воскрешает вновь судьбы причуда
Твою мечту.
И пляшет дождь гурьбой,
И я опять, как вышедший из чуда,
Как зов души,
Стою перед тобой.
7 марта 69 г.

---

ВЫ СЛЫШИТЕ?..

Вы слышите – были мы, были
Кочующей горсточкой
Мыслящей
Пыли…

Апрель 2004 г.

---

ВСЕГДА СО МНОЙ

Вижу тебя
Капелькой вина я,
Каплей алкоголя,
Каплей доли,
Миллиардной плавящейся болью
В века опечаленных глазах.
Ты всегда со мной.
И вечно где-то.
Видишься сквозь времени прищур.
Мир в непостижимое одетый,
Разрывая,
Я тебе ищу.
Я кричу,
Но разве ты услышишь
Голос,
Индивеющий вдали...
Все-таки не до конца
Всевышний
Твердь земли
От неба отделил...
25 октября, 69 г.

---

ОСТАНЕМСЯ ВДВОЕМ

Давай останемся вдвоем,
Измажем лица земляникой.
Ты мне расскажешь о своем,
А может, просто небылицу:
Об увлеченьях, куражах,
Чтоб все явилось как во сне бы...
А можно просто полежать,
Уставясь в синий полог неба.
Потом в зеленой лебеде
Как будто бы задремлешь даже...
А я тихонечко тебе,
Как тихий ветер, грудь поглажу.
Ты будешь в яви, как во сне
Лежать, как девочка-подросток.
Лишь сердце тукнет чуть сильней...
И будет нам светло и просто.
28 апреля 69 г.

---

ПОВЕРЮ, ЧТО ЖИВ

* * *
Тихонько подойди
И на глаза
Ладоней
Осенний холодок
Нежданно положи.
И я, поверив в жизнь
Мгновения покоя,
Пусть даже не надолго
Поверю, что я жив.
26 августа 69 г.

---

ЗАЧЕМ СКАЗАЛА?

"Не надо прошлого", - ты как-то мне сказала.
Зачем же так? Зачем сказала мне?
Все пропахал. И вот я у вокзала.
Ни настоящего, ни будущего нет.
Я сяду в поезд и махну рукою.
За окнами забвенье поплывет.
Прощай, зима! Но навсегда со мною
Моя любовь – нетленное мое.
И если вновь сквозь версты бездорожий
Разверстнется ненастий окаем,
Мне заслонит судьбы косую рожу
Лицо святое, светлое твое.
22 марта 69 г.

---

ОСТАНЬСЯ

Прошу - останься же такой,
Какой тебя впервые встретил:
Чуть настороженной, простой,
В июньской жидкости рассвета.
И невпопод, на мой вопрос,
Ответь - но только не словами,
А блеском набежавших слез
В души не замкнутом бокале.
18 марта 69 г.

---

АГОНИЯ ТРИУМФА

Поэма

1.
Да, есть страх,
Есть ответственность:
Вдруг я о чем-то забуду,
А потом обленюсь,
А в душе, в глубине – отрекусь!
В безымянных степях
Голубые глаза незабудок
Тех, с кем хлеб я делил.
Откажусь – не прощай меня, Русь.
Здесь я в детстве летал!
И в нежнейшем ракитовом лепете
Есть мой радостный голос.
Так больше теперь не поют.
Злые силы меня превратили
В ослепшего лебедя
И пустили на волю,
Навек осквернив мой уют.
Запах желтых ракит...
Перед вечными, может, метелями...
Мой загубленный край,
Все изведав, меня ты поймешь!
Почему над судьбой,
Окантованной пихтами-елями,
Знаки тайные пишет,
Шипя по периметру, дождь.
Провожая в полуночь,
Сычи мне вослед чутко охнули.
А потом далеко-далеко,
Будто выплеск крыла,
Прошумело, прошло что-то
Перед державными окнами:
То ли сон, то ли явь.
Может быть, это жизнь и была?
Время желтых ракит.
Как мы поздно становимся мудрыми,
Так нелепо приветствуя
Мыслей не наших полон.
Лики храмов бревенчатых,
Вслушайтесь в голос заутрени:
Возвратилась душа моя к вам,
На последний поклон.
Отрыдать, отмолиться
За всех и за все.
Вы ведь знаете:
Вечность неба и воля,
И крылья спасали меня.
А глухие сердца
Не сумели расправиться с памятью –
Чем я жил и живу,
Буду жить до последнего дня.
Через тысячи мук,
Через множество лет ожидания,
Через тундровый наст
Сердце чуяло травный укос...
Не казни - не зови меня
В близкое давнее-давнее,
Где так нежно и жутко,
Так легко и так тяжко жилось.
На горячей плите –
Босиком – не давал показания.
Не бежал, обезумев,
С колтуном подожженных волос.
Но года «перелома» -
Не байки, не сны, не сказания -
Отхлебал докрасна
Все, что выпало,
Все, что пришлось.
Тени снов - ребятишки
Издали – солнечнотелые!
Поразительность вечности.
Миру – ни края, ни дна.
Облака над горой
Развернулись хоругвями белыми.
Поезд, в вечер въезжая,
Дал голос у Песочина.
Ах ты, прошлое,
Степь моя – тропка, бегущая ровненько.
Загоришься, закорчишься –
Стали лицом мы к войне.
И кусками, стоп-кадрами
Рвется и крутится хроника,
Черно-белая лента
Моих полыхающих дней.
И осталась за кадром
Изба, где певали по вечеру
Серебром голосов
О замерзшем в степи ямщике.
Я бежал под навес,
И лошадкины губы доверчиво,
Чуя гибельный гон,
На моей замирали щеке
Перед тьмой грозовой...
Смолкла песня.
И лязгнули траками.
Взрыв округу потряс:
Рухнул храм.
Пала пыль по росе.
И пошла моя жизнь по околицам
Да буераками,
Резко взяв стороной от шоссе.
Сколько лет было лютых и снежных!
И ловил я в снегах
Позывные из детства: "ку-ку"...
И у печки в бараке
Полынная блазнилась нежность –
Как в далеком былом
Яровой стебелек на току.
От звонка до звоночка
Оттопал, проползал, проехал –
Сиротой предвоенья,
Не кадровой болью войны.
Отпусти, отпусти,
Не зови меня.
Черное эхо,
В две казенных навек,
В две навек дорогих стороны.

2.
Я едва согреваюсь
У вьюжного белого полымя,
Правым боком припав
К продувному насквозь пустырю.
И поет мне метелица
Голосом дикого голубя,
И с замерзшей улыбкой –
Не помню уж сколько, стою.
Где вы, други мои,
Беспризорная вольница пашен?
Между детством и старостью
Вбуханы годы – не в счет.
Перед жестким законом
Уж больше руками не машем,
Лишь
Меч времени
Головы белые наши сечет.
Все плотнее метель.
Все теплее ловлю колыбельную...
И хочу, чтоб так длилось.
И север прошу:
«Ты подуй».
И зеленой звездою
Снежинка в ладонь мою белую
Опустилась, как с елки,
В туманно-буранном году.
Так вручила мне Родина
Чашу надежд и страданий.
И сказала без слов:
«По делам твоим, сын мой, испей –
За добро, за расправу
Над братьями и над стадами,
За дурман родников,
За хлеба ядовитых степей».
Экипажи России,
Моя еще кровь не остыла.
Поднимаясь, быть может,
На свой предпоследний бросок,
Салютует вам, братья-славяне,
Поэт, смертник фронта и тыла!
Сердцем к сердцу – я с вами,
К виску прижимая висок...
Перепахано траками жито.
И рваное солнце.
Минометные взрывы
Отсекают подходы к холму.
Нервной цепью, без крика,
Сутулясь, бегут рокоссовцы.
Бьют лениво МГ
По последнему...
По одному.
Вот за вас пил сырец
Я, пацан, на расстрелянном поле.
Все в груди. С этим жить мне
До точки, до смертного дня.
За Победу, солдаты!
Я знаю:
Не выйдет без боли.
За Победу,
Солдаты,
Со мною и после меня.
Так и только – на равных,
Без скотско-лакейской морали:
Самокруточка-«сорок»,
По фляге глоток – пополам.
Нас по поздней морали
Не раз и не два обокрали
Грязью чистых анкет,
Дефицитом любви и тепла.
Подсобить? Погодим.
На расправу – гуртом, как на вече.
Неизменный наш почерк
Или путеводная нить?
Признак нашей любви –
Неуемная жажда увечий:
Лишь добив до конца,
Начинаем жалеть и щадить.
К вам мой голос, потомки,
Сейчас, в лихорадочном спринте,
Все по той же системе
Ведут словоблуды войну.
Продолжающих жизнь
Заклинаю:
Холопство отриньте,
Чтоб не мыкать сынам
Тягомотную нашу вину.
Однолюбы судьбы,
Огневые солдаты и дети,
Забинтованный болью и памятью,
Чтоб не реветь,
Я прощально машу вам, родные,
У края столетья,
Провожая себя
Со штурмгруппой
Идущих на смерть.

