Игорь Царев

У Тучкова моста

Этот город (гранит - вода - и опять гранит)
Как награду носит северную звезду.
И на черный день свечи белых ночей хранит,
Так как видит солнце от силы сто раз в году...
Книгочей, привыкший к выездам и балам,
Старый франт, сумевший гордости вопреки
Научиться жить разрезанным пополам
Беспощадным течением времени и реки.
Холодна Нева и жилиста от дождя -
То с ленцой выгрызает черствый кронштадтский бок,
То мосты, как вставные челюсти, разведя,
Хочет Бога уже попробовать на зубок...
А цепные львы по набережным сидят
И следят за тобой с прищуром, мол, кто таков?
Будешь выглядеть как еда - и тебя съедят,
Не оставив на память и эха твоих шагов.
По весне во дворах-колодцах стоит вода,
Голубей на блокадных крышах победный гимн...
Но порой в темных окнах такая мелькнет беда,
Что и крох ее не дай Бог городам другим.

---

Пароходик на Сарапул

От Елабуги отходит пароходик на Сарапул -
У него гудок с одышкой и покрышки на боку...
Где-то здесь еще мальчишкой я "сердечко" нацарапал,
А теперь под слоем краски обнаружить не могу.
Мой ровесник тихоходный, старомодные обводы...
Сколько братьев помоложе затерялись на мели!
Им не говорили, что ли, что напрасные свободы
Никого при здешней воле до добра не довели?
...Мог бы в Тихом океане раздвигать волну боками,
А плетешься на Сарапул, как какой-нибудь трамвай...
Только, разве это плохо, что родившийся на Каме
И умрет потом на Каме? Так что, не переживай!
Оглянись на темный берег - видишь женщину с цветами?
Всякий раз она встречает твой нечаянный проход.
Может ты и не прославлен как Аврора и Титаник,
Но ведь тоже для кого-то - "Главный В Жизни Пароход".

---

Часы

Все по часам - и плачешь, и пророчишь...
Но, временем отмеченный с пеленок,
Чураешься и ролексов, и прочих
Сосредоточий хитрых шестеренок.
Они не лечат - бьют и изнуряют.
И точностью, как бесом, одержимы,
Хотя, не время жизни измеряют,
А только степень сжатия пружины.
И ты не споришь с ними, ты боишься -
И без того отпущенное скудно!
Торопишься, витийствуешь и длишься,
Изрубленный судьбою посекундно.
Спешишь сорить словами-семенами -
Наивный, близорукий, узкоплечий,
Пока часы иными временами
И вовсе не лишили дара речи.

---

Хасан

Чтобы коснуться московских высоток,
Солнце восходит сперва из-за сопок,
Каждому дню предварив, как эпиграф,
Край, где пока еще водятся тигры.

***
Скорлупа водяного ореха, желтоглазый цветок горчака,
Оторочка оленьего меха и от старой гранаты чека...
Это лето на краешке света, где восход и бедов, и медов,
Нанизало свои амулеты на цепочку звериных следов.

Там от звуков ночных и касаний темный пот выступает из пор -
Это эхо боев на Хасане между сопок живет до сих пор.
Это сойка печально и тонко голосит под луной молодой...
И упрямо скользит плоскодонка над живою и мертвой водой.

Я там был... И как будто бы не был, потому что с годами забыл,
Как гонял между лугом и небом табуны диковатых кобыл.
А припомню - и легче как будто, что в далеком моем далеке
Удегейский мальчишка, как Будда, держит розовый лотос* в руке.

-----
Приморский край - пожалуй единственное место в России где растет дикий розовый лотос

---

Баллада о троих

Когда страна еще ходила строем
И все читать умели между строк,
На пустыре сошлись впервые трое,
Деля по братски плавленый сырок.
Мы что-то возводили, водружали
И снова разрушали впопыхах,
А трое каждый день "соображали"
За гаражами в пыльных лопухах.
Несуетное это постоянство,
Пока другие расшибали лбы,
Преображало маленькое пьянство
Во что-то выше века и судьбы.
Менялась власть, продукты дорожали,
Казалось, все трещит на вираже!..
И только трое - там, за гаражами -
Незыблемыми виделись уже.
Вот и сегодня, в шелковой пижаме,
В окошко глянет новый печенег,
А трое,как всегда, за гаражами
Несут свой караул, закоченев.
Пусть их имен не сохранят скрижали
И троица не свята, но, Бог весть,
Спокойно засыпайте горожане,
Покуда трое пьют за гаражами,
Хоть капля смысла в этом мире есть.

---

Малая Вишера

Е.Д.

У судьбы и свинчатка в перчатке, и челюсть квадратна,
И вокзал на подхвате, и касса в приделе фанерном,
И плацкартный билет – наудачу, туда и обратно,
И гудок тепловоза – короткий и бьющий по нервам…
И когда в третий раз прокричит за спиною загонщик,
Распугав привокзальных ворон и носильщиков сонных,
Ты почти добровольно войдешь в полутемный вагончик,
Уплывая сквозь маленький космос огней станционных.
И оплатишь постель, и, как все, выпьешь чаю с колбаской,
Только, как ни рядись, не стыкуются дебет и кредит,
И наметанный взгляд проводницы оценит с опаской:
Это что там за шушера в Малую Вишеру едет?
Что ей скажешь в ответ, если правда изрядно изношен?
Разучившись с годами кивать, соглашаться и гнуться,
Ты, как мудрый клинок, даже вынутый жизнью из ножен,
Больше прочих побед хочешь в ножны обратно вернуться…
И перрон подползет, словно «скорая помощь» к парадной…
И качнутся усталые буквы на вывеске гнутой...
Проводница прищурит глаза, объявляя злорадно:
Ваша Малая Вишера, поезд стоит три минуты…
И вздохнув обреченно, ты бросишься в новое бегство,
Унося, как багаж, невесомость ненужной свободы,
И бумажный фонарик еще различимого детства,
Освещая дорогу, тебе подмигнет с небосвода.

---

Лихоборы

В Лихоборах, в Лихоборах
Тополиный пух как порох -
Искру высеки!
Но проходят дни негромко,
Словно здесь у жизни кромка
Или выселки.
И деревья за домами -
Будто долго их ломали
Или комкали...
И старухи из оконцев
Сверлят взглядом незнакомцев
С незнакомками...
Всё под боком или рядом,
Под надзором и приглядом -
Во спасение!
Лишь качнется где-то ветка,
А уже несет разведка
Донесение.
Знает каждый в Лихоборах
С кем гуляет дядя Борух -
Нос горбинкою.
Он у фельдшера ночует,
А она его врачует
Аскорбинкою.
Он приходит пьяный в стельку,
А она его в постельку -
Пух да перышки.
Все перины и подушки
Её сирой комнатушки
Лишь для Борушки!
Столько боли на подоле...
Не скупа ты, бабья доля,
Непогожая!
Опустила руки грузно
И глядит с иконки грустно
Матерь Божия.

---

Керосиновая лампа

День вчерашний за спиною, как соседи за стеною.
То ли тучи надо мною, то ли дым под потолком…
А душа саднит и ноет непонятною виною
И чернеет, словно ноготь перебитый молотком.
Я лафитничком граненым муху пьяную накрою -
Пусть крылатая подруга отсыпается пока.
И ореховую трубку с мелкорубленной махрою
Для душевного настроя раскурю от фитилька.
Мне ночная непогода бьет в окно еловой лапой.
Двадцать первый век, а в доме электричество чудит!
Слава Богу, Ее Светлость Керосиновая Лампа,
Как наследство родовое, добросовестно чадит.
Ах, былое удалое, гужевое, дрожжевое,
Столько страхов претерпело, столько бед перемогло,
А, гляди-ка, ретивое, до сих пор еще живое
И следит за мною через закопченное стекло.
И смиряются ненастья перед связью роковою.
Три минуты до рассвета. Воздух влажен и свинцов.
Старый дом плывет по лету над землею и травою.
И росинки, как кровинки, тихо катятся с венцов.

---

Распутица

В южном небе топчется знак Тельца,
Млечный путь копытцами оцарапав,
А земной дорогою от Ельца
Ни в Москву не выбраться, ни в Саратов...
Черноземы, с глинами на паях,
Не хотят и мелочью поступиться -
И стоят растерянно на полях
Трактора, увязшие по ступицы.
Развезло кисельные берега,
Но их мягкий норов куда полезней
Босякам уездного городка,
Чем асфальто-каменные болезни.
Как же сладок дух луговой пыльцы!
И вода прозрачна, и крест тяжел там,
И беспечно маленькие тельцы
Под крестом пасутся в цветочно-желтом...
И тебе дан шанс – в небеса лицом –
Не спеша, в подробностях, помолиться,
Ведь, когда распутица, под Ельцом
Бог куда доступнее, чем столица.

---

Когда в елабужской глуши...

Когда в елабужской глуши,
В ее безмолвии обидном,
На тонком пульсе нитевидном
Повисла пуговка души,
Лишь сучий вой по пустырям
Перемежался плачем птичьим…
А мир кичился безразличьем
И был воинственно упрям…
Господь ладонью по ночам
Вслепую проводил по лицам
И не спускал самоубийцам
То, что прощал их палачам…
Зачтет ли он свечу в горсти,
Молитву с каплей стеарина?
Мой Бог, ее зовут Марина,
Прости, бессмертную, прости.

---

Недописанное

...Так важно иногда, так нужно,
Подошвы оторвав натужно
От повседневной шелухи,
Недужной ночью с другом лепшим
Под фонарем полуослепшим
Читать мятежные стихи,
Хмелея и сжигая глотку,
Катать во рту, как злую водку,
Слова, что тем и хороши,
Что в них - ни фальши, ни апломба,
Лишь сердца сорванная пломба
С неуспокоенной души...

---

Часовой

Девчонка в туфлях-лодочках
Плывет по мостовой,
Постреливает глазками,
Улыбкою маня,
А часовой на площади
Мишенью ростовой
Застыл в шинели тоненькой
У Вечного огня.
Над ним планеты кружатся
И ходят облака,
А он стоит навытяжку,
Не шевельнув рукой…
И даже башня Спасская,
Взирая свысока,
Слегка ему завидует:
«Молоденький какой!»
Под музыку бравурную
И плач колоколов
Одни зовут на митинги,
Другие в божий храм,
А он глазами ясными
Глядит поверх голов,
Как будто что-то видит там,
Невидимое нам.

---

Иероним

Съели сумерки резьбу, украшавшую избу.
Звезды выступили в небе, как испарина на лбу.
Здесь живет Иероним - и наивен, и раним.
Деревенский сочинитель... Боже, смилуйся над ним!
Бьется строф ночная рать... Сколько силы ни потрать,
Все равно родня отправит на растоп его тетрадь.
Вся награда для творца - синяки на пол-лица,
Но словцо к словцу приладит и на сердце звон-ни-ца...
На печи поет сверчок, у свечи оплыл бочок -
Все детали подмечает деревенский дурачок:
Он своих чернильных пчел прочим пчелам предпочел,
Пишет - будто горьким медом... Кто б еще его прочел.

---

Ночные разговоры

Не знаю по какой причине дневные первачи да воры
Нас ненароком приучили ценить ночные разговоры:
Себя не относя к богеме, пока мозги не заржавели,
Нам интересней о Гогене, чем о Бали и Куршевеле...
Не о Таможенном законе, но о Басё и Мураками...
И тьма клубится в заоконье, смеясь над нами, дураками,
Шуты кривляются у рампы, грызет поноску век шакалий...
А мы с тобой не толерантны - нам интересней о Шагале...
Строкой болезненной увиты от лагерного Мандельштама,
Мы исчезающие виды из вымирающего штамма.
И все печальнее мотивы звучат в библиотечных гетто.
И все бледней альтернативы заядлого интеллигента...
Жалейте или не жалейте, но над Москвой почти светает
И дворник в розовом жилете все на своем пути сметает.

---

Песня про баян

Осталось пять минут до вечера
И вы глядите так доверчиво
В своем сиреневом плаще…
А мне б - сто грамм для обаяния,
Сыграл бы Баха на баяне я,
Чтоб вас очаровать вообще…

Плыла бы музыка органная,
Пока играл бы Иоганна я –
Сонату, скажем, ля-минор,
А вы бы млели, тихо ахая,
Что знаю Баха лучше Баха я,
И пили "хлебное вино"...

Потом (для градуса эмоций-то!)
Я наиграл еще б и Моцарта.
И только выбившись из сил,
Баян бы отодвинул в сторону,
Еще разок налил бы поровну
И сразу в спальню пригласил…

Какая драма и комедия -
Во рту катаю горечь меди я,
Мерцает за окошком свет,
Осталось пять минут до вечера
И вы глядите так доверчиво,
А у меня баяна нет…

---

Наперсник

Над Москвою, поверх воспаленных голов,
С колокольных высот, из медвежьих углов,
Ветерок задувает - ершист и горчащ
От болот новгородских и муромских чащ.
Это там еще теплится русская печь
И звучит первородная вещая речь,
И кремлевскую челядь не ставя ни в грош,
Прорастает под снегом озимая рожь…
И святой аналой пахнет свежей смолой,
И лежит в колыбели наперсник малой -
Его лепет пока еще необъясним,
Но Отцовские чаянья связаны с ним.
И восходит звезда над дорожным сукном,
И деревья стоят как волхвы за окном,
И звенит на морозе дверная скоба,
Будто новый отсчет начинает судьба…

---

Придет пора

Придет пора корзину взять и нож,
Презреть пустопорожние турусы,
Обрезать лямки каждодневных нош,
Купить один билет до Старой Рузы,
Добраться до окраины и там
По улочке расхристанной и сонной
На радость всем собакам и котам
Пройтись еще внушительной персоной,
Явить собой столичный шик и класс,
Остановиться как бы ненароком
И вспышки любопытных женских глаз
Небрежною спиной поймать из окон...
И далее, зайдя в прозрачный лес,
Где обитают белые и грузди,
Почувствовать, как новый интерес
Добавит красок в безысходность грусти...
И закурив, глядеть из-под руки,
Устало примостившись на откосе,
Как темное течение реки
Куда-то листья желтые уносит.

---

Старая незнакомка (гранд-дама)

Дыша духами и туманами...
А.Блок

* * *
По скользкой улочке Никольской,
По узкой улочке Миусской
В разноголосице московской -
Едва наполовину русской,
Ни с кем из встречных-поперечных
Встречаться взглядом не желая,
Вдоль рюмочных и чебуречных
Плывет гранд-дама пожилая.

Ни грамма грима, ни каприза,
Ни чопорного политеса,
Хотя и бывшая актриса,
Хотя еще и поэтесса,
Среди земных столпотворений,
Среди недужного и злого,
В чаду чужих стихотворений
Свое выхаживает слово.

В былинной шляпке из гипюра
Или другого материала,
Она как ветхая купюра
Достоинства не потеряла.
В нелегкий век и час несладкий
Ее спасает книжный тоник,
Где наши судьбы - лишь закладки
Небрежно вставленные в томик.

---

Испытание

Растопило солнце снега под арками.
Каблучки тревожат асфальт щекоткою.
И весна ответно сорит подарками –
Одному по жмене, другим щепоткою.
Но владелец новых кварталов Сетуни
И жиличка старой хибары в Болшево
О Господних милостях равно сетуют,
Потому что каждый достоин большего,
Потому что всем нам, порою, кажется,
Что его соседу налили с горкою,
Потому что кто же из нас откажется
Лишний раз откушать блинов с икоркою?..

А Москва гремит и сверкает клеммами,
Растирает будни своими поршнями.
И проблемы сыплются за проблемами –
Одному щепотью, другим пригоршнями.
Но все легче верится в дни весенние,
Что не бросит Боженька без питания,
Что твое великое невезение –
Лишь Его апрельское испытание,
Что оно пройдет и воздастся с этого
От щедрот и мудрости плана Божьего…
Не пройдет – и вовсе наивно сетовать,
Потому что каждый достоин большего.

---

Песенка о согре

(старая походная)

Согра, согра, мать родная, и прищучит, и приталит…
Словно пуля разрывная мимо шершень пролетает.
И среди лесных безбрежий, откровений и открытий
Приглушенный рык медвежий нам еще добавит прыти,
Ё-п-р-с-т!

День взойдет и снова канет в ледяной туман кисельный.
По утру снежок в стакане. Согра – это же не сельва!
Нет бананов – кушай хвою, гонобобель с кислой миной,
На всю жизнь тебе с лихвою хватит здешних витаминов,
Ё-п-р-с-т!

От заимки до заимки, вперемешку с комарами,
Третий день плывем в обнимку на большем катамаране,
Только ворон смотрит с ели, как проходим по реке мы:
Ведь кого к утру не съели - те уже аборигены,
Ё-п-р-с-т!

Наливай чаек из чаги - по одной, а можно по две.
Я Островский, ты Корчагин. Наша жизнь почти-что подвиг.
Новый мир по нитке собран, подними глаза повыше,
Оглянись, ведь это согра, ты прошел ее и выжил,
Ё-п-р-с-т!

---

Забываем...

День вчерашний забываем в простодушии своем,
Словно брата убиваем или друга предаем.
Что там явор кособокий, что усталая звезда,
На беспамятстве и боги умирают иногда.

Под больничною березкой ходят белки и клесты,
А за моргом – ров с известкой, безымянные кресты.
Там уже и Хорс, и Велес, и Купала, и Троян…
Только вереск, вереск, вереск нарастает по краям.

Прячет память под бурьяном перепуганный народ,
А беспамятная яма только шире щерит рот:
И юнца сглотнет, и старца... Отсчитай веков до ста,
Рядом с Хорсом, может статься, прикопают и Христа.

Все забыто, все забыто, все прошло, как ни крути,
Только лунный след копыта возле млечного пути,
Только Волга над Мологой, кружит черною волной,
Только небо с поволокой, будто в ночь перед войной…

---

Погода для ангела

Не с поклоном осень пришла, с циклоном -
Ломит кости, веткой стучит в стекло нам,
Крутит болью в рваных моих менисках,
Облака над городом гонит низко,
Чтоб они, вспоров животы о кровлю,
Заливали улицы рыбьей кровью...
Как же худо нынче бездомным тварям!
А давай для них все запасы сварим,
Весь насущный хлеб раздадим пернатым?..
Нам самим, пока что, немного надо,
Чтобы вновь себя ощутить как летом -
Просто рядом лечь и укрыться пледом,
И хмелеть, лукаво целуя прядки,
Где веселый ангел играет в прятки...

---

Осеннее

Старый зонт. Авоська, а в ней кулёчек...
С головою кипельной, как в бинтах,
На Колхозной площади бывший летчик
Теплой кашей кормит озябших птах.
В нем еще гудят и азарт, и тяга,
К небесам вздымающие металл...
Вот, ведь... Вроде земной чертяка,
А не меньше ангелов налетал!
Видно, очень любит его Создатель,
Если в райских кущах еще не ждут,
Если он, по-прежнему, испытатель
И теперь испытывает нужду,
А ему за это - рассветов накипь,
И глухая россыпь осенних нот,
И ночных дождей водяные знаки
На кленовой охре резных банкнот.

---

Бродскому

Не красками плакатными был город детства выкрашен,
А язвами блокадными до сердцевины выкрошен,
Ростральными колоннами, расстрелянною радугой
Качался над Коломною, над Стрельнею и Ладогой...

И кто придет на выручку, когда готовит Родина
Одним под сердцем дырочку для пули и для ордена,
Другим лесные просеки, тюремные свидания,
А рыжему Иосику - особое задание...

Лефортовские фортели и камеры бутырские
Не одному испортили здоровье богатырское.
Но жизнь, скользя по тросику, накручивая часики,
Готовила Иосику одну дорогу - в классики.

Напрасно метил в неучи и прятался в незнание,
Как будто эти мелочи спасли бы от изгнания!
И век смотрел на олуха с открытой укоризною:
Куда тебе геологом с твоею-то харизмою?..

Проем окошка узкого, чаёк из мать-и-мачехи...
Откуда столько русского в еврейском этом мальчике?
Великого, дурацкого, духовного и плотского...
Откуда столько братского? Откуда столько Бродского?

---

Домашний мир

Вот дом, где каждый гвоздь забит моей рукой,
Вот три ступеньки в сад за приоткрытой дверью,
Вот поле и река, и небо над рекой,
Где обитает Бог, в которого я верю...

Я наливаю чай, ты разрезаешь торт,
Нам звезды за окном моргают близоруко,
Но мы из всех миров предпочитаем тот,
Где можем ощутить дыхание друг друга.

Очерчивает круг движенье рук твоих,
Рассеивает тьму сиянье глаз зеленых,
И наш домашний мир, деленный на двоих,
Огромнее миров никем не разделенных.

---

Зеленые тигры

Зеленые тигры попались в арбузные клети...
Купить одного бы - кого бы глаза указали...
И выпустить снова на волю (на память о лете!)
В каком-нибудь поле у Сызрани или Казани...
А можно и дальше уйти с привокзальных досОчек:
Веселый мотивчик сыграв на губе проводницам,
Шагнуть из вагона, чуть-чуть не доехав до Сочи,
Чтоб с насыпи сразу в морскую волну приводниться.
Пускай и сезон не купальный, и холод собачий,
Но рядом зеленый товарищ с крутыми боками!
И можно (под чаячий хохот) от сочинской чачи
Уйти с ним в запой, чтобы выйти уже в Абакане.
И там, отлежавшись полдня в придорожной крапиве,
Пока бы булыжники пальцы под ребра вонзали,
Сгорать от стыда и мечтать малодушно о пиве,
А выпив, очнуться опять на Казанском вокзале...
С помятым арбузом подмышкой, босым и без денег
Явиться домой (да, поможет нам крестная сила!)
И голос любимый услышать из кухни: Бездельник!
В какие фантазии снова тебя уносило?
Бегут по осеннему небу финальные титры,
Легка ли тебе, человече, такая обуза?
Прощайте, плененные веком, зеленые тигры...
Сегодня домой буду вовремя. Но без арбуза.