3.
Все осмыслить хочу,
Разглядеть сквозь бинты декабрей:
Как героика масс
Превращается в общую робость?
Неужель по команде:
"Зло кончилось! Будьте добрей!"?
Можно вывеску "Рай"
Нацепить на духовную пропасть?
Вот за то, что не слеп по команде -
Стал тенью от века.
Не заплатят семье.
Путь мой жизненный не уследят.
К покаянью души
Я годами иду в свою Мекку
Одиноко и молча,
Как пропавший без вести солдат.
Слышу голос небес.
Слышу землю - истерзанных всуе,
Колокольные звоны,
Библейскую грусть алтаря.
Слышу вечное:
Да. Побивали камнями безумье,
Топорами, свинцом,
В совершенстве безумье творя.
Так вот нас и мело,
Озверелых от фронта и тыла:
В сорок клятом и в том,
В захлебнувшемся кровью году...
Откровенье - возмездье:
За все, что тогда не добило,
Добивает теперь
У беспамятья масс на виду.
Как тогда в декабре,
Где просил я теплом поделиться:
Не шинель - решето.
Безнадежно. Безумно. Бело.
В доме смех и вино.
Цвет червонный на праздничных лицах.
В двух шагах от тепла
Смертью белой мне в сердце мело.
И рукой по стеклу я ударил -
Не этим ли спасся?
Резкий пьяный фальцет
Бросил свите команду: "Ату!"
Полыхала поземка
По широким по красным лампасам.
Согревалась душа,
Ощущая пинков "теплоту".
Неуютно мне, думы.
Упал бы в декабрь, холодея.
Улыбался... Заискивал...
Я и они - экипаж?!
Разделила сперва,
А потом предала нас идея.
Ну а мы, в свой черед:
То, что выжглось в душе - не предашь.
Как снега, что летят,
Торопясь к нам ко всем на поминки,
От уральских и прочих
Еще не оттаял мой чуб.
Птицы каторжных мест
Плачут вьюгами душ из глубинки.
Дай мне, Господи, силы.
За всех отмолиться хочу.
Иван-чаем крутым
Зацвели наши ахи и охи.
И сегодня любого
О военной шпане расспроси,
Без раздумий ответит:
"Больная гримаса эпохи,
Плаха с колом осиновым -
Место для них на Руси".
Ни конвойного мата над нами,
Ни песьего лая.
Не скули, моя боль.
Не впервые от нас отреклись.
Не нацистам лишь только
Бросали детей на закланье -
За оградой державы
Жрал гулаговский нас реализм.
Если все ворошить
Для рассмотров-реабилитаций...
Надо тысячу лет.
Край и общество братских могил!
Сколько нас перебито
На рынках, в подвалах, у станций,
По закону и без,
На вселенском распутье туги.
Убиенным, гонимым
Открывают вам счет
Эти строки.
И не белый на людном безлюдье
Пылает мой стяг:
Не на всех я еще
Разослал в белый свет похоронки,
Отгорел в этой жизни
Еще не за всех я бродяг.
Дорогие мои,
Я беспамятством массы стреножен.
Сколько хлама-бездушья
К родному подперло двору?
Те - с хулой, те - с хвалой,
Непреклонною и непреложной.
Ну вперед, мое сердце!
Не время еще в конуру.
"Непущателей" вой.
Отвоевана самая малость.
Запретителей рев -
Сей багажник копился не год.
Холодит. Холодит.
Ой оглобля б в пути не сломалась!
Крут подъем.
Круче спуск.
И арба с перекосом идет.
Нам разбиться - что плюнуть:
Споткнись, и на скальник, под кручи...
Стань - и вспять понесет.
И - взахлест вокруг шеи шлея.
Шаг назад -
Произвол.
А по курсу - за тучами тучи.
По зыбучей-по зыбкой
По оползи стежка моя.
Да и только ль моя?
Лишь холопов на той карусели
Не кружит:
Смолкли казни,
Пой, храмная медь.
Скоморошки-стишки,
Чуть от титьки отпав, облысели.
Певунцы-горюнцы,
Без подачки - ни взвыть, ни запеть.
Без команд - ни гу-гу.
Благодать! Похвальба гробовая.
Ну да Бог вам судья,
Уж чего уж там, пой - кто о чем.
Нет без волюшки вольной,
Нет песни.
Рабыня - бывает.
Вот тогда из удушья
Придет Емельян Пугачев.
Связь времен - пыль времен.
Кроны жрут свои древние корни
И безумьем созрев,
Ядовитые мечут плоды.
И цепами, цепами бьют нежных
Стада непокорных -
Перекатное поле
Дубасит оседлых под дых.

4.
За недолю и волю,
За бред многовечных туманов
Перепуталось все:
Москали. Голодрань. Казаки.
Каждый в землю ложился -
За землю,
За жизнь - без обмана,
За единственную - до захлеба -
Штыками в штыки.
Где ж истоки мои?
Частью вытравлены, частью помню:
Мои предки - оттуда,
Где пелось и плакалось всласть.
Разливался "максим",
Гоготали махновцы, как кони,
Башлыки с головами
Разбив о советскую власть.
Ради вдовьих платков?
Я по траурным по полушалкам -
Семь дедов, подсчитал,
Семь дедов моих в землю легло.
Я же плоть их и кровь,
Безысходно, и тяжко, и жалко.
Отпалили друг в друга.
Отпластались - клинки наголо.
Что осталось от вас?
Темный парус над общей недолей.
И сидит здесь душа моей памяти -
Псом, на цепи.
Отгуляло
Слепое
И дикое
Ты, Гуляй-Поле.
Сорок тысяч коней
Распластали свой прах по степи.
Всех разгваздала сила,
Что в гетры и липы обута.
За моря укатили помещики, баре, князья.
Угнетенье, оно ведь всегда
Разрешается бунтом.
Без свободы, без правды горючей
Народу нельзя.
Озвереет душа.
Истребляется в ней все, что чутко.
Знаю сам по себе:
От высокопоставленной лжи
Меж запоев - как в бездну -
В мир глядел отрешенно и жутко.
Смерть от скверны бежала,
Отчаясь прервать кутежи.
Был бездомным. Гонимым.
Не зря в этой жизни люблю я
Вас, предтечи мои,
Гнусью загнанные на веку,
Гусляры дерзновенной России,
Есенин и Клюев!
В огневой нас купели
Дерзновенный крестил Аввакум
Для барханов и тундры,
Для песен по гослесосекам.
Эти райские кущи
Певцов покупных не манят.
Каруселька страны,
Каруселька судьбы,
Каруселька,
Смех и слезы - лечу,
Закружила ты в доску меня.
Так увечно прожил.
Так калечно рассвет прозреваю.
Сам себя сотворял
И рассвет - в терпком поте лица.
Не к разгулу я, край мой,
Не к бунту тебя призываю,
К состраданью, к свободе,
На исповедь кличу сердца.
Нас разъяла двуликость.
Мы предали отчий обычай.
Жжем свои же дома
И с восторгом глядим на зарю!
До сегодняшних дней
Обезглашен и обезъязычен,
Скорбь земную несу,
В никуда, в белый свет говорю:
Как такое возможно -
Полвека бесправья, обмана?
Мял конвейер судейский:
Вне шеренги - подонок, бандит.
Деспотия плодит
Палачей, стукачей, атаманов,
Коммунистов-слепцов,
Людоедов идейных плодит.
День за днем,
Год за годом
Хлобыщут то страхом, то смутой.
Как без солнца цветы -
Слюденеют хрусталики глаз.
Величайший талант -
Беззаконье с законом не спутать,
Чтобы вера в Отчизну
Звериной тоской не сожглась.
О прислужники дьявола,
Что вам до рая и ада?
Только шабаши править
На спинах, поверженных ниц.
Вам - что бить, что любить..
Будет так, как верховному надо.
Для таких вот народ -
Подъяремная сволочь тупиц.
Все на собственной шкуре:
Отстойники. Стройки. Забои.
Оплевали, растлили -
И скопом "воспитывать" нас.
Тело каменным стало,
Душа только помнит побои,
Отшагав со страною
Ее исторический пласт.

5.
Сколько лет отшагал я вот так?
Тридцать пять или сорок?
Пролетело четыре десятка.
Годочки, года...
Гулеванила, властью пригретая,
Страшная свора,
А точней - самовластьем,
Цветущим так пышно тогда.
И не стерли вас годы.
Я помню вальяжные лица.
На груди главаря
Полыхал разноцветный значок.
Отшибали воришке-мне ребра,
Как мялкой кострицу.
А с портрета
Дзержинский
Глядел в мой кровавый зрачок.
И разбитые губы,
Распухшие черствые шкварки
Обращались к нему,
Не сгорала мольба:
"По-мо-ги..."
И смещались в сознаньи:
Душегубки... Эсэсовцы... Харьков...
"Бэ-удишь, сэ-волочь,
За-ста-вим чекистам лизать сапоги..."
Самосудами бит,
Геноцидчиками полосован.
Враг - захватчик. Он враг.
Но свои-то, свои - па-ла-чи!
Кто в ответе за все?
Только хлопают крыльями совы.
Только траурный ворон
Над детством распятым кричит.
Над Россиею ворон,
Стал спутником русского поля.
То ли он ненасытен,
То ли мы заблудились в "добре":
То война до войны
Панихидно в степи колоколит,
То снаряды, то звоны
Бесчисленных дальлагерей.
Беспросветная летопись -
Трассы, спецлаги, спецстройки.
Память вечная мертвым -
В виденьях меня не увечь.
Моралисты плетей,
Педсадисты, взгляните за строки:
Мятежи, спецсуды, побегушки, расстрелы, ЧВ. *)
Смрад вензон и тубзон.
Кротьи кочки тряпичных треухов -
Шапки эры рабов,
Форма серых идейных гримас.
Здесь рождалась агония
В теле больного триумфа
Произволом Закона,
"Во благо",
"От имени" масс.
Маскарадчики, к вам
Эти б маски-гримаски на танцы.
Скольких морок эпохи
Прокаженный ваш ветер промял:
Украинцев, болгар,
Белорусов, поляков, испанцев,
Русаков, азиатов, грузин,
Возвращенцев-армян.

6.
Нет названья тому,
Что годами мы все созидали!
Всем гигантский бы крест
На гигантской воздвигнуть горе,
Всем, что смертно легли
В воркутинско-уральские дали,
Отломив "до звонка"
В джунглях тюрем и концлагерей.
За картошин пяток,
Перепрелой половы мешок,
Для опухших детей
Помело колосков из колхоза...
Где, когда, перед кем
За народную кровь и за слезы
Не на Суд управитель,
А хотя бы с повинной пришел?
Просто вышел бы к смертным
И крикнул:
"Простите мне, люди,
Прогрешенья мои,
Заблужденья мои,
Слепоту!
Нету добрых средь нас.
Было прежде, так есть и так будет -
К власти чистым не выйти.
Нет честной дорожки к посту".
Стало нормой - по избам
Шнырять и сусеки мести.
Стал разбой героизмом.
Бесчестие стало в чести.
Массам - равенство в нищенстве.
Избранным масс - спецпайки.
Правдолюбец - в этап.
Бунтанул - на глаза пятаки.
Пустоглазая свищет косищей
По цвету пород.
Убивали убийцы народа
Бесправный народ.
И плодили ворье - мелкоту.
И судили за мзду,
Чтоб ретивых страшился:
Чуть что - и накинут узду.
И накидывали:
За молчанье, за мысли, проступки.
Поощряя льстеца,
Возносился в зенит лиходей.
Наплодили путан
Политические проститутки,
Ради "светлого завтра"
Туманя сегодня людей,
Чтобы выскоблить память...
Отречься от пашен и вод.
Если взять каждый год,
Сколько кровушкой уж окликало!
И опять призывают:
Дать отпор крикунам-радикалам.
А сейчас радикал -
Каждый, что "по талонам" живет **).
Слюдяные глаза.
Перекошены злобою лица.
Струпья с сердца не слезли,
И снова туда же - к кнуту!
Хочет есть радикал,
Просит "левым" пайком поделиться,
И по сходной цене лохмотину -
Прикрыть наготу.
Отыграв-отболванив
Обостренною схваткою классов -
В социальном удушье
Найдется для смердов вина!
Боже мой, сколько раз
Молодым человеческим мясом,
Наспех сляпав Указ,
Затыкала ты порву,
Страна...