---

Дачное

Вот и Брыковы горы, и лета макушка,
И суббота идет заведенным порядком:
В холодильнике «Орск» дозревает чекушка,
Набирается солнца закуска по грядкам…
И цикады выводят свои пиццикато,
И погода - куда там в ином Намангане!-
И, бока подставляя под кетчуп заката,
Ароматом исходит шашлык на мангале…
Старый кот на плече, верный пес у колена,
Я - беспечный герой золотой середины,
И смотрю свысока, как по краю вселенной
С одуванчиков ветер сдувает седины.

---

Совершенно летнее

Русский полынный космос, бес, крутящийся на игле,
Рюмка за упокой, а потом во здравие...
И наплевать, что мир - лишь окатыш гравия,
Мчащийся наугад по вселенской мгле...
Водочку приголубишь, хрустнешь нежинским огурцом,
Смачно словцо обронишь (да с оборотами!),
Спустишься в сад, и пусть себе за воротами
Бездна косматая дышит тебе в лицо...
Спелые звезды и яблоки тихо падают в черный мох...
Мятых и битых нас, с родовыми травмами,
Лето от зимней немочи лечит травами,
Нежа, как мог бы нежить один лишь Бог.

---

Не детское

Идет бычок, качается...
Агния Барто

***
Ветром выбриты височки, брюки клеш,
По досочке, как по памяти, пройдешь
Через годы - от сучка и до сучка...
Коротка ж ты оказалась, до-соч-ка!
А бывало, что на Шире и Двине
Жизнь казалась нам и шире, и длинней.
Обещалась она пухом с тополей
Обогреть и сто дорог, и сто полей.
Но, едва и половину одолев,
Притомилась, головою побелев.
...Выплывает на фарватер катерок,
А за ним витиеватый матерок,
И за темными домами вдалеке
Из тумана раздается по реке
Пьяный голос моториста с корабля:
Эй, на вахте, где же пристань?
Скоро, бля...

-------
Простите за ненорматив

---

Баллада об Эйфелевой башне

Проектировал мосты Эйфель,
Коньячок всегда держал в сейфе,
Лишь однажды взял на грудь лишка,
Вот и вышла у него вышка:
Кружевная, как ажур брошки,
Эротично разведя ножки,
Поднялась на зависть всем дамам,
Над Парижем и над Нотр-Дамом.

Это жало в сотни три метров,
Раздражало, что есть сил, мэтров.
Мопассан писал друзьям: «Боже!
Я расстроен. И Гюго тоже.
Для чего нам сочинять книжки,
Если все на них плюют с вышки?
Как ни пыжься на своей крыше,
Вышка будет все равно выше...»

Может в ней и много тонн веса,
Но не стоила б она мессы
Всех своих ажурных форм ради,
Не придумай наш Попов радио!
Ей и бес под ноги шелк стелит:
Вслед за радио пришел телек,
И гремит по всей земле, слышь-ка,
Наш последний приговор - вышка!

Будет время - отыщу повод.
И сурово рубанув провод,
Я, как Эйфель, коньячка выдув,
На балкончик босиком выйду.
Сердце дрогнет, будто лист мирта -
Вот какой он наяву, мир-то!
А пока что, извини, Фима,
Начинается показ фильма.

---

Колыма

…И не птица, а любит парить по утрам,
Поддаваясь для вида крамольным ветрам,
С горьким именем, въевшимся крепче клейма,
Через годы и судьбы течет Колыма.
И служивый хозяин тугих портупей,
И упрямый репей из Ногайских степей
Навсегда принимали ее непокой,
Рассыпаясь по берегу костной мукой.
Но сегодня чужая беда ни при чем,
Я приехал сюда со своим палачом,
Ощутить неподъемную тяжесть сумы
Под надежным конвоем самой Колымы,
И вдохнуть леденящий колымский парок,
И по капле безумный ее говорок
Принимать, как настойку на ста языках
Из последних молитв и проклятий зека...
В этом яростном космосе языковом
Страшно даже подумать: «А я за кого?»
Можно только смотреть, как течет Колыма
И, трезвея, сходить вместе с нею с ума.

---

Полковник

Под столом вздыхает во сне мастиф,
Осторожно голову умостив
Возле ножек,
А хозяин перышком вжик да вжик,
Будто темной ночью лихой мужик
Точит ножик.
Он полковник ГРУ и прошел Бейрут,
А в разведку ангелов не берут,
Значит грешен,
Но сегодня, будто простой пацан,
Два часа таращился в небеса
У скворешен.
Ты ж, полковник, стреляный воробей,
Поезжай на Мальту, на все забей,
Пей малагу!
Нет, попал под боженькин мастихин
И пробило к старости на стихи
Бедолагу.
Ах, полковник, это не стоит месс,
Ты купи для счастья роскошный мерс
Или хаммер...
Но клокочут в горле его слова
И дымится бедная голова
Над стихами.
И соседи в доме: курлы-курлы,
Погляди, какие у нас орлы
Обитают!
Под ребром осколок повесткой в ад,
А глаза — как лампочки по сто ватт —
Бабы тают...

---

Накануне

Июнь сегодня вверх тормашками
И по особому чудит:
То желтоглазыми ромашками
Под юбки девичьи глядит,
То ластится, как будто дразнится,
Щеки касается щекой...
Ему, зеленому, без разницы -
И день какой, и год какой.
Короткий дождь мешая с глиною,
Линует воздух голубой,
Гоняет пару журавлиную
Над восклицательной трубой
И пьет из теплых луж, не брезгуя,
Закат на тысячу персон...
А в небе тени ходят резкие,
И рыжие дворняги брестские
Последний мирный видят сон.

---

Держи фасон

В твоем раю слова одни.
В твоем аду слова иные -
Они как письма ледяные
Непонимающей родни.
Но как бы ни был страх весом,
Какой бы сон ни повторялся,
Пока ты в них не потерялся,
Назло всему держи фасон.

Чтоб небо стало голубей,
Пиши стихи, играй на дудке,
Дари любимой незабудки,
Корми залетных голубей,
Строй планы сразу на сто лет,
Шути, своди с врагами счеты,
Держи фасон, пока еще ты
Не на прозекторском столе.

Под капюшоном травести
У смерти ушки на макушке,
Но три прикормленных кукушки
Ее помогут провести.
А если тяжким колесом
Твой век тебя и колесует,
Пускай другие комплексуют,
Ты все равно держи фасон.

---

Чудаки

Как мартовские чердаки
Всегда у неба под рукою,
Так и ночные чудаки,
Радеющие над строкою.
Старатели пустых пород,
Пророки от словесной гущи,
Они - обманчивый народ! –
То немощны, то всемогущи.
Упрямейшие из ослов,
С пылающими головами
И умирают из-за слов,
И возрождаются словами.

---

Таксидермист

Как мы нелепо время убиваем,
Когда с перронов темных убываем,
Или с чужими женщинами пьем,
И шкуры дней, растраченных за кружкой,
Пытаемся набить словесной стружкой,
Чтоб хоть отчасти им придать объем.
Могли бы быть пути не так тернисты,
Но все поэты — чуть таксидермисты,
И сохраняясь в формалине фраз,
Мечты и страхи, псы сторожевые,
За ними всюду ходят как живые,
Во тьме мерцая пуговками глаз.
Вот и со мною — все, что я прищучил.
И самое бесценное из чучел —
Страничек сто кровавой требухи
На самой видной полочке в прихожей
Под переплетом из драконьей кожи
Ночных часов, убитых на стихи.

------
Таксидермист - человек, делающий чучела

---

Скрипачка

Две чашки кофе, булка с джемом —
За целый вечер весь навар,
Но в состоянии блаженном
У входа на Цветной бульвар,
Повидлом губы перепачкав
И не смущенная ничуть,
Зеленоглазая скрипачка
Склонила голову к плечу.

Потертый гриф не от Гварнери,
Но так хозяйка хороша,
Что и в мосторговской фанере
Вдруг просыпается душа.
И огоньком ее прелюдий
Так освещается житье,
Что не толпа уже, а люди
Стоят и слушают её.

Хиппушка, рыжая пацанка,
Еще незрелая лоза,
Но эта гордая осанка,
Но эти чертики в глазах!
Куриный бог на тонкой нитке
У сердца отбивает такт
И музыка Альфреда Шнитке
Пугающе бездонна так...

---

Шурогайка

Берега — песок да галька,
Перемолотый гранит...
Между ними шурогайка
Злую воду боронит,
Бьет хвостом перед заломом,
Точит зубы на улов,
Но над каждым рыболовом
Есть повыше рыболов!

И плывут над ивняками
И рекой издалека,
Загребая плавниками,
Молодые облака,
И у темной кромки леса
Настороженно звенит
Еле видимая леса,
Уходящая в зенит...

Не спеши, дружок, зашиться,
Раньше срока не трезвей —
Эта славная ушица
Сердце делает резвей:
В ней и мы, и щучье семя,
И таежный островок,
И танцующий над всеми
Солнца желтый поплавок...

----
Шурогайка (щурогайка) - так в Сибири
и на Дальнем Востоке называют маленькую щуку.

---

Дальневосточное (из жизни слов)

Мое сатиновое детство
Душе оставило в наследство
Копилку памятных узлов,
Канву сплетая временами
Из трав с чудными именами
И музыки неясных слов...

Когда багульникам Хингана
Сияет солнечная гамма,
С Амгунью обвенчав Амур,
Я в их названия ныряю,
Как будто судьбы примеряю
Неведомые никому.

Когда на Зее спозаранок
Среди аралий и саранок
Медовый воздух ал и густ,
Так сладко языком ворочать
Полузабытый говорочек,
Созвучья пробуя на вкус...

И до сих пор еще, бывает,
Они из памяти всплывают
Как рыбы из немых стихий:
В седой висок не тарабанят,
Но лба касаются губами
Благословляя на стихи.

---

Тобол

На Тоболе край соболий, а не купишь воротник.
Заболоченное поле, заколоченный рудник...
Но, гляди-ка, выживают, лиху воли не дают:
Бабы что-то вышивают, мужики на что-то пьют.

Допотопная дрезина. Керосиновый дымок.
На пробое магазина зацелованный замок.
У крыльца в кирзовых чунях три угрюмых варнака -
Два пра-правнука Кучума и потомок Ермака.

Без копеечки в кармане ждут завмага чуть дыша:
Иногда ведь тетя Маня похмеляет без гроша!
Кто рискнет такую веру развенчать и низвести,
Тот не мерил эту меру и не пробовал нести.

Вымыл дождь со дна овражка всю историю к ногам:
Комиссарскую фуражку, да колчаковский наган...
А поодаль ржавой цацкой - арестантская баржа,
Что еще при власти царской не дошла до Иртыша...

Ну, и хватит о Тоболе и сибирском кураже.
Кто наелся здешней воли, не изменится уже.
Вот и снова стынут реки, осыпается листва
Даже в двадцать первом веке от Христова Рождества.

---

Снежный романс

Стежка дорожная, снежная, санная,
Вдаль убегает, звеня,
Где моя милая, нежная самая,
Ждет не дождется меня.
В маленьком домике с желтою лампою
Дверь приоткрыта в сенцах.
Старые ели тяжелыми лапами
Снег обметают с крыльца.
Печка натоплена, скатерть расстелена,
В чарку налито вино...
Что ж ты, любимая, смотришь растерянно
В белую тьму за окно?

Ночью недужною, вьюжною, волчьею,
Над безымянной рекой,
Смерть я не раз уже видел воочию,
Даже касался рукой.
Но не печалься об этом, красавица,
Стихнет метель за стеной!
Пусть ее беды тебя не касаются,
Дом обходя стороной.
Я не такой уж больной и беспомощный,
Вырвусь из цепкого льда,
И объявлюсь на пороге до полночи…
Или уже никогда.

---

Ночной сеанс

Кто там над нами укутан мехами -
Сам режиссер? Или киномеханик?
Крутит над городом лунный проектор,
И до утра смотрит фильмы «про это».

Темные окна с морозным рисунком.
Небо бездонно, как женская сумка -
Кружит и вьюжит январскою манной
Над Якиманкой и Старой Басманной.

Дым сигареты горчит и слоится.
Истосковалась по свету столица.
Тонет под снегом кварталов эскадра
И постепенно уходит из кадра.

Белая смута и черное пьянство
Гнут фонарей столбовое дворянство,
И у виска этой варварской ночи
Бьется тревожный трамвайный звоночек.

---

Дети Империи

На кремлевской диете,
Что ни ешь – все едино.
Ах, имперские дети,
Горе нашим сединам!
Укатились с вершины
Все пятнадцать республик.
Их союз нерушимый
Раскрошили как бублик.

И Куделя и Терек
Отлетели. И что же?
От наивных истерик
Упаси меня, Боже!
Не от серного чада
И недужного тела,
Защити свое чадо
От лихого раздела.

Я державу по краю
Каждой клеточкой чую:
И ростовскую кралю,
И алтайскую Чую...
Не Дубну от Паланги,
И не Крым от Рязани -
Это мне(!) по фаланге
На руках отрезали...

---

Время одноразовых стаканчиков

Нас отучили строить на века...
Играет легкомысленный канканчик.
Дешевый одноразовый стаканчик
Безбожно портит вкус у коньяка.
Соотнося величие с мошной,
Мы сами одноразовы по сути:
Пируя на пластмассовой посуде
О вечном рассуждать уже смешно.
Подружка на ночь. Туфли на сезон.
Коротких дружб заплечный груз не тяжек.
И горизонты тряпками растяжек
От взоров прячет город-фармазон.
И бьют часы, и стрелками секут
Не для того, чтоб о душе напомнить,
А фаршем человеческим наполнить
Бездонное зияние секунд.

---

Золотой Кожим

Золотая река, своенравный Кожим*,
Многожильным течением неудержим,
Закипая в базальтовом тигле,
Прячет редкие тропы под мороком льда.
Ни Мамай, ни какая другая орда
Самородков его не достигли....

Рассыпаются прахом оленьи рога,
За века не изведав иного врага,
Кроме острых зубов росомахи...
Но, признайся мне честно, сакральный Урал,
Сколько душ ты невольно у неба украл
В необузданном этом размахе?

Вот и снова, едва ты кивнул:"Обожди!",
Я влюбляюсь в твои обложные дожди,
И холодные волны с нажимом,
И тревожные крики последних гусей
Над уже побелевшей горой Еркусей
И сметающим камни Кожимом.

Не печалься, Урал, твоя совесть чиста,
Как забытые кости в расстрельных кустах
И мелькание снежных косынок!
Но, гляди, как седая старуха-заря
Каждым утром обходит твои лагеря,
Будто ищет пропавшего сына...

-----------

* Кожим течет в Приполярном Урале.
Долгое время эти места были закрыты
для посторонних из-за золотодобычи.
Лишь в 1995 году район открыли для туристов.

---

Таежный нож

Шитый нитью вощеной и цыганской иглой,
От рожденья крещенный паровозною мглой,
Я на вид не калека, и характер не шелк,
Но из прошлого века далеко не ушел.

Городские Рамсторы обхожу не кляня,
Пусть иные просторы поминают меня,
Где помятая фляжка на солдатском ремне
И собачья упряжка привязались ко мне.

О подножье Хингана, на таежном току,
Будто ножик жигана заточил я строку:
Ненавязчиво брезжит рукодельная медь,
Но до крови обрежет, если тронуть посметь.

--------------
...И быть может, быть может этак лет через "тцать"
Кто-то вынет мой ножик колбасы покромсать
И, добрея от хмеля, чертыхнется в душе:
Вот, ведь, раньше умели! Так не точат уже...

---

На Божедомке Бога нет

...На Божедомке Бога нет.
И пешим ходом до Варварки
Свищу, заглядывая в арки,
Ищу хоть отраженный свет,
Но свежесваренным борщом
Из общежития напротив
Москва дохнет в лицо и, вроде,
Ты к высшей тайне приобщен.

Вот тут и жить бы лет до ста,
Несуетливо строя планы,
Стареть размеренно и плавно
Как мудрый тополь у моста,
Во тьме, где фонари растут,
Под ночь выгуливать шарпея,
А после пить настой шалфея
Во избежание простуд...

Столица праздная течет,
Лукаво проникая в поры:
И ворот жмет, да город впору,
Чего ж, казалось бы, еще?
Зачем искать иконный свет,
Следы и странные приметы?
Но кто-то ж нашептал мне это:
На Божедомке Бога нет...

---

Бродяга и Бродский

Вида серого, мятого и неброского,
Проходя вагоны походкой шаткою,
Попрошайка шпарит на память Бродского,
Утирая губы дырявой шапкою.

В нем стихов, наверное, тонны, залежи,
Да, ему студентов учить бы в Принстоне!
Но мажором станешь не при вокзале же,
Не отчалишь в Принстон от этой пристани.

Бог послал за день только хвостик ливерной,
Да в глаза тоску вперемешку с немочью...
Свой карман ему на ладони вывернув,
Я нашел всего-то с червонец мелочью.

Он с утра, конечно же, принял лишнего,
И небрит, и профиля не медального...
Возлюби, попробуй, такого ближнего,
И пойми, пожалуй, такого дальнего!

Вот идет он, пьяненький, в лысом валенке,
Намешав ерша, словно ртути к олову,
Но, при всем при том, не такой и маленький,
Если целый мир уместился в голову.

Электричка мчится, качая креслица,
Контролеры лают, но не кусаются,
И вослед бродяге старухи крестятся:
Ты гляди, он пола-то не касается!..

---

Аэропорт Инта

(отрывок из старых путевых заметок)

Если налить коньяк или водку в пластиковый стаканчик,
опустить в него палочку и выставить на снег при сорокоградусном морозе – вскоре получится сногсшибательное эскимо.
(из личного опыта)

Опустив уныло долу винты,
На поляне загрустил вертолет -
И хотел бы улететь из Инты,
Да погода третий день не дает.
Нас обильно кормит снегом зенит,
Гонит тучи из Ухты на Читу…
И мобильник мой уже не звонит,
Потому что ни рубля на счету.

Знает каждый: от бича - до мента,
Кто с понтами тут, кто правда герой,
Потому что это город Инта,
Где и водка замерзает порой.
Здесь играются в орлянку с судьбой,
И милуются с ней на брудершафт,
И в забой уходят, словно в запой,
Иногда не возвращаясь из шахт.

Без рубашки хоть вообще не родись,
Да и ту поставить лучше на мех.
По Инте зимой без меха пройдись -
Дальше сможешь танцевать без помех.
Что нам Вена и Париж - мы не те -
Европейца тут собьет на лету!
И я точно это понял в Инте,
Застревая на пути в Воркуту.

Рынок Западу, Востоку базар,
Нам же северный кусок мерзлоты,
И особый леденящий азарт
Быть с курносою подругой «на ты».
Угловат народ и норовом крут,
Но и жизнь - не театральный бурлеск.
И поэтому - бессмысленный труд
Наводить на русский валенок блеск.

---

На Васильевском

Линии жизни пересекая, ларьков обходя паршу,
Призрак Иосифа бродит любимым островом...
Если однажды встретится — пусть бестактно, но я спрошу:
Шпилька Адмиралтейства — не слишком остро Вам?

Улиц названия, лиц вереница, глянцевый переплет,
Не целиком история — только выборка.
Бармен под злую музыку розоватый кронштадтский лед
Крошит в стакан бурбона быку из Выборга.

Черные тучи и белые ночи — гренки и молоко,
Каменный фрак потерт, но оправлен золотом.
Что старый век не вытравил, новый выправил кулаком.
И кошельком. И просто ячменным солодом.

---

Пасхальное

Отодвину хлопоты под сукно
И, воздав пасхальному куличу,
Потянувшись мыслями, за окно
В кумачовых сумерках улечу.
Проскользну за облако на закат,
Огибая пряничный городок,
Посмотрю на жизнь свою свысока,
Ощущая гибельный холодок.

Утонуло прошлое подо льдом,
Еле виден призрачный палисад,
То ли дым за озером, то ли дом,
То ли кони в яблоках, то ли сад...
Не осталось даже черновика
Прошлогодних трав и кленовых строф,
Что казалось писаным на века,
Разметало копотью от костров.

Но по небу катится не слеза -
Что апрелю плакаться, смерть поправ?
Он уже на кладбище снег слизал,
Очищая место для новых трав.
Заглянуть бы надо, поправить крест,
Пусть стоит прямехонько — не во лжи...
А сегодня праздник: Христос воскрес!
Хоть один у Господа заслужил...

---

Не рассуждая о высоком

За теплоходными свистками
Дойдем сегодня до реки,
Где старые особняки
Соприкасаются висками,
И над причалом воздух талый,
И заглушая птичий гам,
Гудит невидимый орган,
Качая темные кварталы…

Не рассуждая о высоком
Значении весенних вех,
Мы просто взгляд поднимем вверх
На кроны, брызжущие соком,
На небо, где вне расписаний
Плывут неспешно облака,
И отражается река,
И наши мысли, и мы сами…

Пусть стрелочники, секунданты
И прочие временщики:
Дотошные часовщики,
Аккуратисты и педанты,
Отягощенные долгами
Ругают меркантильный век,
Мы, обнимаясь, смотрим вверх,
А Бог играет на органе...

---

Ай, да-ну!

Ай, да-ну, да-ну, да-ну!
Бог на небе, черт в стакане,
Пляшут табором цыгане
Под Ростовом-на-Дону.
Разошлись - хоть унимай,
Звонко бьют в тугие бубны,
Потому что козырь - бубны,
Потому что месяц - май.

Ай, да-ну, да-ну, да-на!
Разноцветными дымами
Проплывает над домами
Беспредельщица весна,
Беззастенчиво блажа
В соловьиный колокольчик,
Жизнь мою поддев на кончик
Раскаленного ножа.

Ай, да-ну, да-ну, да-ну!
Нараспашку все ворота.
Промахнувшись мимо брода,
Я в глазах твоих тону.
А по берегу реки,
Многоопытен и грешен,
Ветер с вишен и черешен
Обрывает лепестки.

---

Братья по жизни

Мне довелось какое-то время снимать комнатушку в коммуналке на улице Зеленина в Питере. В соседней комнате жили два брата-инвалида. Один бывший зек, слепой, но неплохо игравший на гармошке. Другой бывший полковой разведчик. Они вместе надирались каждый вечер до чертиков и очень душевно пели старые песни.

Не эталоны образцовости,
В век, вызревший на человечине,
Они от анемии совести
Лечились до цирроза печени....
(вместо эпиграфа)

***
...Трещали черные динамики,
Как на жаровне барабулька.
Сосед мой, спец в гидродинамике,
В стаканы водку лил «по булькам».
Слепой, а получалось поровну,
И на закуску под тальянку
Затягивал негромко «Ворона»,
Да так, что душу наизнанку!

У Бога мамкою намоленный,
Он вырос не под образами...
Сквозь пелену от беломорины
Сверкал незрячими глазами
И горькие слова выкаркивал
Комками застарелой боли,
Как будто легкие выхаркивал,
Застуженные на Тоболе....

А брат его, картечью меченный,
На вид еще казался прочен,
Хотя и стал после неметчины
На полторы ноги короче,
Но даже пил с какой-то грацией,
И ордена сияли лаком....
А я глядел на них в прострации,
И слушал «Ворона», и плакал.

---

Ячменное зернышко

Непонятную силу таят ковыли...
Притяженье каких половецких корней
Вырывает меня из арбатских камней
Постоять на открытой ладони земли?..

И таращится полночь вороньим зрачком,
Наблюдая, как я без царя в голове -
Босиком, по колено в вихрастой траве,
До зари с деревенским хожу дурачком.

И палю самосад, и хлещу самогон,
И стихи в беспредельное небо ору...
А с утра от стыда и похмелья помру,
Упакованный в душный плацкартный вагон...

И огня не попросит уже табачок...
И засохнет в кармане зерно ячменя....
Дурачок, дурачок, ты счастливей меня,
И умнее меня... Но об этом молчок!

---

Филологический кошмар

Кошмарный сон про мистического ворона и реально существующее Федеральное агентство по культуре и кинематографии
(шутка юмора по мотивам Э.По)

Семь ночей мне снится Ворон (будто хочет взять измором),
Хмуро кружит над забором, как недобрый черный знак...
Я давал посланцу просо, мякоть сладкого кокоса,
Абрикосы , папиросы, даже опиумный мак....
Но на все мои забросы птица лишь смотрела косо,
Восклицая грозно: «ФАКК!»

Я ему: «О, Ворон вещий! Сволочь ты, иль дух зловещий?
Эко, ловко ты клевещешь! Не кончал ли ты филфак?
Ладно, ладно, шоколадный! Улетай себе обратно
Аккуратно, безвозвратно... Ты же птица, или как?..»
Но, осклабившись развратно, громко и неоднократно
Отвечал мне Ворон: «ФАКК!»

Что за вредная натура! Где высокая культура?
Это аббревиатура? Кто придумал этот мрак?!
Хуже, чем «Мин-обр-науки»... Кто-то маялся от скуки?
Оторвать бы дяде руки! Для порядка... Что, не так?
И бледнея от натуги, с выраженьем смертной муки
Согласился Ворон: «ФАКК!»

* ФАКК - Федеральное агентство по культуре и кинематографии

---

В постели с ангелом

Ночью на косогоре
Ветер пригнул рябину,
Ходит по миру горе,
Осень стреляет в спину,
Время карманным вором
Хочет обчистить память...
Над головою ворон
Принялся горлопанить...

Тьма ли тому причиной,
Сердце ли оскудело?
Пахнут ли мертвечиной
Слово мое и дело?
Хором с собачьей сворой
Выть ли, не знаю, петь ли,
Если на небе ворон
Вяжет тугие петли...

С чем ты, дружок, в столицу,
С весточкой на хвосте ли?
Видишь, какая птица
Спит на моей постели?
Хватит, недобрый вестник,
Полно тебе кружиться -
Ворону в поднебесье
С ангелом не ужиться…

---

Февральский эскиз

Ни тебе цыганской радуги,
Ни веселого шмеля –
От Елабуги до Ладоги
Поседевшая земля…
Но не все стоит на месте. И
Больше веры нет вралю,
Продувной и скользкой бестии,
Пустомеле февралю.

Пусть и звонкая от холода,
Заоконная тоска
Словно молотом отколота
От единого куска,
Но под снежными заносами,
Попирая все права,
Изумрудными занозами
Поднимается трава.

Не грусти, душа-наставница,
Я не в теле, но живой.
Ничего со мной не станется
От метели ножевой.
Промороженная выжженность,
Синий иней на столбах…
Среднерусская возвышенность,
Среднерусская судьба…

---

Поезд №126 Москва-Череповец

Мечты отпетого лунатика -
Дорожный гул, вагонный чад...
Колеса круглые, а, нате-ка,
Стучат, родимые, стучат!
И мчат подальше из Чертаново,
Через реклам шара-бара,
Меня веселого и пьяного
На севера! На севера!

Столица дышит заполошено,
А в этом поезде покой...
Тут все по полочкам разложено,
Чтоб быть у Бога под рукой...
И вольно всякому попутчику
Свою судьбу перевирать,
И рифмы к слову "жизнь" по ключику
Под стук колес перебирать.

В связи с возросшими тарифами
Спроси: «Какого ж ты рожна?!»
Но экспедиция за рифмами
До чрезвычайности важна -
В пути и мысли коробейные
Возвышеннее и честней,
Как сны и сосны корабельные,
Родившиеся на Шексне.

---

Дождь и красное вино

Приятно в снежный морозный день вытащить из черновиков что-то летнее, пусть и дождливое.
Тем более, что слово дождь тут почти безболезненно можно заменить на слово снег.


Выпив красного винца
С кровяною колбасой,
Как два брата-близнеца
(Ты косой, и он косой),
Дети одного Отца,
Каждый ангелом храним,
Вдоль Садового кольца
Дождь идет, а ты за ним.

Пусть небесная вода
Вольно катится со лба -
Выпадает иногда
На двоих одна судьба.
Так устроен этот свет,
Глянешь первого числа,
А тебя на свете нет...
Дождь прошел, как жизнь прошла.

---

Зимняя дорога на Алдан

Бывают зимы в Чили и Гвинее -
Когда дожди становятся длиннее,
Но вызревшим под пальмой золотой
В горячке белой невообразимы
Российские пронзительные зимы,
Царящие над вечной мерзлотой.

Ни волооким мачо Сенегала,
Которых смертной вьюгой не стегало,
Ни кучерявым хлопцам в Сомали
Ни дать, ни взять исконно русской дани -
Купания в крещенской иордани
У краешка заснеженной земли.

А нас-то как сподобило, а нас-то!...
Поджаристою корочкою наста
Привычно закусив дешевый спирт,
Пофлиртовав с метелью-завирухой,
От Коми до Курил под белой мухой
Страна в снега закуталась и спит.

Лишь наш «зилок» - раздолбанный, но ходкий,
К Алдану пробиваясь из Находки,
Таранит ночь то юзом, то бочком...
А в тишине значительной и хрупкой
Якутия дымит алмазной трубкой,
Набив ее вселенским табачком.

И чтобы удержать тепло и радость,
Поем и пьем лишь повышая градус.
А как иначе угодить душе,
Когда зима - не просто время года,
А в дебрях генетического кода
Невыводимый штамп о ПМЖ...

---

Вечер на двоих

День клубком пушистого волокна
Прокатился, по полу прошуршав,
Где моя любимая у окна
Для меня малиновый вяжет шарф.
Сколько лет желанная, сколько зим!
Придержу доверчивый локоток:
Не сходить ли вечером в магазин,
А потом в Сокольники на каток?
Этот мир не скучен и не покат,
Интересней выдумать не смогу:
На закате - «дутыши» напрокат,
И бокал шампанского на снегу.
Говори, любимая, говори,
Трогай душу лаковым ноготком.
Близоруко щурятся фонари,
Согревая сумерки над катком.
Рождество гирляндами на дворе -
Вся Москва в торжественных огоньках...
До чего божественно в январе
Целоваться с милою на коньках.

---

Дело было на вокзале

(Вытащил из пыльных запасников. Отряхнул, подправил...
Не помню уже сейчас, когда это точно было (год 92-94),
но история подлинная, чем, собственно, и интересна).


На Киевском вокзале под стеклянным колпаком
Клубился жар не северного толка.
За день перронный колокол не звякнул ни по ком -
Все поезда застряли. И надолго.
От солнца гнулись рельсы. Но не в том была беда.
Под Малоярославцем (буду точен)
Какой-то ушлый крендель срезал с мачты провода,
Всю ветку до столицы обесточив.

Америке с Европой и не снилась эта жизнь,
Накал толпы - не бытовой скандальчик...
В тот день, хоть на минуту между нами окажись,
Обкакался б их писающий мальчик.
Народ гудел и злобно (будто осы о плафон)
Стучался в твердь служебных комнатушек,
Где взмыленный диспетчер, позабыв про микрофон,
От ужаса совсем сошел с катушек.

И репродуктор выдал сквозь людскую маяту,
На весь вокзал выкашливая фразы:
«Не ту страну назвали Гондурасом.... Ой, не ту!»
Весомо подытожив: «Пидорасы!»
И захлебнулся паузой — ни мертвый, ни живой....
Но там, где вызревали гроздья бунта,
Все сразу пообмякли, закивали головой,
И посветлели лицами как будто...

Конечно, так совпало, но закончился облом,-
Хотя и слово, безусловно, сила!-
Заерзали составы, зачирикало табло,
С расплавленных небес заморосило...
Поверьте, так бывает. И всего-то пара фраз,
А могут целый мир спасти порою....
Вот так оно и вышло, что дурацкий Гондурас
Я тихо числю родиной второю.

---

Город

Этот стреляный город, ученый, крученый, копченый,
Всякой краскою мазан – и красной, и белой, и черной,
И на веки веков обрученный с надеждой небесной,
Он и бездна сама, и спасительный мостик над бездной.

Здесь живут мудрецы и купцы, и глупцы и схоласты,
И мы тоже однажды явились - юны и скуласты.
И смеялся над нашим нахальством сиятельный город,
Леденящею змейкой дождя заползая за ворот.

Сколько раз мы его проклинали и снова прощали,
Сообща с ним нищали и вновь обрастали вещами,
И топтали его, горделиво задрав подбородок,
И душой прикипали к асфальту его сковородок...

Но судьба, как мясник, по живому безжалостно режет,
И мелодии века все больше похожи на скрежет,
И все громче ночные вороны горланят картаво,
Подводя на соседнем погосте итоги квартала...

Ах, какая компания снова сошлась за рекою,
И с туманного берега весело машет рукою...
Закупить бы «пивка для рывка» и с земными дарами
Оторваться к ушедшим друзьям проходными дворами...

Этот стреляный город бессмертен, а значит бесстрашен.
И двуглавые тени с высот государевых башен
Снисходительно смотрят, как говором дальних провинций
Прорастают в столице другие певцы и провидцы.

---

Бабье лето

Еду с ярмарки, качу под горку пьяненький,
И усы копчу махоркою чертям назло.
Зреют во поле кнуты (а, нет бы пряники!),
Снова, чем мы удобряли, то и выросло...
Голова от горьких дум и винных доз тупа,
С колокольни протрезвонить не мешало бы...
Жаль, что Главный Абонент вне зоны доступа,
Не желает больше слушать наши жалобы.

Журавлей по небу гонит ветер с Севера,
Без конвоя, но с ухваточками лисьими,
А душа моя (держите ее семеро!)
Что-то стала слишком метеозависимой...
Нагулялся, видно, тропами лихими я,
Нахлебался жизни крепкого рассола там,
Только, это ли не чудо, не алхимия:
Просыпаюсь нынче - все залито золотом!

Бурелом ночным дождем до блеска вылизан,
Осыпается березовыми стансами,
Дерева надели платья с низким вырезом,
Будто ждет их не зима, а песни с танцами.
И вершиной по аршину крутояр реки
Честно делится с богатыми и нищими...
Бабье лето. Я качу под горку с ярмарки,
Золотой листвой шурша за голенищами.

---

Буддистско-оптимистическое

По нашей ли Тверской, по ихнему ль Монмартру,
Вперед или назад, куда бы ты ни шел -
Прими на посошок и повторяй как мантру:
«Все Будде хорошо! Все Будде хорошо!»

Какая б лабуда не лезла из-под спуда,
Какая б ерунда не падала в горшок,
Ты при любых делах спокоен будь как Будда,
И знай себе тверди: «Все Будде хорошо!»

Молитвенник оставь смиренному монаху,
И не гляди на баб, как лошадь из-за шор...
А если жизнь тебя пошлет однажды на кол,
Конечно же и там все Будде хорошо!

Закончив путь земной, взойдем на горный луг мы
И канем в облака, как в омут на реке,
Где белые снега великой Джомолунгмы
Куличиком лежат у Будды на руке...

Ну, а пока, дружок, по ихнему ль Монмартру,
По нашей ли Тверской, куда бы ты ни шел -
Прими на посошок и повторяй как мантру:
«Все Будде хорошо! Все Будде хорошо!»

--------
Рифма "на кол" не самая точная, зато политкорректная

---

Ресторанная певица

(шансон)

В Абакане на вокзале подавали чай, да пиццу,
А в довесок навязали ресторанную певицу...
Пассажир косится в ценник, понимая, что не даром
На забытой Богом сцене спорят скрипка и гитара.

Как простуженная птица, поднимая зябко плечи,
Ресторанная певица хриплый голос рюмкой лечит.
На перроне минус сорок, как в бутыли самогона,
И уже скрипит рессора уходящего вагона.

За окном снега по пояс. За щекою тает пицца.
Мчится к югу скорый поезд, почему же нам не спится?
Нарушая морок сонный, пополам с ночным циклоном,
Эхо грешного шансона бьется в темное стекло нам.

Этот миг не повторится: в дымке легкого шифона
Безымянная певица возле стойки микрофона
Обжигает странной болью, хриплой нотой, жаром горна,
Незадавшейся любовью, песней, рвущейся из горла.

---

Переводчик

Перед небом я и босый, и голый...
Зря нелегкая часы торопила...
Сердце бьется, словно раненый голубь,
Залетевший умирать под стропила...

Ну, не вышло из меня капитана!
Обнесла судьба пенькой и штормами,
Не оставила других капиталов,
Кроме слов, что завалялись в кармане.
Вот и жарю их теперь каждый вечер,
Нанизав строкой, как мясо на шпажку.
Даже с чертом торговаться мне нечем –
На черта ему душа нараспашку?
Толмачом и переводчиком чая,
Задолжавшим и апрелю, и маю,
Полуночную свечу изучая,
Языки огня уже понимаю.
Остальное и не кажется важным.
Согреваясь свитерком ацетатным,
Я однажды стану вовсе бумажным
И рассыплюсь по земле поцитатно.
Дождь заплачет, разбиваясь о ставни,
Нарезая лунный лук в полукольца…
На полях ему на память оставлю
Переводы с языка колокольцев.

---

На Северной Двине

Когда на Северной Двине я,
От тишины деревенея,
Взошел на каменный голец,
Каленым шилом крик совиный
Меня пронзил до сердцевины,
До первых годовых колец.
И все, что нажил я и прожил,
На миг до обморочной дрожи
Предстало серым и пустым.
А ветер гнал по небу блики
И, как страницы вещей книги,
Трепал зеленые листы.
И я, склоняясь все покорней,
К воде тянуть пытался корни,
Чтоб мир испить наверняка.
Но снова задремало Лихо,
Ушла волна, и стало тихо
В наивных кущах ивняка

---

Ангел из Чертаново

Солнце злилось и билось оземь,
Никого не щадя в запале.
А когда объявилась осень,
У планеты бока запали,
Птицы к югу подбили клинья,
Откричали им вслед подранки,
И за мной по раскисшей глине
Увязался ничейный ангел.

Для других и не виден вроде,
Пол-словца не сказав за месяц,
Он повсюду за мною бродит,
Грязь босыми ногами месит.
А в груди его хрип, да комья -
Так простыл на земном граните...
И кошу на него зрачком я:
Поберег бы себя, Хранитель!

Что забыл ты в чужих пределах?
Что тебе не леталось в стае?
Или ты для какого дела
Небесами ко мне приставлен?
Не ходил бы за мной пока ты,
Без того на ногах короста,
И бока у Земли покаты,
Оступиться на ней так просто.

Приготовит зима опару,
Напечет ледяных оладий,
И тогда нас уже на пару
Твой начальник к себе наладит...
А пока подходи поближе,
Вот скамейка - садись, да пей-ка!
Это все, если хочешь выжить -
Весь секрет как одна копейка.

И не думай, что ты особый,
Подкопченный в святом кадиле.
Тут покруче тебя особы
Под терновым венцом ходили.
Мир устроен не так нелепо,
Как нам чудится в дни печали,
Ведь земля — это то же небо,
Только в самом его начале.

---

Скандинавское

Если душа захочет попасть впросак,
Можешь старинной книги открыть засов -
Пусть уведет язык скандинавских саг
В царство единорогов и белых сов.

В диком краю без разницы, чей ты сын,
Если добудешь право на кров и хлеб.
Крови медвежьей выпьешь и будешь сыт.
Крови людской насмотришься, станешь слеп.

Хочешь, молись отчаянным небесам,
Хочешь, гнилую поросль руби мечом.
Дан тебе посох, а веру отыщешь сам,
А не сумеешь - боги тут ни при чем.

Крепкая брага. Весел шестнадцать пар.
Ждет храбрецов Вальхалла, а трусов - нет.
Если норманн ведет боевой драккар,
Даже собаки боятся залаять вслед.

Яростный мир загадочен и красив,
Как хоровод валькирий в ночном лесу.
Ворон сидит на дереве Иггдрассиль.
Судьбы людей качаются на весу.

---

Катунь-река

По Катуни волны катят
За груженою баржою,
Жмется к ней скуластый катер,
Крытый охрою и ржою -
Он исходит жарким паром,
Он гремит гудком басовым...
И закат над этой парой
Словно маслом нарисован.

Полыхнул огонь причальный,
Подмигнул окрестным селам,
Зазвучал мотив печальный,
А за ним мотив веселый.
Мы танцуем у ангара
Под гитару и гармошку,
Под бессмертную «Шизгару»,
Надоевшую немножко.

Паутинка золотая
Облетает с небосклона.
Духи Горного Алтая
Нам кивают благосклонно.
Их удел не канул втуне,
Не растаял на закате:
По Катуни, по Катуни
Золотые волны катят.

---

Субботнее

Любимая, сегодня выходной,
Позволь же сну еще чуть-чуть продлиться,
Пока заиндевевшая столица
Ругается с метелью продувной.
Не вслушивайся в злые голоса,
Пускай зима за окнами долдонит,
А ты, нательный крестик сжав в ладони,
Поспи еще хотя бы полчаса:
Янтарных глаз своих не открывай,
Не уходи со сказочной дороги,
Пусть доедят твои единороги
Из теплых рук волшебный каравай.
Дай доиграть все ноты трубачу,
Дай храбрецу управиться с драконом...
А я пока яичницу с беконом
Поджарю и чаёк закипячу.

---

Старая Прага

На недельку съездил в Прагу. В блокноте осталось несколько зарисовок. Вот одна из них.

***
Прага, как старая дама в вуали -
Профиль готичен.
Здесь электрический смайлик трамвая
Анекдотичен.
Тонем в истории улочек узких -
Даты и прочерк.
Толпы туристов. Но, кажется, русских
Больше чем прочих.

Влтава гоняет усталые волны
Между мостами.
Буквы на вывеске бара неполны -
Стерлись местами.
Двое подсели за столик, спросили,
Вы не из Тынды?
Что ж, признаваться, что ты из России
Стало не стыдно.

Нас узнают не по вычурным платьям,
Не по каратам,
А по тому, как беспечно мы платим
Ихнему брату,
И по тому, как душевно гуляем,
Вольно глаголим,
Гоголем ходим, где раньше буянил
Глиняный Голем.

Темное пиво, гуляя по замку,
Мы ли не пили?
И восхищались, как держат осанку
Древние шпили...
На гобеленах в покоях монарших
Пражские ночи.
Толпы туристов. И, все таки, наших
Больше, чем прочих.

---

Альтер эго

Я не знаю, кто там живет внутри
И глядит молчком сквозь мои зрачки.
Я его терплю. Он со мной хитрит,
Норовит обратно вернуть тычки.
Как заноза в сердце, как в горле ком,
День и ночь елозит внутри меня,
То напрасным словом под языком,
То опасной мыслью обременя.