7.
"Двадцать пять, пять и десять" -
Ваш почерк,
Лже-юре, лже-факто,
Самосудчики века,
Опора вождей, ваш прогресс.
Опочил Сатана. ***)
Вы остались с железною хваткой.
Демократией-эхом
Двадцатый аукнул партсъезд.
И по ростепели
Беговые снега захрипели.
О солдатских этапах
Не успели пропеть "соловьи"
Об ушедших "во льды" ****),
Захлебнувшихся в белой купели...
И о нас у болот
Кулики не пропели свои.
Спой хоть ты, моя память!
А может быть, боль устарела?
Или ты, моя совесть,
Отреклась от помойных тех ям?
Мысль, как узник,
В былое глядит, ожидая расстрела,
До жестокой тоски
Ощутив пустовей бытия.
По апрелю снежит.
На ветле, за окошком, сорока.
И такая вокруг -
Всех ко всем
Безучастная тишь.
Неужель ты вот так, умираешь душа,
Раньше срока,
И не помнишь, что помнишь,
И не видишь - куда ты глядишь.
Значит, зря мы прошли
По окопно-этапной трясине.
Значит, общество наше
Годами не грея, дымит.
Значит, нет больше совести,
Чуткости к звуку:
Рос- сия!.. -
Когда сердце от боли
Сдетонирует, как динамит.
Что, земля моя, с нами?
Неужели мы неизлечимы?
Вжатый, вгвазданный, вмятый,
Я слышал твое:
"Поднимись!"
И старался не плакать
Тогда, когда были причины,
Но дышать не могу -
Прет опять ломовой оптимизм.
Вновь плодят слепоту.
Лишь глаза на мгновенье закрою -
Образ нынешних действий
Все тот же: он бьет, я служу.
Беззащитно. Пустотно. Беспомощно.
Мнится порою,
Будто мы
Пласт к пласту
Отвалились за жизни межу.
Мало, что ли, вскормили
Свинцовой похлебкой из стали?
До кровавой отрыжки -
Мильоны!
Под самый кадык.
Но не слышно:
"Шабаш...
На столетье вперед мы устали...
Распиная себя
Под речуги идейных владык".
Краснопенная, бешеная
Тройка-птица, опомнись, куда ты?!
Героичен твой путь и трагичен,
И свят, и свинцов.
Без помех, сам-на сам,
Демагоги прошли в депутаты.
На литфронте бои -
Импотенты дубасят скопцов.
Племя соцреализма.
Отцы. Просветители черни.
Мысль и честь в портмоне.
Содержимое яд -
Мед уста.
Да. У каждого века
Свой символ для Тайной Вечери:
Свой Пилат, свой Иуда.
Роди только, время, Христа!
Лобызать, распинать -
Прикажи лишь! -
Не все ли равно?
Здесь отдельной душе -
Как под сетью гигантскою птице.
Все до капли положено
В рамках того, что дано:
Можешь петь, подпевать,
Продвигаться по должности, спиться.
В этом темпе. И только.
Так будет еще после нас:
Поживут-пожуют
И исчезнут. Что было, то сплыло.
Человеку - трагично.
Массе - может быть голодно, стыло.
Срам и скорбь за былое,
Такое, увы, не для масс!
Нет такого в истории,
Время мое, не листай.
Не буди неприязнь
У всевластной урядницкой клики.
Мы уходим,
Последние певчие северных стай,
Гениальные в серость
Роняя предсмертные крики.

8.
Волны дум. Вихри дум.
Отдели вопль восторга от воя -
Благородные чувства
От визга подкупленных клак.
Тает льдинкою век.
Отторгается все, что живое.
Веру в светлое завтра
Втирает железный кулак.
Значит, нет на земле
И не будет другого расклада:
Тем - горбатить без роздыха,
Этим - стославить тот труд.
Притерпеться к ярму.
Придышаться к тюрьме и распаду.
Те - с престижем рождаются.
Эти - в забвенье умрут.
Всем, в ком совесть жива,
Нам земля - не плацдарм для наживы.
Я не с вами, кто сжег
Наших белых надежд корабли.
Ваши праздники - бред.
Вы больны.
Ваши лозунги лживы,
По которым народ
Вы к блаженству под страхом вели.
Я из дебрей эпохи,
Из джунглей двадцатого века
По окопам и лагам
Горемычную правду свою
Приволок к тебе, молодость,
Веруя в честь человека,
Отдающего жизнь
Для других - в доброте и в бою.
Сам ее отдавал.
Бит за то, что на серость плевал я.
Говорю вам:
Подачек не ждите. Страшитесь тенет.
До остудной могилы
Обрыдла игра нулевая.
Нет ничейного счета
У жизни стремительной.
Нет.
Не добит, не дострелян,
Железом каленым не выжжен,
И на серость плюю - как плевал,
Но бескровно, смеясь.
И той частью, где сердце,
К Отчизне - уж некуда ближе.
Жизнью битые, гнутые -
Все мы страны сыновья.
Нам шаманили в двадцать
И в сорок:
"Надейтесь. Однажды..."
Никакого однажды.
Мы мчимся, подобно лучу!
Поддержи меня, Родина,
Не лишай меня мужества жажды:
Дострадать, досказать,
Догореть без остатка хочу.
И другим я не стану.
Не желаю средь гнуси и лени
Бить локтями в лицо
И в восторге вопить:
"Все равны!"
Вон они рвутся в зал
Для духовного всеоскопленья.
Раздувается зал,
Достигая масштабов страны.
Мне б себя отыскать.
Отыскать бы себя мне... Поверьте!
От глупцов-погонял
Я, как рикша, под мыслью влачусь:
Не в чужой похвале
Наша сущность и наше бессмертье
В нас, в живых,
В нас самих,
В естестве наших мыслей и чувств.
Я кричу в летаргию эпохи
И в оцепенелость округи:
Мы - родня на Земле.
И Земля нам на время дана.
На Голгофу идущих
Беру я душой на поруки.
Жизнь - одна.
И Любовь.
Кровь - одна.
И Свобода - одна.
В этом трепетном мире,
По сути своей не жестоком,
Осеняю признаньем
Травинки, пичужек, зверье.
Всех живущих прошу,
На все три стороны от востока:
Защитите Любовь!
Иль распните меня за нее.
Океаны молчанья
Мчат безмолвия долгого волны.
Для того и живу,
Сквозь глумления чащу дерусь,
Что без этих вот строчек
История будет неполной -
Как без "Мертвого дома",
Как без Гоголя странного
Русь...
Пятилеток снега,
Как странички тетрадей в косую,
Мрак листает над тундрой,
Вглядитесь, вглядитесь вокруг -
Там вон дети войны,
Сиротище страны голосует
За "счастливое детство"
Культями обрубленных рук.

Конец 80-х - начало 90-х.

*) - членовредитель: самоотравление, самоотрубание рук, ног и т.д.
**) - имеется в виду талонная система жизнеобеспечения, введенная в СССР в конце 80-х годов ХХ века.
***) - И.В. Сталин
****) - побег




******

---

НЕ ВИНОВАТ, ЧТО НЕТ ТЕБЯ...

Не виноват, что нет тебя,
Мое родное захолустье.
Ты помнишь, я из тех ребят,
О ком темнело небо грустью.
Ты помнишь - плачущих навзрыд!
Пришла беда - ворота настежь.
Я шел в ненастья той поры,
Когда страна была в ненастье
С коротким именем -
Война.
И я -
Под бомбами,
За мамой
Кричал в пространство:
"Отче наш!"
Но отче
Изгнан был из храма.
Ползли не русские кресты.
Глотали танки жизнь и версты...
И потому меня прости,
Когда завидовал я мертвым.
Когда, казалось, сокрушен
Несокрушимый дух России -
Я припадал к земле душой
И болью
Вечно негасимой.

---

МЕТЕЛЬ

Далеко ли
Я уехал -
Кто ответит:
Призрак?
Эхо?
За железной полосой
Даль косая,
Снег косой.
День размыт ли,
Вечер смазан.
Свищет ветер,
Как бандит!
Да изба
Циклопьим глазом
Сквозь меня и снег
Глядит.
Непонятно, черт возьми -
То ли вижу,
То ли снится,
То ли в жизни-небылице
Сам я смазан и размыт.

---

ЛЕТИТ И НЕ ПАДАЕТ СНЕГ

По улицам
Свет близорукий.
Случайные призраки встреч.
И странные синие звуки,
Живую обретшие речь.
Смещаются люди и тучи.
И ветер -
Как мокрая плеть.
И все-таки,
Как разнозвучно
Звенят тополя в гололедь!
Качаются бледные тропы -
Вечерние светят огни.
О чем ты,
Души моей тополь,
В раскатную наледь звенишь
То весело, то обреченно?
И медленно -
Будто во сне -
Бесплотный
От сумерек черных
Летит и не падает снег.

---

ЛИСТВЕННЫЙ КРАЙ МОЙ

В серых глубинах - стога.
За стогами - просторы.
Рвется душа на просторы,
Ей хочется петь!
Черного неба
Гигантский распластанный ворон.
Не укради меня, ворон,
У этих степей!
Все холоднее.
И травы - еще серебристей.
Кровь ли густая,
Тяжелый ли ветер гудит.
Падают в землю -
Пока еще первые листья,
Чтоб отдохнуть от дорог,
Что лежат позади.
Лист непослушный,
Зачем ты срываешься с ветки?
Нужно со всеми!
Зачем же ты... сам по себе.
Первые листья -
Вы птицы под выстрелом метким.
Все, как у нас,
В человеческой сложной судьбе.
Лиственный край мой,
Печальный и светлый, как осень,
Я и сейчас
На твоем рубеже роковом.
Родина пашен
И павших в стальные заносы -
Ты мне все машешь и машешь
Пустым рукавом.