Мне бы с ним на пару напиться в дым,
Но и я в завязке, и он не пьет.
Вот и топчем оба одни следы,
Хоть он очень рвется уйти вперед,
Так и тянет силы мои из жил,
Строя козни мне за моей спиной...
Я б его давно из себя изжил,
Если б этот выскочка не был мной.

---

Снежное

Мы и ухари, мы и печальники,
Разнолики в гульбе и борьбе.
Как тряпичные куклы на чайнике,
Каждый – столоначальник себе.
Всякий раз по державной распутице
Выходя свою самость пасти,
Ждем, что ангелы все-таки спустятся
От ненастной напасти спасти.

Ни фен-шуй, ни шаманские фенечки
Не защита от ночи лихой.
Осень лузгает души, как семечки,
И нахально сорит шелухой.
Обретаясь у края безбрежного,
Сам себе я успел надоесть:
Ты прости меня, Господи, грешного,
Если знаешь, вообще, что я есть!

Безответный вопрос закавыкою
Око выколет из темноты:
Если всякому Якову «выкаю»,
Почему со Всевышним «на ты»?
Сверху падают снега горошины,
Снисходительно бьют по плечу,
И стою я во тьме огорошенный,
И фонариком в небо свечу.

---

Огонь октября

Дымится кровью и железом
Заката рана ножевая -
Еще один ломоть отрезан
От солнечного каравая,
Отрезан и почти доеден
Земным народом многоротым,
И мир вот-вот уже доедет
До пустоты за поворотом.

Массовке, занятой в параде,
Воздав под журавлиный лепет,
По желтой липовой награде
Под сердце осень щедро влепит,
Одарит царственно и канет,
И снова щенною волчицей
Тоска с обвисшими сосками
За нами будет волочиться.

Почти сгорел в ночном камине
Запас октябрьских ассигнаций,
Легки печали на помине,
Но им за нами не угнаться,
Ведь о Творце поговорив, мы
За ним признали дар поэта,
Который ради звонкой рифмы
За летом повторяет лето.

---

Дефиле по зоопарку (полный вариант)

Гутен абэнт, дорогая, миль пардон,
Пожалей меня, сегодня, пожалей!
По жаре я выпил крепкого бордо,
А потом еще добавил божоле.
И от винного безвинно разомлев,
Посмотреть надумал, дозу перебрав,
Как теряет в зоопарке разум лев,
От того, что даже именем не прав.

Между клеток, словно стража по дворам,
Я себя гортанным окриком бодрил.
Вот архар (читай, по нашему – баран),
Вот гривастый сомалийский гамадрил...
Я ему: «Ну, как баланда, франкенштейн?
Хочешь фиников подброшу или слив?»
Он мне жестами ответил: «Нихт ферштейн!»
И ссутулился, как узник замка Иф.

Я тогда ему: «Муа, коман са ва?»
Он в ответ мне: «Сэ тре бьен, авек плезир!»
И напрасно в ухо ухала сова,
И вертелась злая белочка вблизи -
Ведь родство уже почуяв, вуаля,
(Не одни мы на планетном корабле!)
Я читал ему по памяти Золя,
Он показывал мне сценки из Рабле.

Может быть тому причиной допинг вин,
Но я понял, раздавая ливер блюд,
Почему на солнце ежится пингвин,
И за что всю жизнь горбатится верблюд.
Я кормил их сладкой булочкой с руки,
Развлекал сидельцев хайками Басё -
Мы ж похожи, словно капли из реки,
Только наш загон пошире, вот и все!..

Дефиле по зоопарку. Подшофе,
Музыкально выражаясь – форте пьян,
Я присел за столик летнего кафе,
Утомившись от зеленых обезьян.
Заказал и черри бренди, и халвы.
В обрамлении решетчатых оправ
Плотоядно на меня смотрели львы,
Травоядно на меня взирал жираф.

Душный вечер недопитым черри пах.
Я, сказав официантке «данке шон»,
Слушал мысли в черепах у черепах,
В толстый панцирь спать залезших нагишом.
Ощущал себя то мышью, то совой,
Старым буйволом, забитым на пари,
То стервятником, что грезит синевой,
Где со стервой своей первою парил.

Оплетала прутья цепкая лоза,
Винторогий козлик блеял о любви.
Его желтые печальные глаза
Вызывали дежавю у визави...
Громыхал оркестрик жестью «ля-ля-фа».
Мой сосед, искавший истину в вине,
Подмигнул мне через стол: «Шерше ля фам»?
Я подумал… и пошел домой к жене.

---

Хабанера

Хмурый вяз узлом завязан сквозняками в парке старом,
Как нахохленные ноты воробьи на проводах,
А под ними на скамейке человек сидит с футляром,
Зажимая пальцем струны на невидимых ладах.

Опустевшая аллея незлопамятного года,
Милосердная погода, позабытая давно –
Здесь когда-то наши мамы танцевали до восхода,
И смотрели наши папы черно-белое кино.

Над эстрадою фанерной громыхала хабанера,
Медной музыкой качало фонари над головой,
И по небу проплывала желтоглазая Венера,
Словно тоже танцевала под оркестрик духовой.

А сегодня на площадке только листьев кружат пары,
Пляшут призрачные тени в отдаленном свете фар...
Музыкант достанет скрипку из потертого футляра,
И она негромко вскрикнет, не узнав осенний парк.

---

Снег

С неба падает злой
снег.
Ветер валит людей
с ног.
Мир бы прожил еще
век,
если б ночь пережить
смог.
На дороге хромой
пес -
он не помнит своих
лет,
и бежит от седых
ос,
оставляя косой
след.

У него в колтунах
шерсть,
а в глазах пустоты
высь.
Молодежь говорит:
«Жесть!»
Старики говорят:
«Жизнь»...
И его горловой
вой,
как последних надежд
крах.
И качается дом
твой,
словно тоже познал
страх.

И мешает понять
мрак,
очертив на снегу
круг,
кто сегодня кому
враг,
кто сегодня кому
друг.
Под ногой ледяной
тьмы
ненадежный хрустит
наст.
И остались одни
мы -
кто еще не забыл
нас.

На часах без пяти
шесть.
Замедляет земля
бег.
Молодежь говорит:
«Жесть!»
Старики говорят:
«Снег»…
И дрожит на ветру
свет
занесенных ночных
ламп.
И кружит по земле
след
неприкаянных трех
лап.

---

Ул. Победы, д. 8

Картошка с луком, кисель из ревня,
Стоит над лугом моя деревня,
Кругом природа, как чудо света,
А вот народа, считай, что нету.

Был дядя Коля - пропал в Анголе.
Был дядя Ваня - убит в Афгане
А нынче Вовка погиб у Нинки.
Налей ка водки, у нас поминки.

А что мы ждали, бальзам, да мирру,
Раз принуждали кого-то к миру?
Держава станет сильнее что ли,
Без дяди Вани и дяди Коли?

В сарае куры, в телеге кляча,
Мужчины курят, а бабы плачут.
У нас тут вольно, кругом природа,
Но больно мало уже народа.

А, впрочем, брат, потому и вольно,
Что мы еще побеждаем в войнах.
Стакан граненый накрыт горбушкой…
Пожарь, Матрена, нам ножки Буша.

---------------
(Кисель из ревня – так называла его моя бабушка, которая мне его и готовила. Хотя правильнее, пожалуй, из ревеня).

---

О природе вещей

Миллиардами лет, всем стрельцам вопреки,
Ходит тучный телец возле млечной реки -
Между звездных болот на вселенских лугах
Он у Бога с руки наедает бока.

А у нас на земле ты родился едва,
Как уже поседела твоя голова,
И с вопросом никак не сойдется ответ,
Для чего нас из мрака призвали на свет?

Для чего было звездами тьму засевать,
Если нам не случится на них побывать?
Если смерть в этом мире в порядке вещей,
Для чего же тогда мы живем вообще?..

То ли чашею смысла обнес нас Господь,
То ли смысла и было всего на щепоть,
И мы правы, когда за любовь во плоти
По космическим ценам готовы платить?

Или просто природа вещей такова,
Что Всевышний, даруя влюбленным слова,
Их устами пытается песню сложить,
Ту, которая сможет его пережить.

---

Апокалипсис

На седьмом ли, на пятом небе ли,
Не о стол кулаком, а по столу,
Не жалея казенной мебели,
Что-то Бог объяснял апостолу,
Горячился, теряя выдержку,
Не стесняя себя цензурою,
А апостол стоял навытяжку,
И уныло блестел тонзурою.

Он за нас отдувался, Каинов,
Не ища в этом левой выгоды.
А Господь, сняв с него окалину,
На крутые пошел оргвыводы,
И от грешной Тверской до Сокола
Птичий гомон стих в палисадниках,
Над лукавой Москвой зацокало
И явились четыре всадника.

В этот вечер, приняв по разу, мы
Состязались с дружком в иронии,
А пока расслабляли разумы,
Апокалипсис проворонили.
Все понять не могли – живые ли?
Даже спорили с кем-то в «Опеле»:
То ли черти нам душу выели,
То ли мы ее просто пропили.

А вокруг, не ползком, так волоком,
Не одна беда, сразу ворохом.
Но язык прикусил Царь-колокол,
И в Царь-пушке ни грамма пороха...
Только мне ли бояться адского?
Кочегарил пять лет в Капотне я,
И в общаге жил на Вернадского -
Тоже, та еще преисподняя!

Тьма сгущается над подъездами,
Буква нашей судьбы - «и-краткая».
Не пугал бы ты, Отче, безднами,
И без этого жизнь не сладкая.
Может быть, и не так я верую,
Без креста хожу под одеждою,
Но назвал одну дочку Верою,
А другую зову Надеждою.

---

Город "Ха"

Гроза над Становым хребтом
В шаманские грохочет бубны.
И пароходик однотрубный,
Взбивая сумерки винтом,
Бежит подальше от греха
К причалу, пахнущему тесом,
Туда, где дремлет над утесом
Благословенный город «Ха».

Я с детства помню тальники
И лопоухие саранки,
И уходящие за рамки
Кварталы около реки,
Коленопреклоненный дом
В дыму сирени оголтелой...
И до сих пор сквозь все пределы
Я этим городом ведом.

Я вижу и закрыв глаза
Сквозь сеть ненастного ажура,
Как от Хекцира до Джугджура
Гремит шаманская гроза,
И переборками звеня,
Держа в уме фарватер трудный,
Мой пароходик однотрубный
Опять уходит без меня.

---

Человек за рамки вышел

Человек за рамки вышел.
Фотоснимки опустели.
Навсегда поднявшись выше
Опостылевшей постели,
Где ты нынче обитаешь,
Недотыкомка вчерашний,
Под какой стрехой витаешь,
Над какой летаешь пашней?

Постигаешь ли вершины,
Проникаешь ли в глубины,
Обживаешь ли крушину
Вместе с парой голубиной?
Свет не виден за свечами.
Не суди же нас, любезный,
Погрузившихся в печали
Маракотовые бездны.

Нас покуда кормит с блюда
Суета горизонтали.
Нам хватает злого люда
С однотонными зонтами.
А тебе цветной дугою,
Перламутровою дымкой
Хорошо ли над тайгою
И любимою Ходынкой?

---

Последний хиппи

Закатился в Неву Юпитер,
Воцарился взамен Меркурий.
Обнимая глазами Питер,
Старый хиппи сидит и курит.
У него голубые джинсы,
У него своя колокольня,
И на круглом значке Дзержинский,
Чтобы было еще прикольней.

Мог бы к теще уехать в Хайфу,
По Турину ходить и Риму,
Но ему ведь и здесь по-кайфу
Покурить на бульваре «Приму».
Внуки правы, что старый хрен он -
Небо плачет ему за ворот,
А на сердце бессмертный Леннон,
И хипповый гранитный город...

Время дождиком долбит в темя,
Мимо гордые ходят "готы".
Старый хиппи уже не в теме,
Хоть и все мы одной зиготы.
Он бы просто немного выпил,
Прогулялся проспектом Невским,
Но последнему в мире хиппи
Даже выпить сегодня не с кем.

---

Песенка о творческих муках

Одному кабак, да музыка,
Мне же снова «аз», да «ижица».
Ах ты, муза моя, музонька,
Снова книжица не движется,
Не ложится стих, хоть режь его!
Я грущу у подоконника.
А в окне — не то, что б лешего,
Нет ни пешего, ни конника.

То-то мне сегодня муторно с утра,
Жизнь достала до усталого нутра,
Припекает непонятною виной,
А причины для печали — ни одной.

Дать бы выход раздражению
Двойником в зеркальной темени,
Зафингалить отражению
Веской фразою по темени:
«Что глядишь печальней бассета?
Хочешь вешаться? Я пояс дам.
Эко, жизнь тебя колбасит-то!
Как Каренину под поездом.

Если кажется, что пишется не в кайф,
Можно скушать литру клинского пивка,
Потому как за доскою гробовой
Не поможет даже Гриша Грабовой!»

Вот, и солнце - словно в Турции,
Ветерок ласкает волосы,
А вокруг цветут настурции,
Васильки и гладиолусы -
Прямо райская идиллия,
Почему же я в прострации,
Как засохшая рептилия,
Или кот после кастрации?

Может в небе вьется ворон надо мной?
Может это просто кризис возрастной?
Может надо выпить водочки «Кристалл»,
Чтобы вирус мерехлюндии отстал?..
...........
Ой, не сглазьте, вроде стронулась строка,
Значит жизнь ко мне не так уж и строга -
Вот и снова я парнишка удалой,
Будто сбросил сразу надцать лет долой!

---

Колокол

Молодой нахал языком махал,
В небесах лакал облака -
Медный колокол, бедный колокол,
В синяках теперь все бока.
Не из шалости бьют без жалости,
Тяжела рука звонаря…
Пусть в кости хрустит, коли Бог простит,
Значит, били тебя не зря.

От затрещины брызнут трещины,
Станешь голосом дик и зык.
Меднолобая деревенщина,
Кто ж тянул тебя за язык?
Из-под полога стянут волоком,
Сбросят олуха с высока.
Медный колокол, бедный колокол,
Домолчишь свое в стариках...

Отзвенит щегол, станет нищ и гол,
Но, пока сам себе закон,
Громыхает упрямый колокол
Раскалившимся языком.
Суп фасолевый, шут гороховый,
Флаг сатиновый на ветру,
С колоколенки на Елоховой
Звон малиновый поутру...


---
*Подмосковное село Елох (это то же самое, что "ольха") с храмом было известно еще с 14-15 в. Нынешнее здание Елоховского собора было построено в 1835 году.
С тех пор храм, сейчас уже находящийся в черте Москвы, не закрывался.

---

Ночное погружение

Мы в лето канули на дно -
В заросший сад, где тени веток,
Как лапы призрачных креветок,
Всю ночь царапают окно.
Среди созвездий и комет
Кочуем в дачной батисфере.
И в незадраенные двери
Течет зодиакальный свет.

То Рак, то Рыбы, то Луна
Являют любопытный профиль.
А полночь, как хороший кофе,
И ароматна и темна.
И с приземленного крыльца
Сквозь крону старенькой рябины
Приоткрываются глубины
Вселенских замыслов Творца.

Но ни тревожный трубный глас,
Ни звезд холодных отдаленность,
Ни злая предопределенность
Еще не поселились в нас.
И путь назначенный верша,
Но не желая ставить точку,
Мы эту ночку по глоточку
С тобой смакуем не спеша.

---

Имена на снегу

Когда объявит белый танец
Небесный церемониймейстер,
Когда пронзительная нота
Из-под кленового смычка
Перечеркнет заслуги лета,
И дальновидное предместье
Достанет снежные одежды
Из ледяного сундучка,
Не подведи меня, родная,
Не разожми свои объятья,
Какие б дудки ни гудели,
Не отводи любимых губ,
И ворон на соседней крыше
Не руны зимнего проклятья,
А наши имена напишет
На свежевыпавшем снегу.

---

Пес

Мой сосед - не фраер, имеет Лексус
и пьет Шабли,
У него в квартире на стенке подлинник
Пикассо.
Но вчера, сучок, своего же пса
кипятком облил,
Потому что тот помочиться вздумал
на колесо.

Я отбил беднягу, сменил ошейник и
верь - не верь,
Пес лежит теперь на моей постели
и лижет бок,
На меня рычит и тоскливым глазом
глядит на дверь,
Потому что я для него никто,
а хозяин - Бог.

Ты прости нас, Господи, мы не ведаем,
что творим.
На душе ненастно, как после собственных
похорон.
Полыхает дымным рекламным заревом
Третий Рим,
И соседа выжигу, как нарочно,
зовут Нерон.

А ведь был Мироном, но имя в паспорте
подскоблил,
И летает в Ниццу, как VIP-персона,
и в Хургаду.
У него есть банк, где старушки держат
свои рубли -
В самый раз мотаться по заграницам
сто раз в году.

Пес уснул, устав дожидаться «бога»,
но мне не рад.
Подлечу страдальца и на охоту
возьму в тайгу.
Мы еще подружимся, мы похожи,
мой бедный брат,
У меня ведь тоже свой Бог, и тоже
саднит в боку.

---

Водоноша

Захлебнувшись от восторга,
Рукоплещет водосток.
Прогулявшись у Мосторга,
Дождь уходит на восток
По шоссе Энтузиастов
Ясноглазый, зоревой,
Выступая голенасто
С непокрытой головой.

Будет птице и лисице
Чем напиться в роднике,
Будет где росе укрыться -
В тальниковом тайнике.
Не январская пороша
Леденящею бедой,
А веселый водоноша
Освящает мир водой.

Все неплохо, да кукушка
Поутихла за рекой.
Ты б накинула, подружка,
От щедрот годок-другой.
Ну, а если, жизнь итожа,
Устранишь меня от дел,
Разреши хоть водоношей
Посещать земной предел.

---

Под луною ледяною

Не тоскою городскою,
Не Тверскою воровскою -
Глубиною и покоем
Дышит небо над Окою.
Подмигнул далекий бакен.
Слышен тихий лай собаки.
Эхо между берегами
Разбегается кругами…

У реки сегодня течка.
Вот заветное местечко,
Где она волною чалой
Мирно ластится к причалу -
Подойдя волной седою
Гладит берег с лебедою,
А волною вороною
Огибает стороною…

Я, наверно, очень скоро,
Позабуду склочный город,
Навсегда закрою двери
И, покинув дымный берег,
Через омуты и травы
Уплыву на берег правый
Неземною тишиною
Под луною ледяною…

---

Плач деревенского домового

У некошеной межи старый клен сутулится,
Потянулись журавли в теплые места.
Ни одной живой души - опустела улица,
Лишь колодезный журавль улетать не стал.

Заморочены быльем нелюдимой вотчины
Черноземные поля. Сныть из края в в край.
По деревне горбылем ставни заколочены.
Кто-то выбрался в райцентр, кто-то сразу в рай.

Самодельное винцо пьется — не кончается,
Вот и чудится порой силуэт в окне.
Выбегаю на крыльцо... Это клен качается,
Да колодезный журавль кланяется мне.


---
В Курской области (Советский район) есть заброшенная деревушка Малая Карповка. Места там удивительной красоты, но заезжие рыбаки и грибники стараются обходить их стороной. Говорят, что в одном из полуразрушенных домов живет не то леший, не то домовой, который не жалует туристов...

---

Северная песня

Над Печорой ночь глухая -
Злым угаром из печи.
Заскучали вертухаи,
Лесорубы и бичи.
И уже не понарошку
Проклиная Севера,
Под моченую морошку
И печеную картошку
Пьют с утра и до утра.

А по небу над Онегой,
Как разлившийся мазут,
Тучи грузные от снега
Черной ветошью ползут,
И беспутная морока
Укатала старый ЗИЛ...
Ведь не всякий путь от Бога,
А особенно дорога
По архангельской грязи.

Здесь не Ялта и не Сочи.
Даже, скажем, не Чита.
И народец, между прочим,
Тем, кто в Сочи — не чета:
Не архангелы, конечно,
Пьют в архангельской глуши,
Но по всем законам здешним
Помогать таким же грешным
Им - отрада для души.

Аты-баты, все дебаты
Прекращая до поры,
Взяли слеги и лопаты,
Разобрали топоры,
Пошутили: «Ты ж не катер!»,
Приподняли целиком,
Отнесли к надежной гати,
И опять машина катит
С ветерком и матерком.

И уже иной виною
Ощущается гульба
Там, где Северной Двиною
Причащается судьба,
Где любви - на рваный рубль,
А на тысячу – тоски,
Где печные воют трубы
И гуляют лесорубы,
Как по скулам желваки.

---

Я мог бы...

Я мог бы лежать на афганской меже,
Убитый и всеми забытый уже.
И мог бы, судьбу окликая: «Мадам,
Позвольте, я Вам поднесу чемодан!»,-
В Чите под перроном похмельный «боржом»
По-братски делить с привокзальным бомжом...

Я мог бы калымить в тобольской глуши,
Где хуже медведей тифозные вши.
Тяжелым кайлом натирая ребро,
Под Нерчинском в штольне рубить серебро
Я мог бы... Но жизнь, изгибаясь дугой,
По-барски дарила и шанс, и другой.

Иные галеры - иной переплет.
И вновь под ногами старательский лед:
В словесной руде пробиваюсь пером -
Меня подгоняет читинский перрон
И тот, кто остался лежать на меже,
Убитый и всеми забытый уже.

---

Сливки общества

Твердили миру Плиний и Авиценна:
Поэзия — дар небесный и тем бесценна.
И вот она дура-дурой в дырявом платье
Стоит на сцене, а денег никто не платит.