---

ПЕРЕД СНЕГОМ, ЕЩЕ НЕ УПАВШИМ

* * *
Перед снегом
Еще не упавшим,
Перед страхом
К размытым ночам,
Я стою
Над бегучестью пашен,
В предпоследних
Прощальных лучах.
Свет вечерний
Щемящ и отчаян
На истоптанных днях октября!
Неужели земные печали
Так когда-то во мне отгорят
И сотрутся -
Ни пыли, ни боли,
Ни мольбы,
Устремившейся в высь,
Над озерами желтых околиц,
Над землей,
Где без нас обошлись.
Ничего,
Все ж мы были на свете!
И вдыхая до слез его ширь,
Я любил в нем такие соцветья,
Что росли
Над обрывом души.

---

ЖИВУЩИМ РУКУ ПРОТЯНУ

Капель роняют провода.
Последний лист пожух.
Во след размывшимся годам
Я слова не скажу.
Войдя
В заснеженную муть,
Подстать моей судьбе,
Я молча руку подниму -
Туда, где нет небес.
За то,
Что дальний звездный свет
Мне столько лет не гас.
За то, чего в помине нет -
Снега, снега, снега.
Из глубины,
Где нет минут,
Нет света,
Нет огня,
Живущим -
Руку протяну
Туда -
Где нет меня.

---

СЕВЕР

С пригорка спускается вечер,
Смывая стога на лугу.
Деревья,
Как черные свечи,
Горят на текучем снегу.
Недолго осталось до стужи.
Я вижу,
Шагнув за порог,
Снегов голубеющий ужас
Над дрожью травы и дорог.
Что пело, шумело когда-то,
Подмяло. Смело. Унесло.
Одни только серые хаты
Да сонная хмарь над селом.

---

ЛУННОЕ

* * *
Свистнула
В ночь электричка.
Вскрикнул
И скрылся ивняк.
Что же в ночной перекличке,
Что так тревожит меня?
Тень на невидимых лыжах
Едет бесплотно, легко.
Лунное полымя лижет
Серый прозрачный покой.
Все беспредметно и хрупко.
Как неживая - вода.
Вытяну в лунное руки -
И ничего не видать.
Ни суеверий, ни истин...
Только
Вблизи и вдали
Белые
Плавают листья -
Лунной страны корабли.
Видимо, так это надо:
Всюду, куда не пойду,
Листья крестовые падают
В призрачном
Лунном году.

---

ПО СОЛДАТСКОМУ ДОЛГУ - ТЕРНОВЫЙ ВЕНЕЦ

Авторская песня 80-х годов, исполнялась под гитару в стиле рока с нарастающей энергетикой, особенно в последнем повторе - "За солдатское братство, за вопли врачу дайте право взорваться, когда захочу!" - действительно будто был взрыв. Думаю, возможно исполнение в группе электроинструментов. Текст восстановлен по магнитофонной записи, в рукописях этого нет.


Передумал я дум
О себе, о друзьях,
Но опять, чуть пройдут,
Указать им - нельзя!
Но мне выпала доля -
В огонь и дожди:
Я по минному полю
Учился ходить.
От солдатских могил,
От села до села,
Как и многих других,
Меня жизнь провела
Через мертвые дни,
Через танковый гул,
И сегодня они -
Я молчать не могу.
Мы - военные дети.
Мы знаем врага:
Пулеметною плетью
В лопатки стегал.
По солдатскому долгу -
Терновый венец,
Шли в горящую Волгу
И в красный Донец.
Может, вам, может, маме,
Может, в память отца,
Над водой подымая
В ладонях сердца,
За солдатское братство,
За вопли лачуг
Дайте право взорваться,
Когда захочу!

---

КТО-ТО НАС ПЕРЕПУТАЛ

Кто-то нас перепутал,
И тебя, и меня подменил.
И живем мы, как будто
Берем напрокат наши дни.
Свет за окнами синий -
Но он больше для нас не маяк,
И дыханье, как иней,
Вымерзает на стенах жилья.
Как случилось, скажи мне,
Что наш след заметает пурга.
Почему нам по жизни
Так легко и так трудно шагать?
Не в заснеженных ливнях,
Где ветер нам в души хрипел,
Мы с тобой заблудились
На прямой и короткой тропе.

---

РУСЬ МОЯ ВОСПЕТАЯ

Авторская песня

Русь моя воспетая,
Узы не порви.
Зодчих память светлая -
Храмы на крови.
Столько было пройдено -
Звон цепей вдали!
Сколько ж тебя, Родина,
Во плети секли.

То куют железками,
То во поле в ряд
Бунтари стрелецкие
Янтарем горят.
То на дыбу ребрами,
То гольем в нужду...
То на место лобное
Ворами ведут.

То кваском, то репкою -
Добр твой нрав и тих.
То к сохе, то в рекруты -
Нет путей иных.
То погост, то госпиталь...
Так с какого ж дня
Ты шагаешь по свету,
Голову клоня?

---

ВАНЮХА

Авторская песня под гитару. Текст восстановлен по магнитофонной записи 1980 года на Вологодском областном радио.

Лагерная баллада

Бои под Борисовкой.
Танки все в мареве белом.
Кует немчура в броневые листы скакуна.
Мне фриц белобрысенький
Тычет под нос парабеллум:
Мол, нюхай, чем пахнет -
Как делают это у нас.
Но я уже нюхал
От Харькова собственным брюхом,
Буксуя в грязище с пробоиной на голове.
А рядом военный -
Его окликали Ванюхой,
В зеленой телаге
И в синих штанах галифе.
Мы встретились с ним
Совершенно в другой обстановке.
Братва по пеналу его называла Седым.
Большие пробеги.
Коротенькие остановки...
Конвой. Вагонзак.
Духота. Ни граммульки воды.
Запела судьба -
Магистралью стальной прогудела.
Стыкуясь, вязались
К тревоге десятки тревог.
Ванюха Седой
Оказался по "личному делу"
Донецким шахтером,
Комвзвода Иван Гуртовой.
Последние светлые капельки
Перед грядущим...
В осеннюю морось
Гудит на подъемах тандем.
Срываясь гудками
В поля и тревожные души,
Везут эшелоны
Транзитом "ИСы" и "ФД".
И бывшему взводному снится:
Громят эшелоны,
Штрафрота, атака,
По ноздри в кровавой воде.
Конвойные псы.
"Становись по четыре в колонну!"
Бушлат и забурники
С шахтами в Караганде.
Небесная воля
В действительности похоронной...
Последняя капелька горечи -
Вызов судьбе.
На голое тело -
Заряд аммонитных патронов.
Последняя песня...
Последний салют о себе.

---

СЕРДЦЕ, НЕ ДУРИ

Сердце, не дури.
Сердце, замолчи.
Все перегорит,
Как свеча в ночи.
Как уходит вдаль
Караван гусей,
Пролетят года
И печали все.
То, что так болит,
То, что так гнетет,
Словно ветер лист,
Время разметет.
5-8 июля 69 г.

---

В ПАМЯТЬ, КАК В ДОЖДИК, РУКАМИ...

В память -
Как в дождик руками -
Хочется, хочется мне.
Чистое-белое в памяти,
Нежное - только лишь в ней...
18 июня 69 г.

---

ТИХОНЬКО ПОДОЙДИ

Тихонько подойди
И на глаза
Ладоней
Осенний холодок
Нежданно положи.
И я, поверив в жизнь
Мгновения покоя,
Пусть даже не надолго
Поверю, что я жив.
26 августа 69 г.

---

С ТОБОЙ ОСТАТЬСЯ НАВСЕГДА

Боже мой, как грустно светит солнце,
Грустно и улыбчиво слегка.
А у берегов шумит и клонится
У вершин желтея, осока.
На воде качает ветер лилии,
Треплет тинку, намотав на шест.
Я истосковался, видно - или
Стало просто грустно на душе.
Каждой строчкой, каждым словом малым,
Каждым трепетом не мертвых губ,
К сердцу твоему, к груди овалу
Головой склониться я хочу,
И не видеть тихой грусти солнца,
И с тобой остаться навсегда,
И не слышать, как осока клонится.
Чуя смерть в недальних холодах.
26 августа, 68 г.

---

НЕ ТРОНЬ, ПУСКАЙ ЛЕЖИТ...

Не тронь, пускай лежит
Под серым слоем пыли
Все то, чем жили мы
С тобою столько лет.
Мы все в свои года
Страдали и любили.
Горели на огне
И грелись на золе...
Не тронь, пускай лежит
Все то, что стало старым.
И для тебя
То свято, что ушло.
Зачем, чтоб теребя
Листом по тротуарам
Лишь из-под самих
Кружа, его несло?
Пройдет немного дней -
И прошлое истлеет,
Как тлеет падь
В оврагах старых дней.
А то, бывает, вспомнишь что -
И станет вдруг светлее
От полыхнувших в памяти огней.

1968 г. "Спецлес".

---

ТРЕПЛЕТ ВЕТЕР...

Треплет ветер
Сумятицу вьюг,
И собаки,
Устав, замолчали...
Только я,
Как безумец, пою
В полыхающий саван печали.
Я не знаю, услышит ли кто
Этот вопль,
Этот хрип бесполезный?
Синим ртом
Под седой темнотой
Я дышу,
Задержавшись над бездной.

1968 г. "Спецлес".

---

КАЛИНА ГОРЬКАЯ, КАК ПАМЯТЬ

Пришла осенняя прохлада
Дорожкой белой под уклон
В мою единственную радость -
Так запоздавшее тепло.
Зачем-зачем легли туманы?
Зачем несбывшиеся сны?
Калина - горькая, как память,
Дожди, как слезы, солоны.
Зачем осиновые листья
Качнул багровый ураган?
Зачем ты, иней серебристый,
Упал на дальние луга?
Перекликаясь с облаками,
Шумят снегов перепела!
Калина - горькая, как память,
Метелью белой зацвела.
1980 г.

---

О, это будет...