Поэты косят в народ одичалым глазом,
А мир торгует мочалом,навозом, газом
И все норовит повыше задрать тарифы.
Его не волнует драма глагольной рифмы.

Остались из миллиардов едва ли тыщи
Таких, кто ищет вкуса духовной пищи.
Но я для них твердить буду неустанно:
Вы сливки общества! Даже его сметана!

Вы сливки! Пускай вас слили, но вы не скисли,
Храня калории чувства и градус мысли.
Вы помните, что был Плиний, и Авиценна,
И что Поэзия — дар, и она - бесценна.

---

Портрет Жанны Самари

«Круг не должен быть круглым».
Пьер Огюст Ренуар
(1841-1919)

Опять рисует Ренуар
Не деву в розовом трико,
Но аромат Мажи нуар,
И волшебство мадам Клико.
Парижской моде вопреки
Не дорогие телеса,
А только ломкий взмах руки
И странный свет в ее глазах…

Судьба выводит вензеля,
Но что вам сказочный сезам,
Когда в друзьях Эмиль Золя,
Тулуз-Лотрек и Поль Сезанн,
И ваш непризнанный талант
Затмил над Сеной фонари.
Сидит у краешка стола
Красотка Жанна Самари.
Она весьма удивлена:
Вы не подняли головы,
Вам безразличен вкус вина,
Но интересен цвет травы...
Звезда из Комеди Франсез
Не посещает дом любой,
Ей жаль, что творческий процесс
Для вас важнее, чем любовь.

Как карамелька за щекой
Могла бы таять ваша жизнь.
Но вы меняете покой
На краски и карандаши,
Рисуя моде вопреки
Не дорогие телеса,
А только ломкий взмах руки
И странный свет в ее глазах…
-------
Французский художник-импрессионист Пьер Огюст Ренуар при жизни никогда не был любимцем судьбы. Несколько раз он повреждал и ломал руки. И с возрастом из-за артритных болей уже не мог удерживать в пальцах кисть. Тогда он стал прибинтовывать ее, продолжая рисовать до своих последних дней.
Зная это, понимаешь, насколько выстраданы его слова: «Творчество — высшая форма торжества человека над самим собой, победа его в борьбе с роком.»

---

Ах, туча кучевая...

Ах, туча кучевая,
Цыганская родня...
Ей участь кочевая
Не омрачила дня.
Напевом скоморошьим
Скользнула у воды,
Дымком из трубки Божьей,
Клочком из бороды.

Я следом по дорожке
Сквозь топи и леса,
Где клюква, да морошка,
Как алая роса,
В раздолбанной телеге
Трясусь по колее,
Мечтая о ночлеге,
Тоскуя о жилье.

Горит в избе лучина.
Спит старый домовой,
Тулупчиком овчинным
Укрывшись с головой.
А рядом с ним на печке
У тихого огня
Уютное местечко
Осталось для меня.

---

Твер-буль

Играют витринные грани
В столично-ларечном бреду,
Где я не последний, но крайний
По краю бульвара бреду.
Под гам воробьиной семейки -
Узнали меня и галдят -
Привстали на лапах скамейки
И вслед дружелюбно глядят.

И Вася какой-то в «Ливайсе»,
Бутылку с винтом раскрутив,
Сигналит рукою: «Вливайся
В проверенный наш коллектив!»
Но я сам не свой от досады,
За воротом пряча скулу,
Людей сторонюсь, как засады
Во вражьем глубоком тылу.

А призрачный ветер неистов,
Со свистом качает дома,
И желтые мокрые листья
В пустой задувая карман.
И тучи проносятся молча
Над кромкой холодной воды,
И времечко с прикусом волчьим
Все крепче сжимает кадык.

(Москва, Тверской бульвар)

---

Хромая судьба

На северном склоне июня поник бересклет.
Вранье, что повинную голову меч не сечет.
Судьба пригибает мужчину бальзаковских лет
Под камень лежачий, куда и вода не течет.

Судьба пригибает, а он ей не верит, чудак,
Транжиря минуты, как самый отъявленный мот.
Он старую мебель сегодня занес на чердак.
И краски веселой купил. И затеял ремонт.

Стихами исписаны стены, а плюшевый плед
Шампанским залит. И любовными играми смят.
Судьба пригибает мужчину бальзаковских лет.
А он и не знает, что жизнью с довольствия снят.

Смеется, склонять не желая дурацкого лба.
Бурлит сумасбродным течением горной реки...
И следом едва поспевает хромая судьба.
И злится. И длится самой же себе вопреки.

---

Мои Палестины

Я все-таки пока остановился на этом варианте путевых заметок пребывания в Израиле. Хотя вариантов было много (я снимал их, снова выставлял), и в итоге "успокоился" на одном из самых первых :)

1.
Багровеет луны апельсин -
Недоверчивый глаз суховея.
Раскалившись на гриле хайвея,
По Бат-Яму гуляет хамсин.
Он удушлив, как влажная шерсть,
И заносчив, как римский патриций.
На термометре где-то под тридцать,
А в Москве в этот день минус шесть.

2.
Время, все-таки, не терапевт,
Как мясник отрезает кусками…
И рукой опираясь о камень,
От волнения оторопев,
Хоть на йоту поверить хочу,
Что вчера еще пил я на Сходне,
А сегодня у гроба Господня
Зажигаю святую свечу.

3.
Нервный пульс, как удары хлыста…
Тут святые места, кто не в курсе.
Колесят караваны экскурсий
По тернистым дорогам Христа -
Вслед за гидом маршруты торят,
Чтобы позже за чашечкой кофе
Рассуждать о судьбе и Голгофе,
Представляя, о чем говорят.

4.
Освященное древней бедой,
По-особому небо бездонно
Над долиною Армагеддона,
Над седой иорданской водой.
И за нас все грехи отмолив,
В глубине неприметного сада
Не спеша подрастает рассада
Из семян гефсиманских олив.

5.
В день отъезда я встал на заре,
Свою тихую веру лелея.
И налево была – Галилея.
А направо лежал – Назарет.
Иудея - небесный престол,
Пуп земли, где не только для вида
Полумесяц и звезды Давида
Уживаются с нашим крестом.

---

Все уже не в зачет (в доме у поэта)

Посвящается В.Х.

Пусто в доме — ни гроша, ни души.
Спит на вешалке забытый шушун.
Даже ветошь тишины не шуршит,
Лишь под ванной подозрительный шум.

То ли спьяну там застрял домовой –
Подвывал в трубе часов до пяти!
То ли слесарь не дружил с головой,
Взял, и вентиль не туда прикрутил.

Вот и все. И только плесень тоски,
Да предчувствий нехороших игла.
И картошка закатила глазки,
На хозяина взглянув из угла.

Но ему-то что, гляди – не гляди,
Позабыв, что быт сермяжен и гол,
Ковыряется у века в груди,
Подбирая колокольный глагол.

И пульсирует, как жилка, строка,
Слог ясней и проще капли росы…
И плевать, что подошло к сорока,
Если Бог кладет слова на язык.

Вместо штор на окнах лунный неон –
По стеклу небесной слезкой течет.
Пусто в доме. Только вечность и он.
И стихи. Все остальное не в счет.

---

Рыбацкое-простецкое

Хорошо по Каме плыть
рыбакам –
не мешают берега
по бокам.
Там под юною волной
озорной
ходит щука, словно туз
козырной.

По Уссури разгулялся
ленок.
На Амуре бьют налимы
у ног.
А в Сибири выдает
Ангара
три ведра плотвы за час
на гора.

Из Туры по зову полной
луны
выползают по ночам
валуны.
А когда идет на нерест
таймень,
варит рыбные пельмени
Тюмень.

Пусть невиданных доселе
высот
достигают пустосель
и осот,
Тянет сети вдоль Исети
народ -
будет детям по рыбёшке
на рот.

Где по Судогде-реке
рыба язь
мутит воду никого
не боясь,
вобла стоит пятачок
за пучок,
так как ловится на голый
крючок.

И Ока для рыбака
хороша.
Широка ее речная
душа.
Возле Мурома, хоть дождь
мороси,
сами прыгают в ведро
караси.

Плещут Волга у порога
И Дон,
И дорогу заменяя
и дом.
Безотказно их живая
вода
Сквозь рыбацкие течет
Невода.

А еще есть Бия, Мга
и Уса,
Индигирка, Оленёк,
Бирюса...
Даже только имена
этих рек
не испить тебе вовек,
человек!

---

Покрова-2007

Народные приметы говорят, что снег, выпавший на Покрова означает долгую и холодную зиму.
15 октября 2007 года по Москве прошла метель, повалившая 498 деревьев.

...А у дворника вся осень невпопад,
Что ни день - то маята и канитель.
Не успеешь урезонить листопад,
Налетает беспардонная метель.
И, мети за этой стервой, не мети,
Тротуары, уходящие под лед,
Превращаются в неверные пути
Со слепыми фонарями на отлет...

Увязался за трамваем старый пес,
Раздувая лаем тощие бока -
То ли бес его по городу понес,
То ли хочет ощутить, что жив пока?
И прохожие, задрав воротники,
Занесенные «по самое нельзя»,
Как шутихи запускают матерки,
В темноту заиндевелую скользя.

Но, микстурою от хворой кутерьмы,
Знай надежду подливай себе, да пей.
Если глупо зарекаться от сумы,
Зарекаться от зимы еще глупей!
Пусть качаются святые Покрова,
Засыпает белокаменную снег...
Засыпает поседевшая трава,
Чтобы юной возродиться по весне.

---

Амулет

(жене в альбом)

Солнце грело в пол-накала,
Ветер дул издалека,
Небо низкое лакало
Из Байкала облака.
Компас врал и куролесил,
Показания менял,
И меня по редколесью
Как худую вошь гонял.

Все напасти пересилив,
Перессорившись с судьбой,
Я насквозь прошел Россию
Чтобы встретиться с тобой.
Шевелюрою не новой
В небеса твои тянусь.
И на библии кленовой
Зачарованно клянусь.

Душу вычерпав до дна, я
Наколдую амулет,
Чтоб от бед тебя, родная,
Сохранял хоть триста лет -
Чтобы как деепричастье
По пятам за запятой,
За тобой ходило счастье
На цепочке золотой.

---

Письмо в город "Ч"

А.Широглазову

Графинчик со слезой и колбаса в синюге
Нам скрашивают жизнь, но не во всех мирах -
Фруктовое вино отменно пить на юге,
А водка хорошо идет на Северах.

Особенно, когда росу сменяет иней,
И клинит журавлей отправиться в полет...
И все твои следы в череповецкой глине,
Как ценный экспонат, пакует первый лед.

Баланды не хлебал, не воевал в Афгане,
Не свой среди чужих попоек и утех,
Ты двести лет назад играл бы на органе,
Писал бы не о том, и пел бы не для тех.

Пусть воздух за окном и холоден, и вязок,
Пусть пробирает дрожь от капельниц дождя,
Прими свои сто грамм для разогрева связок,
И пой про город «Ч» назло его вождям.

И помни — вдалеке, не тратя ночь на роздых,
Царапая пером упрямые листы,
Собратья во стихе на те же смотрят звезды,
И даже водку пьют такую же как ты.

---

Московский моллюск

Разве в раковине море шумит?
Там вчерашняя посуда горой.
Ну, а то, что душу с телом штормит,
Ты с моё попробуй выпить, герой!
И не хвастайся холеной Москвой,
Ты влюблен в нее, а сам-то любим?
Ее губы горше пены морской,
Холоднее океанских глубин.
Близоруким небесам не молюсь -
Кто я есть на этом дне городском?
Безымянный брюхоногий моллюск,
Но с жемчужиною под языком.

---

В рифму с урановым веком

Столица, которой не спится,
Купается в темной росе.
И ты – не последняя спица
В ее запасном колесе –
Бежишь от дежурных респектов,
Оставив на память - каков! -
На глянце рекламных проспектов
Протектор своих башмаков.

Баюкает сирые гнезда
Ночная сиделка - печаль,
И город на вырост, и звезды,
И небо с чужого плеча,
И дом, где квартира пустая,
И вечно молчащий звонок…
Орлы не сбиваются в стаи,
Поэтому ты одинок.

Но фокус, ведь, именно в этом –
Перо и чернильная ночь
На то и даются поэтам,
Чтоб немочь могли превозмочь,
Чтоб в рифму с урановым веком,
Который безжалостно строг,
Рождалась в душе имярека
Целебная музыка строк.

---

*** (Чернобровая, бобровая, тигровая)

Чернобровая, бобровая, тигровая,
Комариная, суровая, кедровая,
Из оленьих жил земля дальневосточная.
Если кто-то там и жил, так это - точно я.

Помню пади и болота с пряной тиною,
Глухариную охоту и утиную.
Поднималась на пути щетина трав, густа,
Золотилась паутина в небе августа…

Вечным зовом из-за сопок длился вой ночной.
Жизнь казалась слаще сока вишни войлочной.
Обманув, не извинилась - ох, и вредная!
Лишь тайга не изменилась заповедная.

Те же гуси, вниз глазея, пляшут русскую,
Вертят гузкою над Зеей и Тунгускою,
Чешуей под рыжий сурик злой муксун горит,
Вольно плавая в Уссури, да по Сунгари.

Семенами нас разносит в дали дальние.
Вместе с нами имена исповедальные.
Как шаманы заклинают перед бурей, я
Повторяю: "Бурея, Амур, Даурия!.."

---

Доцент Петров спускается в метро

Доцент Петров, покинув теплый кров,
Плащом укрывшись от дождя и ветра,
Преодолев сто метров до метро,
Спускается в грохочущие недра.

Доцент Петров боится катакомб.
Путь на работу – более чем подвиг.
И валидол с утра под языком
Он по таблетке нежит, или по две...

Как по яремной вене черный тромб,
Как заяц, убегающий от гончих,
Во глубине столичного метро
Трясется переполненный вагончик.

А вместе с ним в подземной суете,
Среди седых матрон и вертопрахов,
Покорно едет в университет
Доцент Петров, потеющий от страха.

Доцент Петров - не думал о таком,
Когда тайком, еще провинциалом,
На мраморе щербатым пятаком
Чертил в метро свои инициалы.

Но рок суров, и бросив теплый кров,
Под ветром одолев свои сто метров,
Доцент Петров спускается в метро -
Бездонные грохочущие недра.

---

Куда ведут грунтовые дороги

Дорожное происшествие под Рязанью, вызванное весенней распутицей


Крепдешиновая глушь.
Дождь прошел и - стоп, машина.
До чего ж непостижима
Глубина расейских луж!

В каждой свой таится черт.
Без подмоги из ловушки
Не уйти, но в деревушке
Мужики наперечет.

Вроде, сил полна сума,
Каждый - вылитый Гагарин,
Но с утра лежат в угаре,
Потому, как пьют весьма.

И над домом дровяным,
Над сараем и загоном
Небо пахнет самогоном
И законным выходным.

Значит, будем куковать,
Может час, а может сутки,
И на редкие попутки,
Как на Бога уповать.

Бабы смотрят из-за штор.
В глухомани под Рязанью
Жизнь сплошное наказанье.
Им бы знать еще - за что?..

---

Не покидай меня

Веселый ангел миражи
Обводит гвоздиком.
Комета небо сторожит,
Виляя хвостиком.
Там у галактик рукава
С каймою вышитой,
А тут по маковку трава –
Куда уж выше-то!

Нам это поле перейти
Бок о бок выпало.
Я весь репейник на пути
Руками выполол.
Осталась только лебеда
Неистребимая,
Но ты меня не покидай,
Моя любимая!

Над синей крышею дымок
И стол под сливою -
Старался сделать я, как мог,
Тебя счастливою.
Чтоб путеводный свет не гас,
В ночи бы выручил,
Я «Отче наш» как Отче нас
На память выучил.

Синицей теплою в руке,
Ручным ли соколом,
Не важно как, не важно кем,
Я буду около.
Какая б ни была беда,
Тебя не брошу я.
И ты меня не покидай,
Моя хорошая.

---

В гостях у Северянина

Продолжаю отписываться после поездки в Череповец. Удивительной красоты все-таки наш Русский Север


Все березы окрест расчесав на пробор,
Ветер трется дворнягой о санки.
Проплывает над полем Успенский собор,
Пять веков не теряя осанки.
И такой воцаряется в сердце покой –
Не спугнуть его, не расплясать бы…
И смиренно стою я, касаясь рукой
Северянинской старой усадьбы.

Ну, казалось бы, крыша, четыре стены,
Но не скучною пылью карнизов –
Воздух таинством грамоток берестяных
И рифмованной дрожью пронизан.
Здесь проходят века сквозняком по ногам,
Время лапой еловою машет.
И играет скрипучих ступеней орган
Тишины королевские марши.

Потаенной зарубкою, птичьим пером,
Волчьим следом отмечено это
Заповедное место для белых ворон,
Неприкаянных душ и поэтов.
Ледяной горизонт лаконичен и строг -
Совершенством пугает и манит.
И звенит серебро северянинских строк
Талисманом в нагрудном кармане.

В белоснежной сорочке босая зима
Над Шексною гуляет, да Судой.
Вместе с нею построчно схожу я с ума.
Или вновь обретаю рассудок?
Уходя, хоть на миг на краю обернусь,
Залюбуюсь пронзительным небом…
Я вернусь, я еще непременно вернусь,
Пусть, хотя бы, и выпавшим снегом.

---

С вещей птицей за плечом

Желтые листья швыряя на ветер,
Осень сдружилась с кабацкой тоской.
В небе звезда непутевая светит.
В поле бубенчик звенит шутовской.

Боже, мой Боже, скажи почему же
Сердцу все хуже с течением дней?
Путь наш становится уже и уже,
Ночи длиннее, дожди холодней.

Мир не пружинит уже под ногами,
Темных окрестностей не узнаю -
Это костры погасили цыгане,
И соловьи улетели на юг.

Мед нашей жизни то сладок, то горек.
Жаль, что не много его на весах.
Так не пора ли, взойдя на пригорок,
Руки раскинув шагнуть в небеса…

Или водицы студеной напиться
И до конца не жалеть ни о чем...
Пусть бережет меня вещая птица -
Жареный русский петух за плечом.

Ну-ка, давай-ка, дружок, подыграй-ка,
Чтобы в печи не остыла зола:
Русская тумбала, тумбалалайка,
Тумбалалайка, тумбала-ла!..

---

Выпьем, братцы, за Рубцова!

У матросов нет вопросов. Я, наверно, не матрос…
Почему мы смотрим косо на того, кто в небо врос?
Печка в плитке изразцовой затмевает дымом свет.
Выпьем, братцы, за Рубцова – настоящий был поэт!

Был бы бездарью – и ладно. Их, родимых, пруд пруди.
Угораздило ж с талантом жить, как с лампою в груди.
Жгла она зимой и летом, так, что Господи спаси! -
А без этого поэтов не случалось на Руси.

Сколько пользы в папиросе? Много ль счастья от ума?
Поматросил жизнь и бросил. Или бросила сама?
Пусть он жил не образцово, кто безгрешен, покажись!
Выпьем, братцы, за Рубцова, неприкаянную жизнь.

Злое слово бьет навылет, давит пальцы сапогом.
Эй, бубновые, не вы ли улюлюкали вдогон?
До сих пор не зарубцован след тернового венца.
Выпьем, братцы, за Рубцова поминального винца.

Тяжесть в области затылка, да свеча за упокой.
Непочатая бутылка, как кутенок под рукой.
Старый пес изводит лаем. Хмарь и копоть на душе.
Я бы выпил с Николаем. Жаль, что нет его уже.

---

Искры звездные, паровозные

Когда микросхемы были большие,
а я у маменьки маленький,
мы жили на станции у границы -
провинция, губы бантиком!
Там искры звездные, паровозные
сыпались в снег под валенки,
и мне казалось, что гул вокзала –
это и есть романтика…

Тогда и упал уголек под сердце
крупицей перца. И вот - каюк! -
то жжет и тлеет, досады злее,
то вспыхивает шутихою…
Его умасливал я дорогой,
глушил стихами и водкою,
а тело тайком от души хотело
укрыться под крышей тихою.

От Енисея - до "Елисея"
Расея стократно пройдена.
Но став на тысячи верст богаче,
я счастье лишь на краю настиг.
Из всех сокровищ в душе лелея
два слова - "любовь" и "родина",
камин растапливаю на даче
подшивкою старой «Юности»…

Я стал счастливо-несуетливым.
Пусть звезды вершат кружение,
стараюсь гордо сквозь век стервозный
себя разворотом плеч нести.
И, чуя складками битой шкуры
привычное с детства жжение,
в сугробы искоркой паровозной
лечу я под ноги вечности.

---

Кама впадает в Каспийское море

Узнал любопытный факт, что с точки зрения гидрологии не Кама впадает в Волгу, а совсем наоборот. Вот и написалось

КАМА ВПАДАЕТ В КАСПИЙСКОЕ МОРЕ

Из толщи северного льда,
Уральский полируя камень,
По Каме, словно вниз по гамме,
Гиперборейская вода
Торопится на зов равнин,
Где воблы вкус и воздух волглый…
Где посвист иволги над Волгой
Ни с чем на свете несравним.
И я, конечно, не берусь
Оценивать изгибы судеб
Двух рек, которые, по сути,
Своей душой вспоили Русь.
Они - теченье наших дней.
В величии не ищут славы:
Едины, как орел двуглавый,
Не выясняют, кто главней.
Пусть канет прошлое на дно.
Веками вместе с облаками
Нам всем по Волге ли, по Каме
До моря плыть - не все ль одно?..