О, это будет -
Самый светлый миг,
Когда, почти сведя
Игру с судьбою,
Возьму
Из запыленной стопки книг
Одну из тех,
Что писана с тобою.
Но не читать,
А так - поворошить
Ее полузабытые страницы...
Возможно, вновь
Былое для души,
Как детский сон,
Как легкий сон, приснится.
Вспомянутся и первые слова,
И трепет рук,
И слезы на ресницах...
И грудь твоя,
Что робко целовал,
И все, о чем молчу,
Пусть все приснится.
1968 г.

---

НА ГРУСТНОЙ СТРАНИЦЕ ЗИМЫ

Под вечер снежинки упали,
Поля и дороги замыв.
Березы –
Как белые пальмы –
На грустной странице зимы.
Ко льдам прислонились ракиты.
Почти невесомо, легко
Плывут облаков пирамиды,
Как глыбы остывших веков.
Кто вырвет меня
И поднимет
В тот синий,
Неслышимый гул?
Никто.
И стоять мне под ними
Песчинкой тепла на снегу.
11 ноября 69 г.
«Спецлес»

---

ПОСТУЧИСЬ В ОКНО МОЕЙ ИЗБЫ

Постучись в окно
Моей избы
Среди ночи,
В сумрак ли соловый -
Я тепло,
Что в горе не забыл,
Дам тебе -
Не говоря ни слова.
Вьюги ли
Седую пряжу вьют,
Нанося глубокие сугробы,
Говори,
И я отдам свою
Старую, единственную обувь.
Может быть когда-то,
Там ли, тут -
Отворишь просящемуся двери,
Чтоб и он
В простую доброту,
Как в себя,
До святости поверил.

1969 г.

---

МАШУ, МАШУ, МАШУ РУКАМИ...

Машу, машу, машу руками,
Стараясь трещину найти,
Но только стылый, скользкий камень
Вокруг безмолвно на пути.
И я лечу все ниже, ниже,
Вдыхая пропасти туман.
Уже в паденье сердце выжег,
От ожиданья – без ума...
И вдруг – простор!
И скалы эти
Сменились вихрями огня.
И я гляжу через столетья
На вновь воскресшего меня.
И вижу:
Грусть в глазах такая,
Как и была,
Плывет, клубясь...
И от стихов не отрекаясь,
Я сам отрекся от себя.
24 октября 1969 г.

---

НАС ЧУЖБИННЫЙ ОСВИЩЕТ КОВЫЛЬ

У закрайка рожденного дня
Бьется эхо печали в меня.
Триедин я: охранник и вор,
И судья.
И влачу приговор:
В индустрийном безлюдном лесу
Милосердие к падшим несу.
Кто ты? Где?
Отзовись-отзовись!
Но молчит серотонная высь.
Ты уйдешь – ни словца о тебе.
Я умру – нет лица на судьбе.
И от жизни за тысячи миль
Нас чужбинный освищет ковыль.
В бубенец-колокольчик звеня,
Окликай в безнадежье меня.
Но теряясь в барханном сегу,
Я крест-накрест на эхо бегу.
Середина 80-х.

---

ЛУНИЙ ГЛАЗ

Это стихотворение, в котором звучит предчувствие августа 1991 года и войны в Чечне, написано в 1968 году.


Тревожно.
Ветер зол, летуч,
Свистит,
До теней все объемля.
И луний глаз
Сквозь веки туч
Глядит задумчиво на землю.
Предвестьем смуты
Снег кружит
И прочь несет в ночные дали,
Как будто где-то мятежи,
Каких еще и не видали.
Тревога. Ночь.
Вьюжит в степи.
Бурану ль быть,
Чему другому?
Душа натянута,
Как нить,
И сердце пьет кровавый гомон.

---

В БЕСФИНИШНЫХ БЕГАХ

Я вижу мир:
Низвергнут в черный дым
Горящих истин
И самосожжений...
Я вижу мир печальным и седым,
Спешащим к иксу
Поступью саженной.
И беспредметность движущихся лиц
К неясной и недостижимой цели,
С безумными гримасами, на сцене
Насущных дней
И меж кулис – вдали.
Вперед
К самообману и коварству!
Изнемогай в бесфинишных бегах.
Вперед, марионеточное царство,
На исповедь к сценическим богам.
15 октября 69 г.

---

ИРИНЕ

12 августа Михаилу Николаевичу Сопину исполнилось бы 73 года

В сорок первый,
Весел, шумен,
Я качусь,
На зависть всем,
В двадцать первое июня
На трамвайной «колбасе».
Громыхают перекрестки!
Контролеры не журят...
Гладит ветер
На матроске
Золотые якоря!
И глядят в меня игриво,
Улыбаясь вдрабадан,
Не погибшая Ирина,
Не горящие года.

Середина 70-х.

---

Я ТЕБЕ НЕ ПИСАЛ...

Я тебе не писал,
Что меня посещают виденья,
Временами зовет меня кто-то,
Кричит, кричит...
То вдруг чья-то рука
На виду у честного народа
Меня разденет,
То я вижу себя в жизни,
Как в язычке горящей свечи.
Тает воск.
Опускается пламя ниже.
И качает меня,
Как в сосуде огонь.
Лижет ноги, грудь,
Сердце,
Душу лижет.
А вокруг -
Карнавал ночей и снегов...
Я вскакиваю.
Под ложечкой тает смуты льдина.
Усталые веки -
Как ставни избы нежилой.
Разум, о разум,
Что со мной?
Помоги, мой спаситель единый.
Эти мгновенья -
Ножик под горло,
Так тяжело мне от них,
Так тяжело.
Я пробовал пить...
Но это - то же,
Что ветер пьет воду по лужам:
Поднял, осушил
И качаясь, пошел по степи.
Но жизнь - не степь,
И идти, качаясь по ней,
Это в сто тысяч раз хуже,
Чем себя одурачить,
Оглушить, ослепить.
Проснешься опять.
И куда ж его денешь?
Кричит оно,
Что ты разбит
И распаян.
И тогда,
Как смерти,
Не хочется пробуждаться.
Хочется спать вечно,
Никогда не просыпаясь.

1968 г. ГУЛАГ, «Спецлес».

---

Я ДАВНО УЖ ЖИВУ, НЕ СМЕЯСЬ...

Я давно уж живу,
Не смеясь,
В суматохе неясных веселий.
И не дом, не земля
Мне семья,
А раздумья, что в душу осели.
Что ищу я и чего я хочу?
Чтобы сердце не мяли, не лапали,
И не выцветших капельку чувств
С незапятнанной радости каплей.
Я бы мог не живые года
Позабыть ради вечного света,
Только с верой до искры отдать
В руки тем,
Кто пойдет с эстафетой,
Чтоб они не боялись в пути
В этом дико клокочущем мраке,
Если нужно огонь донести,
Свое сердце зажгли, словно факел.

21 ноября 69 г.
ГУЛАГ, "Спецлес".

---

Все, ЧТО БЫЛО ТВОИМ - НЕ ТВОЕ

То, что было твоим – не твое...
Сердце тянет к теплу,
Словно птицу.
Память в проруби крыльями бьет
И не может за край уцепиться...

21 ноября, 69.
ГУЛАГ, "Спецлес"

---

Смеющиеся рты...

Смеющиеся рты. Не люди, а гримасы,
Глазея на меня, торчат на берегу.
А я – на их глазах –
Беспомощная масса,
Никак не утону и выплыть не могу.
Но это только сон, но это только снится,
Когда я сам с собой лежу, глаза смежив.
И прошлое, как пыль, садится на ресницы.
Года и дни идут,
И так проходит жизнь.

22 декабря 69 г.
ГУЛАГ. Пермская область, "Спецлес".

---

ПИШИ, ПОЭТ, ПИШИ

Пиши, поэт, пиши,
Не поддавайся дрожи,
Для сердца, для души
И для раздумий тоже,
Как прела кровь в глуби
От гадких унижений,
Как тень любви любил
И жил "Без возражений!",
Как плакалось в глуши
Беззвучно и тягуче,
Пиши, поэт, пиши...
15 апреля 69 г.

---

ВЫЙДУ В ПОЛНОЧЬ...

Выйду в полночь
И сяду у дома,
Гляну в даль
И душой загорюсь:
Там весеннего ветра гомон
В синих тучах качает зарю.
Дождь капелью по лужам булькает,
Словно кот языком молоко.
И качает бабушка люльку
В нашем доме под потолком.
И опять я бы стал тем самым,
Долю горькую не кляня.
И тихонько пела бы мама,
И качала, качала б меня...
1969 г.

---

ЕСЛИ Я, РАЗДАВЛЕН И ЗАБЫТ...

*
Если я,
Раздавлен и забыт,
Возвращусь
В твою обитель - ту же...
Не прощай мне
Никаких обид,
Я такой
Тебе уже не нужен.
Пусть -
Листом осенним трепеща -
Упаду
В распутицу под ноги.
Для меня
И капли не прощай
Из того,
Что отпускаешь многим.
Уходи.
Ты слышишь, уходи.
Растопчи
Мечты напрасной
Бред свой.
У того,
Кто может жить один,
Ты душой
Не сможешь отогреться.

---

СОНМ МАСОК

Мне снился сон.
В нем - тяжкий воздых
О пройденном
За столько лет...
И будто я
Поднялся в воздух,
И нет мне места на земле.
И в тучах
Из цветного ситца
Кружу,
Кружу-кружу-кружу,
Боясь на землю опуститься,
В ее мятущуюся жуть,
Где, раздирая рот в улыбке
И плоть зудящую свою -
Сонм масок,
Призрачных и зыбких,
В разноголосицу поют,
Вопят и падают куда-то,
Где дым, и копоть, и огни...
И мир,
Седой и бородатый,
Глядит задумчиво на них.

1968 г.

---

НЕ СКАЗЫВАЙ...

Не сказывай, не сказывай
О горечи финала.
Печаль югою газовой
Глаза запеленала.
Простая ли, простая ли
Твоя кручина разве,
Когда снежинки стаяли
И покатились наземь.
Весь свет померк и стал немил,
Больное сердце донял...
И дом колотит ставнями,
Как по щекам ладони.
1968 г.

---

УЙТИ БЫ, УЙТИ БЫ...