--------------
Для справки:

По мощности водосброса Кама превосходит Волгу (3800 мі/c и 3750 мі/c). Средняя и абсолютная высоты Камского бассейна больше Волжского, т. к. в бассейне Камы находятся Уральские горы. Древняя долина Камы старше долины Волги. В первую половину четвертичного периода, до эпохи максимального оледенения, Волги в современном виде не было - Кама, которая, объединялась с Вишерой, непосредственно впадала в Каспийское море. Оледенение привело к переформированию гидрографической сети: Верхняя Волга, отдававшая раньше воду Дону, стала впадать в Каму, причем почти под прямым углом. Нижняя Волга и сегодня служит как бы естественным продолжением Камской, а не Волжской долины. Из всего этого видно, что именно Кама является главной рекой, а Волга – лишь ее приток. Значит и в Каспийское море, строго говоря, впадает Кама, а не Волга…

---

Рождество-2007

Громыхнул пологий скат крыши
Оцинкованным листом жести.
Ясень веткой машет мне: «Слышишь?»
Сколько радости в его жесте…
В январе сошла вода с неба,
Разбудила под землей травы.
А по мне бы, в самый раз, снега -
Не Мальдивы же у нас, право!

Город в тонике дождя тонет.
Ночь, вращая вороным оком,
Мимо дома свору туч гонит,
Глядя к нам с той стороны окон.
Пусть других нежданный гром будит.
Засыпай, родная, Бог с нами.
Он до самого утра будет
Наши души врачевать снами.

Источают торжество скверы,
Рождество вот-вот звездой брызнет,
Пропитает светлый воск веры
Узловатый фитилек жизни.
Станет замысел Творца ясен,
Будет зимний вечер к нам чуток,
Машет веткой во дворе ясень...
Да, свершится поскорей чудо!

---

Ночные танцы 22 декабря*

*22 декабря в день зимнего солнцестояния самая длинная ночь в году.


Оркеструя этюды Листа
Свистом ветра и хрустом наста,
Ночь, как Линда Эвангелиста,
Вызывающе голенаста -
Вероломно меняя облик,
В звездном шарфике от Армани,
То куражится в пасадобле,
То вальсирует над домами.

У красавицы взгляд тягучий.
Ритмы румбы и страсти самбы,
Нацепив пиджачок от Гуччи,
Я с такой станцевал и сам бы.
Но не держит небесный битум,
И от этого, право слово,
Ощущаю себя разбитым
Бонапартом под Ватерлоо.

Утром спросят друзья: "Ты с кем был?
Кожа мятая, цвет землистый…"
Что отвечу? С Наоми Кэмпбелл?
Или с Линдой Эвангелистой?
Долговяза, высокомерна...
Мне такая не пара? Бросьте!
Через месяц-другой, примерно,
Нас весна уравняет в росте.

---

Чистые пруды, трамвай №3

Путь-дорожка казенная,
Январем занесенная.
Допотопный трамвай колесит у Покровских ворот.
И со мною в вагончике
Покупает талончики –
Кто от Сима, но чаще от Хама - столичный народ.

На окошке протаяны
Иероглифы тайные.
Кто сумеет прочесть их - навек прослывет мудрецом.
Я простужен, и кажется,
Что ледовая кашица
Пробивая стекло, холодком обжигает лицо.

Мимо кухонь и спаленок,
Мимо бункера Сталина,
Закоулков истории, на перепутьи ветров
По бульвару, как по миру,
Мой трамвай с третьим номером
Ищет к храму дорогу, и вновь попадает к метро.

Там старушки на паперти –
Словно крошки на скатерти.
Их смахнуть со стола – для зимы не составит труда.
Дай им, Боже, везения
Вновь увидеть весеннее
Воскресение ивовых листьев на Чистых прудах.

---------------
Не знаю, нужны ли здесь какие-то разъяснения. Но на всякий случай:

На улице Мясницкой неподалеку от Чистых прудов в доме N37 (бывшей усадьбе фабриканта И. Докучаева) в годы Великой Отечественной войны размещалась ставка верховного главнокомандующего - под зданием было вырыто бомбоубежище, от которого пробили туннель к Кремлю, положив начало строительству знаменитого «Метро-2». Сегодня в этом здании Приемная Министерства обороны.

До 1935 года на Чистых прудах располагалась церковь святых Фрола и Лавра. Храм снесли при строительстве станции метро «Чистые пруды» (ранее «Кировская»).

---

Коктебель

Офонарели города
От крымской ночи.
В ее рассоле Кара-Даг
Подошву мочит.
Душа готова пасть ничком,
Но вещий камень
Гостей встречает шашлычком,
А не стихами.

Лукавым временем прибой
Переполошен.
В него когда-то как в любовь
Входил Волошин.
Теперь здесь новый парапет,
И пристань сбоку,
И след - на узенькой тропе,
Ведущей к Богу.

Высокий склон непроходим
От молочая.
И мы задумчиво сидим
За чашкой чая.
И теплой каплей молока
Напиток белим.
А молоко - как облака
Над Коктебелем.

Друзья пришлют под Новый год
Привет с Тавриды.
И будет радоваться кот
Куску ставриды.
А нам достанется мускат
Воспоминаний -
Полоска теплого песка,
И свет над нами.

…Ты помнишь, как туда-сюда
Сновал вдоль бухты
Буксир, который все суда
Прозвали «Ух, ты!»?
Он, громыхая как кимвал,
Кивал трубою,
Как будто волны рифмовал
Между собою.

Итожа день, сходил с горы
Закат лиловый.
И тоже плыл куда-то Крым
Быкоголовый…
Пусть память крутит колесо,
Грустить тебе ли,
Что жизнь навязчива, как сон
О Коктебеле.

---

Звездопад

К нам на месяц заехал июнь -
Тополиный пушок над губой.
Он еще фантастически юн,
Но как дерзко флиртует с тобой:
Удивляя бывалых кутил,
Осыпает цветами Арбат…
Он и солнце, как пир, закатил,
Чтоб тебе подарить звездопад.
И планеты, срываясь с резьбы,
Рассыпают фонтаны огня.
Но, другие желанья избыв,
Ты опять загадала меня…

---

На осеннем балу

И проныра утка, и важный гусь
Мне крылом махнули, и «на юга».
Вот, возьму и наголо постригусь,
Как леса на вымерших берегах.

Дрожь осин – не блажь, и не просто «ню»,
Это бал осенний на срыве сил.
Над Рассеей всею, как простыню,
На просушку Бог небо вывесил.

Жаль, что солнца нет, и тепло в облет.
Наклонюсь напиться из родника,
И... с размаху стукнусь лицом об лед.
Да, ты, братец, тоже замерз, никак?

Усмехнусь, и кровь рукавом с лица
Оботру - не слишком ли рьяно бьюсь?
Не ярыжник я, и не пьяница,
Но, как пить дать, нынче опять напьюсь.

Поманю Всевышнего калачом:
"Не забыл о нас еще? Побожись!"
Все равно я счастлив, что обречен
Ежедневно биться лицом о жизнь.

---

Цзиндэчжэньский фарфор

(из семейного альбома)

В нашей кухне витал
Восхитительный дух тарталеток,
Свой пленительный мир
Из восторгов моих возводя.
А за темным окном
Журавлиные клинья под лето
Забивала зима
Кулаком ледяного дождя.

Из каких родников
И душевных мелодий тончайших
Ты сплетала покров,
Сберегающий нас в холода,
Выставляя на стол
Тонкостенные белые чашки,
Где в напиток богов
Превращалась простая вода…

Цзиндэчжэньский фарфор,
Преисполненный чайною негой,
И сердца согревал,
И беседы изысканный шелк.
А за темным окном
Фонари столбенели от снега,
Наблюдая, как он,
Словно пьяный, то падал, то шел….

Цзиндэчжэньский фарфор —
Рукотворная тайна причастья.
Из него и сейчас
Пьем ночные фантазии мы.
А за темным окном
Над столицей разбитой на части
Громыхает салют
Добела раскаленной зимы.

---

На Ордынке

На Ордынке в неоновой дымке
Всепогодную вахту несут
Старики, собирая бутылки,
Как грибы в заповедном лесу.
Не чураются каждой находке
Поклониться с корзинкой в руках...
Там и «белые» есть из-под водки,
Там и «рыжики» от коньяка.

Не смыкает стеклянные веки
На углу запрещающий знак.
В этом доме в «серебряном веке»
У знакомых гостил Пастернак.
И свеча меж тарелок горела,
И гудела метель за окном.
И куда-то в иные пределы
Уносили стихи и вино.

Нынче к этой парадной не сани
Подъезжают, ведь время не то,
А подвыпивший мальчик в «Ниссане»
В кашемировом модном пальто.
И свеча, горячась под капотом,
Согревает иную судьбу.
И звезда, словно капелька пота,
У Москвы на чахоточном лбу...

Что за тайна во "времени оном"?
Сохранились и дом, и окно...
Почему же в разливах неона
На душе у Ордынки темно?
Ведь горело же что-то, горело!…
Одолела ли нас канитель?
Для чего-то же белые стрелы,
Как и прежде, рисует метель!

---

Дачный путь

Есть и крылья, и подкрылки –
Все почти как у жука.
Громыхая сердцем пылким
Двухлитрового движка,
Разорвав удавку МКАДа,
Через Сергиев Посад
На свидание к цикадам
Улетает мой «пассат».

Ценным грузом озадачен,
От стараний сам не свой,
На четвертой передаче
Мчит меня по осевой.
И врачует путь нас дачный,
Очищает от забот,
Цепкой шкуркою наждачной
Убегая под капот.

Возвращает привкус детства,
Поцелуев на мосту
Восхитительное бегство
За стопервую версту,
Все мои тревоги скопом
Гороскопам вопреки,
Оставляя за фаркопом,
За излучиной реки.

Вот и дом на бугорочке,
Долговязая сосна,
Будто девица в сорочке
Сладко тянется со сна…
И в окно глядится вечность.
И восторженно дыша
Бьется трепетное нечто
Под названием «душа».

---

С высоты своего этажа

Не греми рукомойником, Понтий, не надо понтов,
Все и так догадались, что ты ничего не решаешь.
Ты и светлое имя жуешь, как морского ежа ешь,
потому что всецело поверить в него не готов.

Не сердись, прокуратор, но что есть земные силки?
Неужели ты веришь в их силу? Эх ты, сочинитель…
Не тобой были в небе увязаны тысячи нитей –
не во власти твоей, игемон, и рубить узелки.

Ни светила с тобой не сверяют свой ход, ни часы.
Что короны земные? Ничто, если всякое просо
тянет к свету ладони свои без монаршего спроса,
и царем над царями возносится плотничий сын…

Но, к чему это я? С высоты своего этажа,
сквозь окно, что забито гвоздями и неотворимо,
я смотрю на осенние профили Третьего Рима,
на зонты и авоськи сутулых его горожан.

Слева рынок, а справа Вараввы табачный лоток
(несмотря на века, хорошо сохранился разбойник!)
У меня за стеной - или в небе?- гремит рукомойник,
и вода убегает, как время, в заиленный сток…

---

Альмандины для любимой

Вот уже который год по пути нам.
Для тебя души огонь шевелю я,
Подарить хочу на день Валентинов
Альмандины из долины Вилюя.

Купим домик в деревушке под Нарой.
Не поедем больше на Тенериф мы.
И Трабзон, и Хургада, и Канары
Надоели, как глагольные рифмы.

А под Нарой соловьи языкаты.
И река там – будто к Богу дорога.
И такие полыхают закаты,
Что с ума свели бы даже Ван Гога.

Что еще тебе сказать, дорогая?
Греет взгляд твой цвета перечной мяты.
За тебя поднял бы всех на рога я,
Да рогами обделила меня ты.

Открываю я бутылку кампари,
Надеваешь ты халат с капюшоном.
Нам с тобой не надо шумных компаний,
Потому, что и вдвоем хорошо нам.
---
*Альмандины – драгоценные камни (разновидность гранатов) сопровождающие месторождения алмазов.
Красивые альмандины находят в районе Вилюйской синеклизы.
Считается, что альмандины - талисман влюбленных. Еще - это камни честности.
Их дарят в знак верной любви.

---

Линия судьбы

У берез косы русы,
Ноги белые босы,
Васильковые бусы
На валдайских покосах,
Где заря-ворожея
Капли синего воска
Обронила в траншеи
Муравьиного войска.

Я тебя обнимаю
Под тверскою рябиной,
Перед небом и маем
Нарекаю любимой.
И волною напева
Медоносные травы
Поднимаются слева,
Расстилаются справа.

Срубы древних церквушек,
Крест, парящий над чащей...
Родниковые души
Здесь встречаются чаще.
И ржаные дороги
Преисполнены сути
Словно вещие строки,
Или линии судеб.

---

Час ворона

Хворая полночь, безлунная улица.
В тесной часовенке маятник мается.
Вороном комнатный сумрак сутулится -
Что-то сегодня мне, брат, не летается…

Дышится тяжко и пишется скверное.
Рваные мысли уносятся по ветру -
Снова магнитная буря, наверное,
Мачты ломает и стрелки барометров.

Лист на столе разлинованной бездною.
От сигареты лишь горечь и вред уже.
Радуют только светила небесные -
Хоть и размыты дождливою ретушью.

Звезды ли это? Не окна ли в полночи,
Где чудаки, буквоеды и гении,
На вдохновении с Божеской помощью
Варят великие стихотворения?

Выйдем во двор с фонарями и лампами,
Чтоб рифмоплеты небесные видели,
Что не они лишь богаты талантами,
Есть у них братья и в этой обители!

Свет наш вливается в звездную радугу.
Млечной дорогою ночь опоясана.
Словом звенящим, как из серебра дугой
Все окоемы вселенские связаны.

---

Восход в Охотском море

На море все восходы превосходны.
Животворящ зари гемоглобин,
Когда под звук сирены пароходной
Всплывает солнце из немых глубин,
И через шторм и злые крики чаек,
Сквозь скальпельный разрез восточных глаз
Тепло, по-матерински изучает
Пока еще не озаренных нас –
Невыбритых, усталых, невеликих -
Сочувствует и гладит по вихрам...
И мы лицом блаженно ловим блики,
Как неофиты на пороге в храм.

Пусть за бортом циклон пучину пучит,
Валы вздымая и бросая ниц,
Пусть контрабандный снег лихие тучи
В Россию тащат через сто границ -
Наш траулер (рыбацкая порода!),
Собрав в авоську трала весь минтай,
Царю морскому гордый подбородок
Нахально мылит пеной от винта.
А мы считаем светлые полоски
На тельниках и радуемся дню.
Восход с тарелкой макарон по-флотски -
Сам Бог не знает лучшего меню.

---

Современная пастораль

Не важен месяц и число - порой погожею
Коровку божью занесло на руку Божию.
Из-под небесных палестин скатилась вишнею,
Вверяя хрупкий свой хитин Суду Всевышнему.

"Пастух небесный" - в пиджаке и шляпе бежевой -
Качнул козявку на руке, как будто взвешивал
Ее смешные антраша и прегрешения,
И долгий миг не оглашал свое решение.

Не навредил суровый Рок душе доверчивой,
Лишь с перегаром матерок смерчи наверчивал,
Когда коровке произнес: "Лети, убогая!"
Растрогав малую до слез - была у Бога я!

Чуть позже, в споре горячась на куче силоса,
Пыталась Бога развенчать по мере сил оса:
Мол, он всегда навеселе от дозы вермута,
И осчастливил на селе всех девок с фермы-то!..

А сельский сеятель добра как есть в поддатии -
Его ж назначили с утра в зам.председатели -
Облокотился на плетень почти торжественно,
И ощущал себя в тот день и впрямь божественно,

Даруя радость и покой своим владениям.
Или... и вправду был рукой у Провидения?

---

Колокольная и кандальная

Доработанный и дополненный текст "Мужиков".

Перепахана, перекошена,
Колесована, облапошена,
Русь, расхристанная просторами,
Четвертована на все стороны.

И великая, и дремучая,
Ты и любишь так, словно мучаешь -
Ноги бражников и острожников
Зацелованы подорожником.

Но над пропастью, или в пропасти,
Мужики здесь не мрут от робости -
И с метелями зло метелятся,
И рубахой последней делятся.

Бесшабашная и мятежная,
Даже в радости безутешная,
Покаянная доля пьяная,
Да и трезвая - окаянная.

Хорохоримся жить по совести -
Не винцо с дрянцой на крыльцо нести.
Но болит душа - не погост, поди! -
Все равно грешим, прости, Господи!

Колокольная и кандальная,
И святая Русь, и скандальная,
Не обносит судьбой пудовою -
Ни медовою, ни бедовою.

И морозные сорок градусов
То ли с горя пьем, то ли с радости -
На закуску капуста хрусткая
И протяжная песня русская.

И не важно даже про что поют,
Если душу песнями штопают.
Пусть лишь звонами, Русь, да трелями
Будет сердце твое прострелено.

Пусть сынов твоих искушает бес,
В их глазах шальных синева небес,
Рудименты крыл - ношей тяжкою,
Да нательный крест под рубашкою...

---

Где кончается асфальт

Высокомерность городов,
Пронизанная нервным током,
Мне благодатью не воздаст,
Каких молитв ни возноси я.
Но оживают корни слов,
Лишь прикасаешься к истокам.
Там, где кончается асфальт,
И начинается Россия.

Ее березовый подол
Всевышней милостью храним был.
Ее рябиновая грусть
Светлее радостей небесных.
Пред нею тысячи святых
Склоняют золотые нимбы.
За нею тысяча чертей
Следит внимательно из бездны.

---

Уходя по Чумацкому шляху

Одесную нахохлился ангел,
Да лукавый – ошуюю
Пьет с тобою за табель о рангах,
Проча славу большую!
Манит ввысь из прокуренной кухни
Через звездные надолбы.
Сердце филином раненым ухнет:
«Торопиться не надо бы!»

Ковылей поседевшие космы
Скрыли во поле камушек,
Где Земля обрывается в Космос -
Не заметишь, как там уже.
Уходя по Чумацкому шляху,
По дороге Батыевой,
Не поддашься ли темному страху,
Одолеешь ли ты его...

Дотянулся рукою до неба,
А назад – хоть из кожи лезь!
Видишь, в мертвенном свете Денеба
Чьи-то души скукожились,
Прокутили себя без оглядки
От пеленок и до кутьи,
И хотели вернуться бы в пятки,
Только пяток уж нетути.

И хотя отпевать тебя рано –
Слава Богу живой еще! -
Ветер плачет, то голосом врана,
То собакою воющей,
Да и сам ты рвешь горло руками,
Как рубаху исподнюю -
Не твоими ли черновиками
Топит бес преисподнюю?

---

МОЛЧАЛ КАМЫШ

Отзвенев серьгою у Бога в ухе,
Целовальник-август пошел на убыль,
Но последней капелькой медовухи
На прощанье все же согрел мне губы.
Вслед за ним ушло вдохновенье пасек,
Прохудилось небо, перо сломалось...
А, казалось, вечность еще в запасе,
Оказалось - это такая малость!

Время хитрой сукой лежит на сене -
Ни зиме - подругой, ни лету - братом,
Колесят составы хандры осенней
От любви - до ненависти. И обратно.
И молчит камыш в пересохшей вазе -
Не до песен, если уже изломан.
Или это молчанье - и есть оазис,
Неподвластный суетному и злому?

---

Айда?

Нож у бедра. В стволе жакан.
Походочка особая.
Айда к сибирским мужикам
Гонять по сопкам соболя?-
Где на хребет Хамар-Дабан
Дождями небо сеется,
И по грибам шагает БАМ,
А грибники не селятся.
От можжевельников костру
Достался дух "Бифитера".
Теченье тянет Ангару,
Как ниточку из свитера.
Но отражая лики скал,
Гранит упрямых скул и щек,
Байкала каменный бокал
Не опустел пока еще.
И водит тропка-пустельгА
Распадками лиловыми.
И души штопает тайга
Иголками еловыми.

---

ДАЛЬНЕВОСТОЧНЫЙ КРОВНИК

Я был нахален и проворен,
Когда нехитрую уду
Забрасывал в амурском створе
Беспечной рыбе на беду.

Гулял и в Тынде и в Сучане,
Где тонкогубая заря
В заиндевевшем лунном чане
Варила кашу января.

Ел оленину в Салехарде,
Пил над Надымом звездный дым,
Где наугад, а где по карте
Судьбы накручивал следы.

Пренебрегал дешевым флиртом,
Хотя, бывало, и грешил.
Неразведенным чистым спиртом
Врачуя пролежни души,

Прошел чухонский край и Кольский,
Искал отдушину в стихах...
Меня учил гитаре Дольский
В холодном питерском ДК.

На скалах Сикачи-Аляна,
По берегам большой воды
Моих ночевок и стоянок
Поныне теплятся следы.

И пусть давно - москвич бессрочный,
Горжусь, что прыть мою кляня,
Весь гнус тайги дальневосточной
Считает кровником меня.

---

КАРНАВАЛ НА ПЬЯЦЦА САН-МАРКО

Играет флейта, как свет в брильянте.
На белом стуле в кафе на пьяцца
Я восседаю с бокалом кьянти
И восхищаюсь игрой паяца.

От нежных звуков мороз по коже.
Помилуй, Боже, ну, как же можно?!
И я вельможен в камзоле дожа,
И ты восторженна и вельможна.

И пусть оратор я невеликий,
Весьма далекий от абсолюта,
Стихи под сводами базилики
Звучат торжественнее салюта.