Уйти бы, уйти бы, уйти бы
От счастья,
От грусти смешной
В пустыню,
Где льдистые глыбы
Тревожно
Горят под луной.
Забыть навсегда
Пораженья,
Грядущих побед
Не испив.
А рядом бы
Тенью саженной
Былое,
Как пес на цепи,
Беззвучно, бесшумно и молча,
Сквозь множество
Бедствий и бед,
Душа чтоб взвывая по-волчьи,
Не знала пощады к себе.
1968 г.
ГУЛАГ, "Спецлес".

---

УПАДУ, УПАДУ...

Упаду, упаду,
Поцелую родимый порог.
Мне не стыдно:
Пусть слезы бегут,
Запекаясь в пыли.
Я прополз на коленях
Последние дюймы дорог,
Хоронясь от прохожих,
Чтоб спрятать,
Как сердце болит.
Мне сочувствий не надо,
Потому что от них тяжелей,
Чем от ран на коленях,
Рассаженных о голыши.
Моя жизнь подсказала,
Что мир не способен жалеть.
Хоронюсь же затем,
Что мне некуда больше спешить.
Я хотел одного лишь -
Вернуться бы только живьем,
Где в минувшем лишь только
Мне видится радость да лад.
Поклониться землице
За горькое счастье мое,
Поклониться могиле,
Где та, что меня родила...
1968 г.
ГУЛАГ, "Спецлес".

---

КРУЖИТСЯ ВОРОНЬЕ...

* * *
Кружится воронье
Над рощами худыми.
Накрапывает дождь.
И густо пахнет дымом.
За окнами ноябрь,
Слезящийся сквозь тучи,
Он как судьба моя,
Как этот мир летучий.
Дощатый хуторок
И улицы-изломы,
И нет вперед дорог,
И нет пути к былому.
И я стою, стою,
Как у дороги камень,
С простертыми на юг
Застывшими руками.
Я всех хочу обнять
До пьющих на панели,
Но руки у меня
Навек окаменели.
17 ноября 69 г.

---

ТИХО-ТИХО...

Тихо-тихо...
И кажется,
Брось только лист
В голубую стихию раздумий моих,
В тот же миг
Закипит сумасшедшими волнами
Боль моих дум,
Закипит, розовея и пенясь вдали.
Не тревожь эту гладь.
Пусть травою забвенья
Ее берега зарастают,
Чтоб бездонная мгла,
Упаси и помилуй,
На поверхность поднять не смогла
Прошлых лет залежалого ила.
1968 г.

---

ВЕЛИКАН

Сначала опадет хвоя.
Потом сломает ветер кроны.
И вот останется стоять
Лишь ствол, гнилой и оголенный.
И будут лить в него дожди,
И бури напугает скрежет,
А он один, совсем один
Усталой грудью воздух режет...
И будет времени река
Качать туманных дней завесу,
Пока не рухнет великан
Под грузом собственного веса.

---

ПРОСТИ

Стоишь ты,
Руки на груди скрестив,
А ветер
Тихо волосы колышет.
Я помню все.
Хочу сказать:
"Прости..."
Но сквозь года и версты
Не услышишь.
И вот теперь,
Изведав столько бед,
И роком злым
Любим и охраняем,
Я говорю,
Но только не тебе,
А в стылый сумрак
Горечь слов роняя.
Их слышит путь,
Каким устав шагать,
Уж столько лет
Влачусь я одиноко.
Их слышит ночь
Да мрачная тайга,
И ветра вой,
Что бьется в наледь окон.
И ты - в глазах...
Усталость рук скрестив,
Стоишь,
И время образ твой колышет.
И я, хрипя,
Кричу тебе: "Прости!.."
Но с каждым годом
Тише, тише, тише...

---

Что-то ты мне перестала сниться

Что-то ты
Мне перестала сниться.
В этой пляске
Снега и хвои
Я хочу,
Чтобы твои ресницы
Прикоснулись
Ласково к моим.
И в мои
Легли твои ладони,
Чтоб от этих
Долгих ноябрей
И от этой хмурости чалдоньей
Хоть немного
Душу отогреть.
Милая, мне кажется чего-то,
Будто...
Будто я схожу с ума,
Потому что ветра тихий хохот
Выхожу ночами обнимать,
И упав лицом
В метельный ворох,
Как слепой,
Не видя никого,
Все ищу, ищу чего-то споро,
Гладя снег
Холодный и тугой.

1968 г.
"Спецлес"

---

Я вижу только завтра и вчера...

Я вижу только завтра и вчера,
А то, что нынче - смутно и не очень,
Как видишь в голубые вечера
Почти прошедший день
И тень грядущей ночи.
Когда во мглу
И травы, и кусты
Ползут,
Гигантским сумраком стреножены,
И пройденное кажется пустым,
А будущее - мрачным и тревожным,
И огоньки - как памятники свету,
Что миновал - уж зажжены в домах...
И то, что было рождено рассветом,
Смывает и несет
Безжизненная тьма.

1969 г.
"Спецлес".

---

В тишине умирает великий...

И великий живет,
Как и мы.
Может, синего больше на веках.
Каждый чем-то захвачен,
Закручен.
Не крикнешь: «Куда ж это вы?!»
А из нас-то уже
Кто-то движется знаменьем века
По дождливым бульварам
Один
Среди многих живых.
А навстречу –
Вечерний туман,
Неурядицы и недостатки.
Немигающе
Смотрят на вас
Фары бегущих машин.
Разве кто-то поймет,
Что капают жизни остатки,
В вечность капают тихо
Из треснутой чьей-то души.
Вытекают пейзажи,
Мосты, переулки, соборы,
Вытекают глаза
И улыбки, накопленные за года...
Вплоть до детства,
До черного неба над стонущим бором –
Все уходит, чтоб больше
Не думать о нем, не гадать.
Словно тени теней
Проплывают в толпе многоликой
Непонятные судьбы,
Которые не повернуть.
В тишине, в тишине,
В тишине умирает великий,
Чтобы смертью своей
У столетий отнять тишину.

9 декабря 69 г.
"Спецлес"

---

ПОД ГРУСТНЫМ СВЕТОМ ЛУН

В моих стихах
Осенний стылый шум,
Иль путник мнет
Дороги хлипкой жижу.
Но я о солнце
Изредка пишу
Лишь потому,
Что сам его не вижу.
Во мне душа
Сорокой на колу
Сидит, как спит
С закрытыми глазами.
И путь пролег
Под грустным светом лун,
Где в полночь
Тихо-тихо плачет заметь.
О чем она -
То плачет, то поет?
Нельзя понять.
Но в том многоголосье
Мне кажется
Минувшее мое,
Как втоптанные
В пахоту колосья.

1968 г. "Спецлаг".

---

АЛОЕ

Холодно...
Накрыться б одеялом
И закрыть-закрыть-закрыть глаза,
Чтоб увидеть сон,
Как в детстве, алый,
И потом кому-то рассказать.
Алых птиц
Восходы и закаты,
Алой пылью конники пылят.
Ночью - алый дым
Над жаркой хатой.
Алый дождь в косичках ковыля.
Алый стыд и алый смех и счастье,
Алыми грядущие года.
Только б со слезами не встречаться
Алыми,
Нигде и никогда.

1968 г. "Спецлес"

---

НЫНЧЕ НОЧЬЮ...

Нынче ночью кричали опять петухи...
Нынче ночью не спал я, подушку обняв,
И глазам воспаленным, до рези сухим,
Ты явилась, как с зеркала глядя в меня.
Я тебя не узнал, я почти не узнал
Твоих глаз, твоих губ, твоих розовых щек,
Не просил, чтоб осталась со мной допоздна.
Но молил молчаливо остаться еще
На минуту всего, на минуту всего,
Утолить мою боль, погасить тот огонь,
Что уж столько ночей от зари до зари,
Постепенно сжигая мне сердце, горит.

1968 г. "Спецлес".

---

ОТРЕКАЯСЬ, ОТРЕКУСЬ...

Снимали в профиль и в анфас
Радетели родной сторонки,
И обеспечили для нас
Еще при жизни похоронки.
Сравнив, кто я и кто они,
Отвечу строчкой многоточий:
То ночи белые, как дни,
То дни бездоннее, чем ночи...
Нет безболезненных потерь,
А жизнь – властительная сводня.
Моя надежда – цепь потерь.
Твоя – как выглядит сегодня?
Взгляну на жизнь со всех сторон:
В каком-то смысле – все мы ровня.
Но, веря мудрости ворон,
Себе возьму беловоронье.
Чего хочу – то будет пусть.
Кто я на свете
И зачем я?
И отрекаясь – отрекусь
От собственного отреченья.

---

ОДНАЖДЫ...

Однажды
Не взойдет звезда
Вечерового небосклона.
Не вместе
Крикнут поезда
И замолчат разъединенно.
И незаметно ты пройдешь-
Печалью глаз по заоконью.
И твой уход
В осенний дождь
Благословлю.
И не запомню.

---

КОРАБЛИ СОЧИНЕННОГО СЧАСТЬЯ

Моим любимым, собратьям и сестренкам по земным скитаниям

Я застыл
На черте переходной,
Посылая молитвы в зенит:
Мир - стихия,
А мы - пароходы.
Каждый сущий в себе знаменит!
По Завету,
По злому навету
Скоросменной политчепухи
Мы развозим по белому свету
Островками
Не наши грехи.
Предпосылка, закон сопричастья?
Неразгаданность света и тьмы.
Корабли сочиненного счастья,
В темный порт возвращаемся мы.

---

ТАК СТРАННО...

--------------------------------------------------------------------------------
Так странно:
Однажды
Исчезнут мой разум и тело,
Подвластны законам,
Единым для звезд и песчин,
И я не услышу,
Что рядышком ты пролетела,
Частичку меня
Окликая
В бездонной
Бессмертной
Ночи...

---

ВЕЧЕРНЯЯ СВЕЧА

За мной - стена. Передо мной - стена.
Душа от скверны освобождена.
От зависти,
Неправых слов сплеча.
Так много мы вокруг не замечали!
Теперь их нет.
Остался ровный свет –
Горит судьбы вечерняя свеча.
Глядят во пламя
Два зрачка печали.
И голова моя от дум седа.
От светлых дум...
Судьбу свою итожа,
Я счастлив тем,
Что выпало мне все же
Покаяться
До Страшного суда.

---

К ИСХОДУ ДЕНЬ

К исходу день.
Хлеб черный есть на ужин.
Я никому
И мне никто не нужен:
Ни друг, ни враг,
Ни раб, ни господин.
Я в этот мир,
Прекрасный и позорный,
Распяленный свободой поднадзорной,
Один пришел
И отойду один.

---

ТАК КУРОЛЕСИТ...

Так куролесит,
Так вьюжит -
Столбушки снежные,
Колодцы!
Теперь бы только жить да жить,
Да времени не остается.
Моей усталой жизни челн
Уносит к краю водопада.
Не говори мне ни о чем,
Не утешай, прошу, не надо.
Почти что сверстаны дела.
Лета разлуку прокричали.
Я не хочу, чтоб ты была
Последней пристанью печали.
Живи. Тепло души храни,
И знай, что уходя в дорогу,
Я пережил
Святые дни
Благодаря
Тебе
И Богу.

---

ОТЧАЯНИЕ? НЕТ...

Зачем мне пропаганда? Я не слеп.
Устал - не знаю, как сказать яснее -
От мерзости,
Что жрет народный хлеб
Десятки лет,
Нисколько не краснея.
Отчаяние? Нет. Я устаю
От трескотни речей,
От политралли,
От лжеповодырей,
Что обокрали,
На нищенство пустив,
Страну мою.

1987 г.

---

Страшись безликой тишины

Страшись безликой тишины,
Когда в безумной круговерти
И жизнь, и смерть обобщены
В таинственное жизне-смертье,

Где по команде слезы льют
И выше смысла ставят фразу,
И любят нищие салют,
И умирают по приказу.

---

МОЛЮСЬ НА КОЛЕНЯХ, В ПЫЛИ

Кто сказал, что не чувствуют птицы?
Кто сказал,
Что не плачет трава?
И душа,
Перед тем, как разбиться,
Высочайшей печалью жива:
К маяку, к тростнику у болотца,
К тополям, что вросли в хутора,
Ко всему, что еще остается,
Ко всему, с чем прощаться пора...
Поглядишь на врага, как на брата!
Чуя сердцем некрепкую нить –
Как же так,
Уходить без возврата,
Как же так?
Чтоб не стать,
Чтоб не быть?
Тяжко, душно –
Вон месяц над чащей!
И молюсь на коленях, в пыли –
Будто мне
По ошибке дичайшей –
Приговор
Безнадежный
Прочли.

---

ИДУЩИМ ОТ УХОДЯЩИХ

Имануилу – больше, чем другу

Не квиты мы, братья, не квиты!
В единой мерцающей мгле
Следы пустосменной элиты -
Живые зрачки на золе!
Пока мы еще не бандиты,
Пока мы еще не добиты,
Боритесь,
Пока на земле.
Молю вас до смертного часа...
Служили уже палачу.
К живущим
Спешу докричаться,
К свободным сынам
Докричаться
От имени мертвых
Хочу.

---

ПРИСПЕЛО ВРЕМЯ МАРОДЕРУ

Моим родимым –
Леночке с Вадимом

Бой глуше. Дальше. Стороной.
Я обречен державной кликой
Беззвучно плакать
Над страной
В период гласности великой.
Все больше павших и калечных.
Все громче слава о войне.
И страшно то,
Что страх во мне
Истлел.
Испеплился.
Навечно.
К тому и шли, мечту веков
Осуществив впервые в мире!
Дым разнесло, в державном тире –
Ни белых, ни большевиков.
Кто устремился к грабежу,
Кто – к ностальгии о тиране.
Прижав ладонь к тяжелой ране,
На бруствере один лежу.
Мне, отшагавшему в строю,
Сценарий ясен:
Враг дал деру.
Приспело время мародеру –
По душу смертную мою.

1992 г.

---

ВЕЧНОСТЬ НЕ ЗНАЕТ РАЗЛУК

О разлуке не надо,
Родимая, помни о встрече:
О совместном о нашем,
Предельно коротком пути,
И о страшной беде,
Что легла черной вьюгой на плечи,
От которой уже
Нам с тобой до конца не уйти.
Думай, друг мой, о встрече,
Ее беспокойном начале.
Помнишь, шли мы с тобой
Сквозь метельный
Невольничий свей!
От меня ты тогда
Увезла половину печали
И оставила мне
Половину надежды твоей.
И остались мы оба,
Чтоб легче нести свои муки.
Помнишь, я говорил,
Что бессмертие -
Голоса звук!
Во Вселенной в веках
Сохраняются слов наших звуки.
Наша встреча свершилась.
А вечность не знает разлук.

---

ПОКА ЖИВЕШЬ...

Пока живешь, душа, люби –
Холмы в пути или равнина.
Ты не могла хранить обид,
И потому сама любима.
Как травы юные свежи!
Как осени светла усталость.
Так мало остается жить.
Так мало
Выстрадать осталось.

---

НЕ ГАСИ, РОДНАЯ, СВЕТ

Все иду,
Как маленький,
По степи бездонной,
Будто меня маменька
Прогнала из дома.
И летят без жалости,
Бьют дожди навылет,
За мои ли шалости,
За грехи мои ли.
По глазам – тяжелый дым
Стылого застолья.
Для потерь и для беды
Полное раздолье.
Не дорога, маета.
Моросно-туманно.
Если, мама, что не так –
Ты прости мне,
Мама...
Будто только лишь для нас
Не к дороге обувь.
Декабрем легла весна.
Травы – под сугробы.
Через поле –
Лунный след.
Все ли в жизни нужно?
Не гаси, родная, свет
В заверети вьюжной.

---

ЗЕРКАЛЬНЫЙ НОСОРОГ

Не тем гордился
И не то берег
Я, плачущий зеркальный носорог.
И память
Из-за высохших рябин
В года стреляет,
Вскинув карабин...

---

ПРИСНИСЬ

СНЕГА И СИНИЦЫ

Снега и синицы!
Живут же –
Такими невинными!
Раскинула черный
Судьба надо мной парашют.
Мне снится – не снится
В полуночь
Луна над овинами.
И я на коленях
О чем-то
Кого-то прошу...
Снега и синицы!
Живут же -
Такими беспечными!
Прости меня,
Кто-то,
За что – я не знаю –
Прости.
И дальше иду
По годам
И с годами заплечными:
Не знал я, не ведал,
Что память
Так тяжко нести.
Снега и синицы!
Живут же такими веселыми!
А я прохожу
По размытой зыбучести дня.
И яростно мерзну,
Шагая горящими селами,
И память
Из прошлого
Не отпускает меня...


ПРИСНИСЬ

Россия, Россия,
Приснись мне, как прежде,
С серебряной Ворсклой,
С костром на горе!
В судьбе моей осень.
Тускнеют надежды,
В которых так долго
Мог сердце я греть.
Зарядные вьюги
В глаза парусили.
Прошу на прощанье,
Пока не ослеп,
Приснись мне, Россия,
Приснись мне, Россия,
С багровым закатом
В полынную степь.
Ревет, пролетая,
Метель над крестами,
Грядут мои дни.
Заметет добела.
Любовь и печаль,
Я тебя не оставил!
Вся в памяти смертной –
Какой ты была.


ОБЛАКА. ОБЛАКА...

Облака. Облака
Над летящими в хмарь колокольнями
Гонят ветры годами
Остатки легенд и былин.
Чем-то вы мою жизнь,
Мою ниву судьбы так напомнили,
Сиротливые церкви
И тучи в бездонной дали.
Чувство вечных утрат,
Непонятно каких опасений,
Разобрать не могу –
На каком языке говорят,
Будто я, проходя,
Упаду в гололедье осеннем,
И прольется навек
Невзначай опрокинутый взгляд.
Мокрый снег полетит
На ресницы:
Так грустно,
Так цепко!
Поплывут облака,
Осенив мой печальный удел.
А над берегом так же
Стоять будет тихая церковь,
На которую я,
Проходя по России,
Глядел.


(Середина восьмидесятых годов)

---

ДВЕ ТЕНИ

1.
Забери меня, память,
Домой пусти,
К тем дымам,
Что гуляли в овсе.
Огневая страна моей юности,
Ты во мне –
Навсегда, насовсем.
Обними меня
Давними стужами,
Чтоб не смог я
Уйти никуда!
Ослепленный тобой
И контуженный,
Не в свои
Завернул я года.
Ни огня.
Ни окопа.
Ни выстрела.
Раскаленный
Подай карабин!
И дождями
Бинты мои выстирай,
Забери ты меня,
Не губи.
Что ж ты, Родина,
Что же ты,
Что же ты?..
Никогда я не бил наугад.
Я по крику,
По хрипу,
По шепоту
Различу
Своего
И врага.


2.
Прильну к земле -
Мольба со всех сторон:
"Склонись
Над красным
И над темным полем,
Оставь себе
В казеннике патрон
И в дикость масс
Кричи о мертвых нас,
Пока храпит
Стреноженная воля».
Как колос из земли,
Я весь из вас.
А лира, что ж,
Поэт - он ближе к Стеньке.
Есть те,
Что не уступят мест у касс.
А я свое не уступлю - у стенки.
Корабль судьбы
Вошел в политненастья.
Отшибленными легкими дыша,
Я знал:
Когда идея выше власти -
Пригвождена
К распятию
Душа.
Вот почему
В года большой недоли
Хрипящее ронял:
"Ку-ка-ре-ку!
Реку
Грядущую
Свободу-волю!
Ко-пе-еч-ку
По-дай-те
Ду-ра-ку..."
Хрипел -
В карьерный известняк,
В металл,
Тайгу гробастал
Со страною вместе.
Но зов мой
На-гора не долетал
Сквозь горизонт
Советского созвездья.

3.
За все, что выстрадал когда-то,
За все, чего понять не мог,
Две тени-
Зэка и солдата -
За мной шагают вдоль дорог.
После боев
Святых и правых
Молитву позднюю творю:
Следы моих сапог кровавых
Видны - носками к алтарю.
Есть в запоздалом разговоре,
Есть смысл:
За каждый век и год,
Пока не выкричится в горе,
Пока не выплачется в горе,
Любя, душа не запоет.

---

ДОМ-ПРИЗРАК

Сейчас даже смерти печать
Меня не заставит молчать!
Что думаю – выскажу:
Пусть
Узнают меня наизусть.
Чем больше я прошлым горжусь,
Тем меньше для жизни гожусь.
Без малого семьдесят лет
Глядит черно-белый сюжет
Без цвета, без форм, без огня
В меня,
Сквозь меня,
За меня
Туда,
Где мой дом средь ракит
На проклятом месте стоит,
Дом-призрак.
И призрак в окно
За мной наблюдает давно.