И не беда, что вода в канале
Пропахла тиной и жизнь накладна.
Пусть гондольеры - как есть канальи,
Зато влюбленным поют бесплатно!

И мы едва ли уже забудем,
Как нас Венеция целовала,
Отогревала сердца от буден,
И карнавалом короновала...

--------

А вообще-то этот стих - обгрызок от песни, которую я пробовал написать. За бортом пока остались следующие катрены

(добавления к песенному варианту)

Я понимаю - мне снится это.
И перед тем, как совсем проснуться,
Как в воду брошу я в сон монету,
Чтобы однажды в него вернуться.

В дурацкой шляпе с куском вуали,
Или паяцем в камзоле красном
Но оказаться на карнавале,
Где ты восторженна и прекрасна.

---

НА ОКЕ

Как восторженно кричит пароходик,
Проплывая величавой Окою!
И торжественное солнце восходит,
Разгоняя облака над рекою....

До чего же ты Ока синеока!
Нет другой такой - умри и воскресни!
Мне б сюда переселиться и "окать",
Напевая твои вольные песни.

Я бы жил тут без ненужной печали:
Чалил к берегу рыбацкую лодку,
И в промокших кирзачах на причале
С мужиками пил паленую водку.

И, хмелея от простора и воли,
Не в метро бы на свидания ездил,
А ходил с любимой в чистое поле,
Полетать среди высоких созвездий.

И звенела бы "гормошка с надрывом",
Пострадавшая в душевном размахе.
И белела бы церква над обрывом,
Будто совесть в домотканой рубахе.

---

Январский ковчег

Салютами побед
Прожженная в зените,
Намокшая от слез,
Истертая на швах,
Подкладка бытия
Своей суровой нитью
Уже не греет мир.
И, значит, дело - швах!

На тридевять земель
Медведи впали в спячку.
Пугая снежных баб,
Стучатся на постой -
То черная тоска,
То белая горячка,
То вечные огни
Над вечной мерзлотой.

Куражится метель
Все злее и проворней.
И дом наш, как Ковчег
Среди январских льдов,
Где плачет во дворе
С ума сошедший дворник,
Прикованный к зиме
Цепочкою следов.

---

ШАГАЕТ СЛОНИК ПО КОМОДУ

Тихой сапою с неба скатилась звезда.
И, как слоник на пыльном комоде,
Я неспешно шагаю не знамо куда -
Неказист, неуклюж, старомоден.

А на том берегу беспробудного сна,
Где не велено петь коростелям,
Уж и баньку помыли, и печь докрасна
Раскалили, и скатерти стелят...

Но смирительный ворот последних рубах
Не затянут на горле покорном,
И метели, пока что, хрустят на зубах
Восхитительно-снежным попкорном.

Расчехлить бы гитару, да выпить "по сто"
Без натужных речей и прелюдий.
Пусть, как воблу, подвяленной мордой о стол
Жизнь нас бьет - значит, все-таки, любит!

Пусть у грешной души все бока в синяках -
Не в чужих же перинах помяты!
И бумажный журавлик надежды в руках
Дразнит запахом лета и мяты...

---

СРЕТЕНИЕ (уходящему А.Ивантеру)

Алексей Ивантер сегодня сообщил, что больше не будет писать стихи.
И я ему поверил. И на скорую руку написал, возможно не слишком удачный, но все же хоть какой-то ответ. Это лучше чем молчать, когда уходит хороший поэт.

Гулкий морок Тверской-Ямской,
Керосиновый едкий чад.
Над лежащею ниц Москвой
Надлежащие тучи мчат.

На дрожащий струною сквер
Снега сыпется канифоль.
"Дирижеру" небесных сфер
Суетиться не комильфо.

Злая скрипка хрипит в раздрай,
Словно в пальцах ученика.
Все равно, ты его поздравь,
Нынче Сретенье, как-никак.

Значит где-то весну везет
Волчья сыть, травяной мешок.
И тишком изнутри грызет
Забродивший уже стишок.

Нам давала судьба карт-бланш,
Но забыла сказать совсем,
Что поэзия - это блажь,
Ядовитая, как абсент.

Не игрались бы мы в слова,
Не стремились бы в бунтари,
Не взрослели б за год - на два,
Не старели б за два - на три...

Но, прозрев до слепой кишки,
Лично я поумнеть не смог.
И по капле давлю стишки,
И глотаю московский смог.

---

ПУСТЬ

Рентгеном звезд просвеченный насквозь,
Душой из края в край как на ладони,
Наивно полагаясь на авось,
Молясь своей единственной мадонне,
Не вижу смысла что-нибудь менять:
Пятак судьбы, коня у переправы,
Тревоги непутевого меня -
На крепкий сон непоправимо правых...
Пока в крови гудят колокола
И небо осыпается стихами,
Пока запотевают зеркала
От моего неверного дыханья,
Кургузым армяком на ямщике
Через заставы, тернии и даты,
Нелепою слезинкой по щеке
Пусть жизнь упрямо катится куда-то.

---

БОЛЬШОМУ ПОЭТУ N.

Грустный взгляд бровями взят в кавычки.
Прожигая время папироской,
Ты молчишь, сутулясь по привычке,
Чтобы показаться ниже ростом.
Каждым шагом в зыбкой почве тонешь,
Сея звезды, словно зерна гречки,
Смотришь, как клюют с твоей ладони
Маленькие злые человечки.
Тлеющий огонь душевной смуты
Не погасишь чаем из стакана.
Смех высокомерных лилипутов
Унижает даже великанов.
Но строка - чернильная, святая
В небо колокольное стучится.
И над ней перо твое летает,
Так и не привыкнув мелочиться.

---

ПРЕДРОЖДЕСТВЕНСКОЕ

(зарисовка)

***
Любовь - начало всех начал -
Лукавит римское "ab ovо" -
Спроси у москвича любого -
Хоть рифмача, хоть фирмача:
Земля кружит не наобум,
Ночь по квартирам ходит сватьей,
Под неусыпный скрип кроватей
Готовя новый "бэби бум".
И накануне Рождества
Надела снежные брильянты
И разноцветные гирлянды
Ее Сиятельство Москва.

***
Земля стоит на трех китах,
Москва – на девяти вокзалах.
Пока в их неуютных залах
Не иссякает суета,
Пока сюда из далека
Станиц, улусов и аулов
Течет авосек и баулов
Провинциальная река,
Пока хоть искра торжества
Мерцает на приезжих лицах -
Не даром числится в столицах
Ее Величество Москва.

***
Над Красной площадью висят
Часы по имени "Куранты".
Наступит полночь - аккуратно
Они ее провозгласят.
А мы в двенадцать без пяти
Уедем в город леденцовый –
Электропоезд в Одинцово
Уходит с третьего пути.
И за звездой пойдут волхвы,
И время станет бесшабашней
Над вертикалью Спасской башни
Ее Высочества Москвы.

---

МЕЖДУ ЧЕРНЫМ И БЕЛЫМ

Тьма взирает на город хворо
Лунным глазом, налитым кровью.
Умудренный ветрами ворон
Обживает косую кровлю.
Он недаром слывет ученым -
Его перья в чернилах ночи.
Он по черному пишет черным
Злую правду своих пророчеств.

Словом можно лечить и нежить,
Поднимать почти вровень с Богом.
Можно серую множить нежить,
Словно вшей на бомже убогом.
Не чурается ворон злого,
Но и зла от добра не ищет-
Между ребер худого слова
Слишком мало духовной пищи.

То, что ворон седой постиг, мы
В суете не желаем слушать.
Но слова, проступив как стигмы,
Все равно уязвляют души.
А зима, огибая крыши,
По дорогам скользит пологим,
И по белому белым пишет
Свои черные некрологи.

---

ПЕСНЬ О ВОДКЕ

Пельмени без водки едят только собаки
(русская присказка)
---------------
Что за глупость вопиющая,
Что за доля окаянная…
Если треть России - пьющая,
Остальные - в стельку пьяные.

Припев:
Это кажется загадкою
И досадною ошибкою.
Почему мы хлещем гадкую?
Так, она в бутылках - жидкая!
Впрочем, быть ей хоть железною,
Под картошечку на сале бы
Эту гадину болезную
Мы б и грызли, и кусали бы.

Не считайте, сколько пропито,
Сколько спето, сколько выпито...
Столько нет зубов в Европе-то,
Сколько нами спьяну выбито!

--- Припев------

От того ли все запущено,
Что держава пьет без устали
От Хабаровска до Пущино,
И от Сызрани до Суздали?

--- Припев------

По Европе ли на "опеле",
До Креста ли до Господнего,
Не прокатимся, ведь пропили
Все до самого исподнего.

--- Припев------

Не простуженной вороне же
Апельсины с неба падают,
И в заснеженном Воронеже
Пьют совсем не то, что в Падуе.

--- Припев------

---

ТЕЛЕГА ДУРАКОВ

Невозможно изготовить два одинаковых колеса

Арба, у которой одно колесо больше другого, движется по кругу

Арабские пословицы

---------------------


Затейливый пейзаж Иеронима Босха.
Укрыла горизонт оранжевая мгла.
Незрячий ездовой. Дурацкая повозка,
В которую нас жизнь однажды запрягла.

Глупцам и мудрецам идти одной упряжкой
Досадно, но таков сомнительный процесс.
И глупый жилы рвет под этой ношей тяжкой,
А мудрый смотрит вдаль с тоскою на лице.
Разумно ли платить за путь ценой лишений?
Смыкается в кольцо дорога без конца...
Но если цели нет, а есть одни мишени,
Тем более хочу принадлежать к глупцам,
Которые под скрип колес разновеликих,
Казенных ли сапог, гусиного пера ль,
Терпеть готовы боль, обиды и вериги,
Надеясь вечный круг преобразить в спираль.

По древней колее, залитой лунным воском,
Торопимся вперед, проламывая наст,
И Время-ездовой, поднявшись над повозкой,
Неделей-семихвосткой подхлестывает нас.

---

ВЕЧЕР ВДВОЕМ ЗА БОКАЛОМ "ВАЗИСУБАНИ"

Не то в поклоне, не то в вопросе
Согнулась финишная прямая,
Мол, как же так - миром правит осень,
А в вашем доме начало мая?..
Зачем мне маяться над загадкой -
Я лью в бокалы «Вазисубани».
На белой скатерти шоколадка,
Что б было сладко любимой пани.
Пусть хищный ветер, как вор в законе,
Костлявой веткой в окно стучится,
Садится птицей на подоконник,
Пугая: Что- то должно случиться...
«Не верь приметам, моя родная,
Они тревоги твоей не стоят!» -
И осушаю бокал до дна я,
Что б за любовь еще выпить стоя.
Гонцов, несущих дурные вести –
Не псами, сам буду рвать на части,
Чтоб в нашем доме еще лет двести
С тобою вместе сгорать от счастья,
Дарить пионы и хризантемы,
Перебирать золотые прядки,
В которых, словно в садах Эдема,
Веселый ангел играет в прятки.

---

ГРИППОЗНОЕ

С площади Восстания возвращаюсь поздно я.
Сам не знаю, я – не я, голова гудит:
То ли состояние у меня гриппозное,
То ли кол осиновый посреди груди.

Участь трудоголика - скверное решение.
Упаси нас, Господи, отведи напасть!
Да и Змий недремлющий вводит в искушение -
На аптечной вывеске в рюмку тычет пасть.

Стылость непогожую ощущаю кожею.
Фонари сутулятся под промозглой тьмой.
А вокруг прохожие, на меня похожие,
Той же хмурой улицей шлепают домой.

Осень осыпает нас желтыми медалями -
Но высоким почестям я уже не рад.
Берегите, граждане, гланды и миндалины -
Пребывать во здравии - лучше всех наград.

Нам бы тридцать шесть и шесть градусов по Цельсию!
Но у каждого в душе непонятный жар.
И затягивает мгла хворую процессию,
И уходит из под ног ненадежный шар.

---

ЛЕСТНИЧНЫЙ МАРШ

Жене в день рождения

Эхо лестниц оглушает нас маршами.
Год назад – на ступеньку став старше, мы
Погуляли хорошо у писателей.
И не раз еще гульнем. Обязательно.

Там поклонников твоих – хоть глаз выколи!
Все с почтением тебе только «выкали»,
И загадочно так цокая фиксами,
Хороводы хороводили сфинксами.
А когда все было досуха выпито,
И оплачено, что кассою выбито,
И домой, не торопясь, пошли рядом мы,
Еще долго провожали нас взглядами.

Эхо лестниц оглушает нас маршами.
Что с того, что с каждым годом все старше мы.
Ведь сердца стучат по-прежнему рядышком,
И в орешках изумруд вместо ядрышка.

---

ГЛУХОМАНЬ

Какая глушь... Откуда здесь дома?
Сугробом пыльным между стекол вата.
В грязи по горло, эти терема
На белый свет глядят подслеповато.

Виляет тропка к топким берегам,
Едва приметна для чужого глаза,
Чуть в сторону наступишь и... ага!-
Впредь будешь знать, как по болотам лазать!

Здесь Пан лесной в кирзовых сапогах
И в телогрейке, прикипевшей к телу,
Траву парную косит на лугах
И крепко выпивает между делом.

Двух черных коз, и белую козу
С загадочными желтыми глазами
Гулять выводит в пьяную росу,
Когда закат горит над образами.

Здесь нет дорог, нет путеводных вех,
Здесь странный мир - прекрасный и убогий...
Здесь доживают свой последний век
Российские языческие боги.

---

У ОСЕННЕГО КОСТРА

С брусничною горчинкою чаёк.
Унылого дождя полифония…
Костер. Палатка. Тощий ручеек,
Вялотекущий, как шизофрения.

:)

---

В ПОИСКАХ СЛОВА (автобиографичное)

Восток – дело тонкое. Дальний Восток – тем более.
Как понять, что, родившись там, я живу в столице?
Память детства дрожит комочком сладчайшей боли,
Храня щепоть золотых крупиц – имена и лица.

Я, испытав все прелести ветра странствий,
Планеты шарик не раз обогнув в самолете гулком,
Стал со временем избегать суеты в пространстве,
Предпочитая движение мысли иным прогулкам.

Все объяснимо - меня голова, а не ноги, кормит.
А голове отдыхать приходится крайне редко.
С каждым годом все дальше крона, все ближе корни,
Все дороже мечты и вера далеких предков.

Один мой пращур «всея Руси» был архиепископ,
Другой штаны протирал когда-то на троне Польши,
А я в Москве десять лет не мог получить прописку,
Но, получи ее раньше, наврядли успел бы больше.

Пишу стихи. А у тех, кто пишет, своя дорога.
И не нужны им - ни трон, ни митра, ни "мерин" чалый.
Во все эпохи поэты слушают только Бога,
И ищут Слово, чтоб в этот мир возвратить Начало.

---

РУССКИЕ РЕКИ - УБЛЯ И ВОБЛЯ

С какого вопля, судите сами,
Пошло название речки - Вобля*!..
Да и земля хороша в Рязани:
Воткнешь оглоблю - цветет оглобля.
А потрясенье берез осенних!
А небо... Братцы, какое небо!
Не зря ж тут жил хулиган Есенин.
Жалею, сам здесь почти что не был.
Так... Пару раз проезжал на "скором" -
Глядел в окошко, трясясь в плацкарте.
Зато под Старым гулял Осколом
На речке Убля** (смотри по карте).
Вот где простор без конца и края,
И как в Рязани до слез красиво.
Хотя и жизнь далека от рая -
В названьях скрыта земная сила!..

Читая "Русский народ загублен!"
В газетах Дублина и Гренобля,
Я вспоминаю про речку Убля
С рязанским кукишем речки Вобля.

* Река Вобля протекая под Рязанью, впадает в Оку.
** Речка Убля течет под Старым Осколом

---

ПОКА БОГ СПИТ

Мой недруг в Министерстве странных дел
И без того лоснившийся богато,
Недавно вовсе высоко взлетел,
Возглавив Управление Заката.
И сразу день на треть был усечен,
Сравнялись скорость тьмы и скорость света,
И ночь, как нож под левое плечо,
Вошла в мой сад, срезая листья с веток.

Нательный крестик умостив в горсти,
Я масло ароматное лампадок
Транжирю, чтоб Всевышнему польстить,
Но кто сказал, что Он на это падок?
И травы заплетаются в клубок,
И страхи из угла шипят как змеи...
И шутит черт, пока кемарит Бог,
Которого я разбудить не смею.

---

Я, СЫН СТРАНЫ, КОТОРОЙ БОЛЬШЕ НЕТ

Пространству муравьиных куполов,
Зеркал озерных и кедровых стен,
Коврам зеленым земляных полов,
И таинству икон на бересте
Не изменю я даже в страшном сне,
Не откажусь, не отверну лицо.
Я, сын страны, которой больше нет,
Стране грядущей прихожусь отцом.

---

А МНЕ Б ЕЩЕ ПОНЮШКУ ЛЕТА

А мне б еще понюшку лета,
Глоточек солнечного сидра,
Но, вместо ультрафиолета,
Ненастной осени клепсидра
Чечеткой ливня третьи сутки
По тротуарам плоскостопит,
И, как щенят гулящей суки,
Мои надежды в лужах топит,
Хрустит на крыше черепицей,
Небесной лимфою сочится,
И криками стеклянной птицы
Всю ночь в окно мое стучится.

---

В КУЩАХ ЛИЧНОГО ЭДЕМА (ДАЧНОЕ)

Хорошо, забыв о вьюгах,
Окунуться в летний зной,
Мысли пивом убаюкав,
Проводить свой выходной
Изваянием Родена
С пахитоскою в руке,
В кущах личного Эдема
В допотопном гамаке.

Разве это не награда -
Созерцать весь Божий день
Тонкой кистью винограда
Нарисованную тень,
Не гонять на шестисотом
С валидолом за щекой,
А наперстком шести соток
Пить божественный покой.

Солнца мятная настойка,
Воли праздничный кумыс
Упоительны настолько,
Что всему даруют смысл -
И сирени у калитки,
И герани на окне,
И несуетной улитке,
И подвыпившему мне.

Спелый плод в мои ладони
Золотая алыча
Снисходительно уронит
С августейшего плеча.
И сорочьим донесеньем
Разлетится весть окрест,
Что за это воскресенье
Я воистину воскрес.

---

ПРОГНОЗ НЕПОГОДЫ

Телевизора стеклянный поднос -
Говорящей голове в самый раз.
Диктор бодро сообщает прогноз
Непогоды ожидающей нас.
На Камчатке - ветер с битым стеклом.
Над Сибирью - от пожаров жара.
До Тюмени докатился циклон -
Заливает из ведра Севера...

А на юге затяжная война,
По живому вышивает крестом,
И сутулится устало страна
Переломанным кавказским хребтом,
Часовые затянув пояса,
Отражается в сыновних речах,
И потертым полушалком леса
Расползлись на исхудавших плечах.

---

ПЯТАЯ СТИХИЯ

Нам не дано предугадать
Ф.И.Тютчев
--------
Устав от пресной чепухи,
Как в море ухожу в стихи я -
Ведь эта пятая стихия
Просторней остальных стихий.
Пусть только вторю небесам,
Когда царапаю скрижали -
Пером ли, острием ножа ли -
Я становлюсь мудрее сам.
Предугадать не суждено,
Но, знаю, слово отзовется:
Что тонко сказано - не рвется,
А, как хорошее вино,
По мере шествия веков
Лишь набирает терпкий градус -
Разумным людям дарит радость,
И отрезвляет дураков.

---

ПОКАЖИТЕ ЯЗЫК… Э-Э, БАТЕНЬКА, ДА ВЫ БОЛЬНЫ!

По состоянию языка зачастую можно судить не только о здоровье человека, но и общества. К чему это я? Да вспомнилось вдруг, как один нобелевский лауреат, выступая по телевизору, сказал о новом спектакле известного режиссера: «Это просто пир духа!»
«Что-что?»- переспросил чуткий к слову режиссер…

А вспомнилось мне это в связи с тем, что решил я сегодня почитать свежие стихи на Стихире. Это нечто :) Бережнее, бережнее надо бы обращаться с Великим и Могучим!

И вот написалось:

Сквозь темный лес словес и знаки-препинаки
Я к свету знаний шел на слух и наобум -
Шумелка мышь, люляки баб и козьи наки
Смущали в детстве мой неизощренный ум.

Но дни мелькали, словно кадры киноленты,
Взрослел мой вкус, и на пиру духовных блюд
Все лучшее вижу яства слов амбивалентных -
В том самом смысле, что двусмысленность ловлю.

Мне говорят "пойду к окну"... Возможно ль это?!
Киваю я, мол, да, иди, а в горле ком...
Вот Пугачева - в милой песенке про лето
На всю страну призналась честно - «с ручейком»...

Уже не "козьи наки" больно режут ухо,
Иная видится культурная беда –
Когда с экрана слышу «Это же пир духа!».
Я соглашаюсь: «Да. Пирдуха, господа!».

---

ОБЕТОВАННАЯ ВСЕЛЕННАЯ

Память листаем, грустим ли украдкою,
Пьем ли фантазий вино полусладкое,
То утонченная, то ураганная,
Нашей любви партитура органная,
Превозмогая земное и бренное,
Счастьем стремится наполнить Вселенную -
Мир, где витийствуют добрые мелочи,
Кот что-то млечное пьет из тарелочки,
И, запорошенный пылью космической,
Дремлет на полке божок керамический,
А на серебряном гвоздике светится
Ковшик созвездия Малой Медведицы,
В ходиках Время пружинит натружено,
Солнце мое греет вкусное к ужину,
Комнату, кухню, прихожую, ванную –
Нашу Вселенную обетованную.