(из последних стихов)

---

ДЫМЯ, МИМО ИЗБ...

Дымя,
Мимо изб,
Мимо пашен
Раскатно
Грохочет состав!
А юность
Мне машет и машет,
Тревожно
На цыпочки встав.
В бушлате,
Худая-худая,
Как в послевоенном селе.
Наверное, знает – куда я,
Глядит обреченно вослед.
Бомбежки,
Составы,
Обвалы
В жестоком остались былом.
Когда же ты, жизнь,
Миновала,
Со всем, что сбивало и жгло?!
По сердцу –
Скребущие звуки.
Постой!
Обернись в пол-лица...
Скажи мне,
Что этой разлуке
Не будет. Не будет конца!
Скажи!
Я могу возвратиться!
Хотя бы ладонь подыми!
Но поезд –
Ах, черная птица!..
Крылато качает дымы.

(Из ранних стихов)

Наверное, есть ошибка в том, что это стихотворение и "Дом-призрак" не поставлены вместе - циклом. Это разное видение времени - молодости и итога, не случайно указано время написания. Разноцветость юности, стремительность превращаются в черно-белый сюжет; далее пересказывать нет смысла, все в стихах. Поставленные врозь, они разрывают философскую концепцию...
Очень хотелось бы быть понятым.
ТП

---

Над страною пустых колоколен

Над страною пустых колоколен,
Когда выстонут в поле сычи,
Руки выпластав
В аспидном поле,
Безответно душа прокричит.
Тишина. Пролетает зарница.
Глухота. Дольний ветер утих.
Может быть, это давнее снится –
Вижу сам себя в минном пути?
Зной донской по траншейным уступам?
Что ж, оставим потери свои.
Мы за всех бесконечно преступны,
Кто сорвется,
Сойдет с колеи,
Кто – без принципа,
Кто – по уставу.
Жизнь моя,
Окликай их вослед,
Убеждай,
Что еще не устала
Жить и верить
На этой земле.

---

Всё прозрачнее верб купола

Все прозрачнее
Верб купола.
Что-то рвется во мне,
Что-то ропщет.
Может, юность
Внезапно взошла,
Словно месяц
Над дальнею рощей?
Кто ты? Где?
Отзовись... Не молчи.
Но душа
Что-то ищет незряче:
То ли кто-то
Забытый,
Кричит,
То ли кто-то,
Отвергнутый,
Плачет...

---

ПЛЫВЕТ МЕТЕЛЬ

Плывет метель
Над крышей,
И пляшут во дворе
Снежинки ребятишек,
Как стайка снегирей!
Фруктовые улыбки!
Потоки слов вразнос!
Лишь ветер –
Словно скрипка,
Охрипшая от слез:
То жалобно, то гулко,
То медленно,
То вскачь...
Как будто в переулке
Стоит еврей-скрипач.
Не тает снег на шляпе
И на воротничке.
И гроздья светлых капель
Застыли
На смычке.

---

Услыши своих, Россия, не отпетых...

Услышь своих, Россия, неотпетых,
Кто не дополз, упал, не додышал.
У демагога - чистая анкета.
Моя - в грязи истории душа.
За всех послушай исповедь мою.
Чуть гарью потянуло -
Мы в строю:
В лесах, в забоях.
Всем напастям вровень
Твои, земля, изгойные встают,
Чтоб биться до последней капли крови.
Гонимо ль, стыло, голодно ли, минно -
Там мы, уродцы, голытьба, шпана.
К отвергнутым
Закон не шел с повинной.
То бьет нас бойня тыла,
То война:
Кто чист - в легенды.
Мы - в глухие были.
Все стройки коммунизма -
Наш дебют.
Нацисты не дожгли и не добили -
Простой расчет:
Своих - свои добьют.
Пустое -
Запоздало разбираться,
Умершее, безмолвное будить.
Нас не было,
Обугленного братства.
Нас не было.
Победный свет, гряди.
Ликуй, народ:
"Чужой земли ни пяди!"
А мы под марши
Завершим свой круг.
Пусть никогда
Не вспоминают дяди,
Как нам ломали
Наказанья ради
Со смаком
О колено
Кисти рук.
Будь проклят
Век, родители и мы,
Наручники, безумие тюрьмы:
Садистские дознания в подвале,
Где не было мучениям конца,
Где к милости напрасной не взывали,
Под сапогами лопаясь, сердца.
В глуши лесной или на Зуб-горе
В барачные оконца лагерей
Бьет ханавей*. Хоронит ханавей
Твоих, земля,
Увечных сыновей.

* Ханавей - состояние обреченности (из лексикона заключенных северных лагерей).

---

НА ДАЛЬНИЙ СВЕТ

Кто мы? Извечнейший вопрос.
Все под Законом
Тайным самым:
Скопленье одиноких звезд,
Беззвучно падающих в саван.
Вот почему душа в ночи
На дальний свет,
Сквозь наледь окон
Прощально так
Другой кричит,
Другой,
Такой же одинокой!
Свой знаменуя перелет
Над монолитом светотьмищи,
Поет она –
Она поет
Для очарованных и нищих.

---

ЛУННЫМ ПОЛЕМ, ТЕМНЫМ БРОДОМ

Памяти моих шестерых украинских дедов по материнской линии

Афанасия (пропал в первую империалистическую)

Григория и Михаила-старшего – дроздовцев

Никиты – махновца

Петра – деда по прямой линии (в гражданскую – комкор и комиссар, в Великую Отечественную – рядовой; погиб на фронте)

Михаила-младшего (при немцах служил в полиции, ездил на белом коне; был арестован СМЕРШем, но освобожден по указанию из Москвы; впоследствии работал начальником смены на шахте и был убит на шахте Узловая при невыясненных обстоятельствах – похоже, сводили счеты).

Пуля - с фронта.
Тыл - немилость.
Жизнь – ракитовый листок.
Солнце к западу скатилось.
Белый месяц – на восток.
Тучки в небе
Хмарью строгой.
У калитки два коня.
Поджидают в путь-дорогу
Други-недруги меня.
Вьется Ворскла под горою.
Рожь во поле –
К ряду ряд.
О таких, как я, героях,
Тихо в полночь говорят...
Пропадешь, метель залает,
Мужики подтянут в лад:
«Ах, зачем ты,
Доля злая,
До Сибири довела».
Так веками и годами,
Выходя за ветряки,
Вложат в песню
Смысл кандальный
Про Сибирь,
Про Соловки.
Так и я.
Того же корня.
Долей, кровью, волей – в масть.
Да не вышло мне – покорно
Здесь вот
Намертво упасть.
Черны вороны полями.
Что мне, други, суждено?
За одним столом гуляли,
Пели песни про одно:
Все про дролю да про волю,
Да растреклятую вражду,
Про могилку под травою,
Коль придется на роду.
И пришлось бы...
Где ж напрасно
Льется кровушка ребят:
Кто – за белых,
Кто – за красных,
А все, землица, за тебя.
Вот и я,
Глухой порою,
Доли злой не сторонясь,
Без призыва стал героем.
Путь – железная стерня.
«Далеко ль, - спросил я, - други?»
Но друзьям не до меня.
Только свистнули подпруги.
Прокатился храп коня...
Старший молвил: «Недалечко!»
Младший в небо поглядел.
Два железных
Мне колечка
Молча на руки надел.
Боль отпустит да нахлынет.
Ни ответа, ни кивка.
Я все полем да полынью.
Други в седлах – по бокам.
Шел я лесом,
Шел я лугом.
Годы – речкою круги.
Где-то там остались други.
Лишь прощались – как враги.
Тучи – небом.
Травы – долом.
Ни ночлегов, ни коней,
Ни товарищей, ни дома
И дороги в память нет.
Вольный ветер.
Сам я волен.
Время сгладило межу.
Темным бродом,
Лунным полем
Путь заветный прохожу.
А за речкой, за рекою,
В милой сердцу стороне –
Полно, можно ли такое?
Сон тяжелый
Снится мне...

---

СОГРЕЛСЯ НА СТЫЛОМ

О доля, за что так?
В двенадцать окошек
Где дом мой лучистый?
Глухая толока.
И род мой подкошен
И вытоптан. Чисто.
И слово - улика.
И немость - улика.
А в сердце доныне
На месте калитки
Росинок улыбки
На стеблях полыни.
Согрелся на стылом.
Ожегся на милом
Душою земною.
А что это было?
А с кем это было?
Со мною. Со мною.
Грядущее - клином.
Прошедшее - ливни
По пеплу разора.
И путь мой не длинный.
И плоть моя - глина.
И слезы - озера.









Грядущее - клином.

---

В семье единой

Глебу Сопину.

Мне страшно: а вдруг я неволю
Живущих живым сострадать?
Я жалуюсь
Белому полю,
Чтоб голос мой
Слышала мать:
"Мне холодно, мама,
Я стыну.
Мой голос звучит или нет?"
Торжественно. Людно. Пустынно.
Ни слова, ни звука в ответ.
Россия, родимая, стыну.
Метелит в бурьяне былье.
И в снежную тонет пустыню
Прощальное
Слово мое.
Бессмысленно-медленно стыну.
И нет многолюдью конца.
Убитому
Жалуюсь
Сыну
На участь
Живого отца.

---

Молитва.

Спасибо, Господи, ты спас
Меня от раболепья масс,
От гостеррора, зверств людских,
От государственной тоски,
Пророчащих нетопырей,
Отцеубийц,
От лагерей,
От бомб, от пуль,
От века спазм -
От голосующих за казнь,
От вьюг, что в сердце мне мели:
Гослжи,
Госпьянки,
Госпетли.

---

1941.

Ни седоков,
Ни окриков погони –
Видений бег?
Сквозь лунный хуторок
В ночное поле
Скачут,
Скачут кони.
В ночное поле.
В призрачность дорог.
Вбирает даль,
Распахнутая настежь,
Безумный бег,
Срывающийся всхлип.
Им несть числа!
Ночной
Единой масти
Исход коней
С трагической земли!
Багровый свет –
То знаменье иль знамя?
Предвестный свет
Грядущего огня...
Я жив еще
И до конца не знаю,
Как это все
Пройдет через меня.

---