---

ДОЙТИ ДО ТОЧКИ

Философские камни, с годами забившие почки,
Не добавили мудрости, только мешают писать…

Но, как жилы, из нас время тянет кровавые строчки
Притяжением «черной дыры» заключительной точки,
И предательски быстро желтеют в округе леса.

---

ТРОЯ И ТРОЕ (три автора)

ТРОЯ И ТРОЕ

Недавно при попытке прорыть прямой переход с Арбатско-Покровской на Калужско-Рижскую линию метро московские диггеры откопали несколько дощечек, исписанных грамотой, получившей у историков название "черты и резы". Предлагаем читателю первый перевод уникального документа эпохи Гомера, проливающий свет на культурные связи Древней Греции и Древней Руси. Неизвестный автор (вещий Боян?) воспроизводит моменты общения героев этого эпоса.

Перевод и литературная обработка:

Михей Студеный,
Евгений Дейк,
Игорь Царев.

КАРТИНА 1 (вступление)

Боян (сидит за столом и режет):

Гнев свой умерь, о могучий и грозный Ярила!
Дай летописцу достойно дорезать табличку -
Вон уже сколько дощечек хороших испортил,
Будет ругаться жена - мол, дрова переводишь...

Глупая баба! А мне ради подвигов славных
Даже соседских поленниц ни щепки не жалко!
Давеча старый Илья снова вспомнил о Трое,
Надо рассказы его занести на скрижали.

Байки бойцов престарелых - опора плохая,
Но ведь источник живой - не считать же Гомера!
Этот слепец до того исказил всю картину,
Что для ребят ни гекзаметра в ней не осталось!

Помнит ли кто, почему именуется «Троей»
Греческий город, а битва прослыла «троянской»?
Знайте, что так их назвали в честь русских героев,
Троица коих там ратный бедлам учинила!

Силу мне дай, о могучий и грозный Ярила!
Я без утайки сейчас пропою, как всё было:
Сказ свой начну же с того, как к Илье на рассвете
Прибыл гонец от пирата-царя Одиссея...

Шесть часов утра до войны.
Терем Муромца. Стук в дверь.

Муромец:

Нюр! Мне в лом слезать с печи –
Кто щеколдою бренчит?
Не бродяги ль скоморохи
На халявные харчи?

Муромцева Анна:

Там в кольчужке боевой
Иноземный вестовой
Говорит – от Одиссея.
На конверте – адрес твой.
Ентот гусь (каков пижон!)
Говорит, что ты должон
По взаимодоговору
Лезть куда-то на рожон.

Илья Муромец (читая письмо):

Нюр, будь другом – посмотри
Где сейчас богатыри.
Намекни, мол – выпал случай
Поглазеть на остров Крит,
Русской силушкой блеснуть!
Пусть трезвеют как-нибудь,
Облачаются в доспехи
И – на пристань держат путь.
Мы втроём любых врагов
Враз избавим от долгов…
Да, и напеки, Анюта,
Нам в дорожку пирогов!

(появляется Попович,
под глазами круги)

Алеша Попович:

Что за шум у вас с утра?
Похмеляться не пора?
Мы ж вчера с Добрыней бражки
Потребили три ведра!
Мне б сейчас кваска бадью…
Али пасть на попадью –
А не то с тоски похмельной
Окочурюсь, и адью…

Муромцева Анна:

Не поспать тебе, милок,
А скакать без задних ног –
Глянь, что нынче чужеземец
Нам с Илюшей приволок.
Пакт какой-то – чепуху.
Главно дело – ху из ху?
Особливо – кто Елена?
Говори, как на духу!

Илья Муромец:

Ты чего – ревнуешь, Нюр?
Нет, видали этих дур?
Сей докУмент был составлен
До тебя – имей в виду.
Я могу провесть ликбез.
Лёх, представь такой разрез:
Вот, к примеру, мою Нюрку
Взял и выкрал некий бес.
Ведь естественно вполне –
Ты придёшь на помощь мне,
Дабы возвернуть Анютку
Потерпевшей стороне?

Муромцева Анна:

Ой, умора, слышал, Лёш?
Прям, желающие – сплошь!
(Илье):
Кто ж отважится на дерзость,
Если рядом ты живёшь?

Попович:

Что, Илья, опять война?
Так она нам мать родна.
Щас объявится Добрыня,
И - командуй: в стремена!


(появляется Добрыня, сурьезный
и задумчивый)

Добрыня Никитич:

Вам бы только воевать!
Силы некуда девать?
Лучше б в баньку завалиться,
Али в Нюркину кровать...
Али, если по уму,
Можно погулять в Крыму -
И с татарами сразиться,
И покушать бастурму.
Нет, опять их манит, мля,
Закордонная земля.
Патриоты, елы-палы,
Лишь бы дальше от Кремля...

Илья Муромец:

Хэй! Отставить матюки!
Представленьям вопреки
Тут до Крита – три недели,
Если дунуть напрямки
И ещё (поди-ка, мать,
Пропитание изладь!)
У гречанок, Брыня, ножки –
Во! – по саму рукоять!
А точёные носы!
А кудрявые власы!
А такой, как у Елены –
Не быват ваще красы!

Добрыня Никитич (задумчиво-мечтательно):

Экий ты, Илья, плейбой!
Ладно, ладно, Бог с тобой!
Возражать - себе дороже,
Басурманам будет бой.
Ты, Алеша, шлем протри
И снаружи и снутри...
Да, мы трое эту Трою
Обломаем дня за три!

Илья Муромец:

За три дня – какой резон?
Там же бархатный сезон.
Ныне властвует в Иолке
Мой приятель – царь Язон.
Сокрушался сколько раз –
Что, Илья, не кажешь глаз?
Приезжай, подебоширим –
Здесь никто нам не указ.

Добрыня Никитич:

Да... на нюркиных харчах
Ты совсем Илья, зачах.
Вон - уже косая сажень
Помещается в плечах.
Али правда, гой еси,
Как клевещет Би-би-си -
Не осталось больше силы
Богатырской на Руси?

Муромцева Анна (собирает
харчи и размышляет вслух):

Вот принес же грек аврал!
Брыня счас нарочно врал,
Будто исхудал Илюшка -
Сражена я наповал!
Пили б меньше – не ослаб!
А они – еще про баб,
Дескать, бабы там красивше,
И у ног другой масштаб...
С ними, что ль, поехать уж?
Спрятать косу в каляпуш...
Про инкогнито навряд ли
Мой додумается муж!

Добрыня Никитич (озабоченно):

Эй, Попович! Ты, иль я,
Или, может, ты, Илья,
Кто в трусах заначку спрячет
От заморского жулья?
Говорили мне приват –
Там народ жуликоват.
На ходу подковы срежут -
Сам же будешь виноват.

Илья Муромец:

Не, я пас. Суди, браток –
Нюрка мне шитьё порток
Этих, как его... «семейных» -
Ставит, дура, на поток.
А деньжата ж – в кругляшах.
Ай не сдержатся в мошшах?
Растеряю по дороге –
И не станет ни шиша.

Добрыня Никитич:

Н-да... Промблема хоть куда.
Не скажу, чтобы - беда,
Но без грошей, как известно,
Ни туда и ни сюда.
Особливо - на войне,
На троянской - так втройне.
Глупо ехать без валюты
В иноземное турне.

Илья Муромец:

Во, завёлся богатырь!
Впору нюхать нашатырь.
Ты возьми, да те червонцы
Сам куда-нить примастырь!

Алёша Попович:

Что ж нам, ехать без грошей
Покормить заморских вшей?
За одни такие мысли
Сразу надоть гнать взашей!

Илья Муромец:

Гнать взашей – немудрено.
Там без денег худо, но
У Язона есть барашек –
Называется руно.
Не поверите вы мне –
Все шерстинки в том руне
Из червонных золотинок –
И везде в большой цене.

Добрыня Никитич:

А найдется доброхот,
Чтоб спонсировать поход?
Пусть пришлет за нами катер,
Можно даже - пароход.

Илья Муромец:

На, письмишко перечти.
Я о нём забыл почти –
Всё оплачено, робяты,
Мы от рая – в полпути!
Что ж ты квелый как пырей,
Ну, давай читай скорей!
Особливо ту страницу,
Где про нас, богатырей...

КАРТИНА 2. Волга.

Боян:

Долго ли, коротко ль витязи в путь собирались.
Выпили крепко по-русски они "на дорожку"
Раз или два. А потом с абстинентным синдромом,
Сели на челн и отправились вниз по теченью

Старый Илья по дороге страдал от мигрени,
Свистом разбойничим был поутру он контужен,
Силы собрав, он злодея загреб в толобасы,
И до поры возле мачты добычу оставил...


Челн тихо плывет по течению. Раннее утро. На палубе
Илья и Добрыня, с жуткого похмелья. У мачты мешок с
плененным Соловьем-разбойником. У борта дремлет
усатый юноша в татарском каляпуше на голове. Это
Муромцева Анна, решившая в таком виде следовать за
мужем.

Добрыня (оглядывая окрестности,
затянутые густым туманом ):

Где мы, братцы, не пойму,
Может быть, уже в Крыму?
Все в дыму… Не затонуть бы,
Как геройская Муму.
Вроде бы не окиян,
А качает, будто пьян…
Мы ж с утра еще не пили -
Разве это не изъян?

Илья Муромец (зевая):

Мне намёк понятен сей.
Наливай! А где Ляксей?
Чай опять на гнутый гвоздик
Ловит с борта карасей?
Лёха! Клёва ж нет. Голяк.
Ты ползи сюда, приляг,
Покумекаем, как будем
Обезвреживать стиляг.
Да возьми там усача,
Что в отключке с первача.
Подготовим, чтоб не задал
В первом бое стрекача.

Добрыня (глядя на замаскированную
усами и каляпушем Анну):

Новичок и впрямь притух,
Сразу видно - не питух.
Как бы он не опозорил
Богатырский русский дух.

Илья Муромец (тихо, Добрыне):

Слышь-ка, постарайся, брат,
Осторожней быть стократ,
И не дай понять Анютке,
Что раскушен маскарад.
Ишь ты, прыгнула в седло!
Как ей личико взбрело,
Прилепив жеребью гриву,
Превратить в тако мурло?

Алеша Попович (появляясь с кормы)

Что за тать чинит нам зло?
Кто вчера держал весло?
Это же не Днепр, робяты,
Нас же в Волгу занесло!

Илья Муромец (ворчливо):

И какая в том беда?
Та же мокрая вода…

(виновато бубнит в нос):

Вот ведь черт, хотел как лучше,
Получилось как всегда…

Добрыня (успокаивающе
хлопает Илью по плечу)

Не кручинься, мамелюк,
Ну, случился пьяный глюк,
Все поправим. Знамо дело
Тыща верст для нас - не крюк.

Попович (размышляя)

Слышал я от шинкарей,
Будто был один еврей,
Море раздвигал до суши -
Видно, из богатырей.
Вот бы нам бы сил с утра,
Али водки для нутра…
Мы б канал от этой Волги
Проложили до Днепра…

Илья Муромец:

Нифигушник! Рыть канал?
Знал бы, взял бы аммонал.
Лёх! А ты масштабно мыслишь,
Я до сей поры не знал...
Но идейка хороша…
Погодите, братцы… Ша!
Не придется нам лопатить,
Отдыхайте, кореша!

(кивает на мешок в котором
упакован Соловей-разбойник):

Соловейка водный путь
Нам проложит как-нибудь.
Вон – посапыват, каналья,
Четвертак приняв на грудь.
Я сложил его в мешок.
Есть за ним один должок –
Как-то раз в нетрезвом виде
Полдеревни напрочь сжёг.
Ну, конечно, не бог весть,
Но, ребята, что уж есть.
И потом, ему раз свистнуть –
Тыщу кубометров снесть.

Алеша Попович:

Ты зачалил Соловья?!
Круто! С этого ворья
Будет хоть какая польза -
Не кормить же урку зря!
Пусть же этот анархист,
Паразит и яйцеглист,
Нынче явит в мирных целях
Свой художественный свист.
Главно дело, ты, алло! -
Глянь, чтоб вбок не увело!
А не то в горах Кавказа
Не одно слетит село.

Добрыня:

Тут нам нужен верный глаз,
Так что я сегодня - пас.
Но слыхал я, что в Китае
Есть прибор такой - компАс.

Соловей из мешка:

Не мудрите, мужики,
Лучше дунем напрямки!

ФЬИТЬ!!!

(следует небольшое землетрясение,
баллов пять по Рихтеру)

Готово. Не пеняйте,
Если сделал вопреки.

Муромец (прочищая уши мизинцем):

Что ж ты делаешь, свистун -
Все оглохли за версту!
У Добрыни даже уши
Завернулись в бересту!
Это ж сколько децибилл
Ты, дебил, употребил?
Ты ж всю рыбу в нашей Волге
На века поистребил!

Соловей (обиженно):

Сам дебил! Ну, оглушил,
Но дорожку ж проложил?
Без понтов до Геллеспонта
Удружил, чтоб я так жил!

Попович (примирительно):

Не серчал бы ты, Илья!
Как бы мы без Соловья
Проложили путь до Понта?
Будут помнить сыновья,
Как сквозь весь Большой Кавказ
Этот птиц проделал лаз
Исключительно свистемши,
Не глядемши на компас.

Добрыня:

Там в Колхиде грек Язон,
Аргонавт и фармазон,
За руном когда-то бегал,
Из зубов сажал газон...
Ныне, опытом богат,
Наш спасательный отряд
Должен править зюйдом-вестом
Аж до самых Семплегад.
Там полно Харибд и Сцилл,
Это, если кто забыл -
Ну… такие злые черти,
Хуже киевских кобыл.

КАРТИНА 3

Боян:

Так потихоньку дошли багатуры до дальнего Понта,
На горизонте опасный пролив - как игольное ушко.
С ревом злодейским вода устремляется в узкое гирло
(Нынче Босфором в народе зовут это адское место).

До середины его долетает лишь редкая птица,
По берегам побелевшие кости, да мусор фелюжный –
Все что оставили от мореходов богам в подношенье
Сцилла, Харибда, Сирены, Циклоп, да еще Семплегады...

(Небо покрыто мглою. Челн
с богатырями захлестывают
огромные волны. Стоит дикий
рев. Это воет голодная Сцилла*)

* Сцилла - дочь бога бурного
моря Форкиса и Гекаты (богиня
ночи) - чудовище с шестью головами,
с тремя рядами зубов в каждой,
с двенадцатью ногами. Обитала
в Сицилийском проливе напротив
другого чудовища - Харибды.

Муромец (морщась):

Эк лахудра верещит -
Не спасает даже щит!
У меня от этой ведьмы
По спине уже прыщи.

Соловей-разбойник:

Отчего она смела?
Может, тоже с похмела?
Прямо - наша баба Ёга,
Разве что без помела.

Попович (растопырив пальцы веером):

Что ж ты, Сцилла, так ревешь?
Толком расскажи что хошь.
Али ты меня пугаешь?
Это зря, ядрена вошь!
Ты нам вроде мелюзги.
Жаль, что не видать ни зги,
Но под руку подвернешься,
Мигом вышибем мозги!

Илья Муромец:

Знать, показывает власть!

Добрыня:

Может влить ей водки в пасть?
Пусть немного подобреет…

Муромцева Анна:

Нам туда бы не попасть…
Может дать ей сон-траву,
Али яду в пахлаву…

Соловей:

Да решайтесь же скорее,
Чтоб остаться на плаву!

Муромец (решившись):

Ладноть, хлебного вина*
Выдать Сцилле допьяна!
Да ужо пущай заткнется,
А не то ж сгноим до дна!

(* хлебное вино N21, или «белое вино»
(ныне водка) - официально известно
на Руси с XII века. Но упоминание в
этих резах позволяет пересмотреть
дату его появления -
(примечание переводчиков)

Сцилла (проглотив брошенный
ей в пасть бочонок первача):

Разрази меня Тартар –
Это ж крепче чем нектар!
А вы знаете вкус жизни,
Победители татар!
Ваше славное винцо
Явно не для подлецов.
Ну, так проплывайте с миром,
Что ж я, зверь, в конце концов?

(Челн проскакивает в пролив)

Илья Муромец (утирая холодный пот):

Спор со Сциллой был зловещ –
Ить, вцепилась словно клещ!
Но я снова убедился:
Наша водка – это вещь!

Добрыня (подхватывая):

Нам бы, русским дуракам
Всю отдать ее врагам,
Да еще и с пивом, чтобы
Лучше било по мозгам!

Попович (крутит пальцем у
виска, а другой рукой
хватается за сердце):

Ты, Добрыня, это брось!
В этом деле мы поврозь.
От одной такой лишь мысли
Все внутри оборвалось…

Добрыня:

Тю! Шутю, мой ратный брат,
Будь внимательней стократ.
Впереди нас ждет засада
Скал плавучих – Семплегад.

Соловей:

А на скалах что за жлоб
Черной тучей хмурит лоб?
Одноглазый, как Кутузов…

Илья Муромец:

Это, кажется, Циклоп…

Добрыня:

С ног мечом его не сбить…
Чую, снова будем пить.

Муромец:

Братцы, доставайте водку!

Добрыня (смиренно):

Знамо, так тому и быть.

Боян:

Долго ли, коротко ль наши герои братались с Циклопом,
Помнит Илья только то, что в тот вечер испили немало,
Дале в памяти следуют темный провал за провалом,
Разве что Анна сумела немного заполнить пробелы.

(Следующая реза выполнена
другим почерком. И стиль,
и содержание ее свидетельствует
о том, что заполняла табличку
Анна, а не Боян –
(примечание переводчиков)

Муромцева Анна:

Приключенья с этих вод
Наскребу я тоже. Вот –
Опишу я вам, к примеру,
Характерный эпизод:
Мчалась лёгкая ладья
По протоке Соловья.
Гнал её попутный ветер,
Парус весело жуя.
Вереницею сперва
Проносились острова,
В плотном утреннем тумане
Различимые едва.
Мгла распалась, породив
Всех чарующий мотив
В исполненьи невидимок –
Сладостноголосых див -
Заструился серебром,
Овладев мужским нутром.
Я, конечно, враз смекнула,
Что не кончится добром.
Мужиков сморил гипноз –
Млели с непосильных доз.
Тут я вспомнила частушки
И тогда пошла вразнос -
Пела всякий компромат,
В кажной строчке – крепкий мат
(Наш мужик, когда дуреет –
Лишь на ём и понимат).
Перепела неумех –
Разобрал их громкий смех…
Дале, помню, добирались
Без особенных помех.

КАРТИНА 4. Проливы.

Боян:

Всех победив, погуляли они по Стамбулу.
В барах портовых их долго потом вспоминали...
Но заскучал отчего-то свистящий разбойник,
Не захотел продолжать экспедицию дальше…

Соловей (тихо жалится Добрыне):

Чтой-то мне не по себе,
Вот и сердце при ходьбе
Ноет, ноет, будто чует
Перелом какой в судьбе…
Давеч лапоть сполз с ноги –
По воде пошли круги…
И втемяшилось мне, Брыня –
Отработал я долги.
Хоть далёк от параной –
Не хочу ни за руной,
Ни за славой. Мне б домишко,
Да с бабёнкой озорной.
И подумалось мне, брат,
Не вернуться ли назад –
В ту протоку, где спасались
От коварства Семплегад?
Знаю, к ним молва строга,
Аргументов до фига –
Мол, в момент любому сломят
И копыта и рога…
Ну, калечили народ,
Ну, не княжеских пород...
Так и я ведь не подарок –
Хулиган, наоборот.
А прикинь, наладить бы
Вместо зряшной-то гульбы
На хозяйственные нужды
Эти каменные лбы!
Мельницу построить хоть,
На хлеба муку молоть…
Жернова, видал, такие,
Что не приведи господь!
Дело выгодное жа –
Нет с ментами дележа...
Всё – на благо возрожденья
Всерасейского коржа!

(застенчиво):

И ещё хочу я тут
Воплотить свою мечту –
Хор из Сциллы и Харибды,
Наподобие "Тату"…
Лёх, ты как? А ты, Илюш?
Вас и так – вон сколько душ!
Отпускаете? Спасибо,
Не, я трезвый, почему ж…

Муромцева Анна:

Подкатился к горлу ком…

Муромец:

Я не думал о таком…
Но меня растрогал, братцы
Этот чайник со свистком!
Прям, какой-то «Невермор»!
Ладноть, хитрый мухомор,
Оставайся. Будешь зваться
Ты отныне Черномор.

(Соловей остается у
черноморского пролива.
А челн с богатырями
приближается к бухте
у крепости Приама.
На причале их встречает
Одиссей).

Добрыня:

Взор ласкает лепота
Илионского порта!

Попович:

Одиссей руками машет,
В них – овчина золота.
Знать, расщедрился Язон,
Видя в том большой резон,
Что под силой богатырской
Рухнет вражий гарнизон.

Одиссей:

Слава Зевсу! Как я рад!

Муромец и Одиссей обнимаются:

Здравствуй, брат! Ну, здравствуй, брат.

Одиссей:

Значит так, с дороги в баньку,
После пир, потом парад…
Все открыто для друзей –
Даже греческий музей.
Или - в сауну к гетерам,
Коих нам привез Тезей?

Муромцева Анна:

Лучше б в бой – ужо пора!
Пир отложим до утра…

Попович:

Разве только для знакомства…
Ну, плесни – по полведра.
Дык, полусухой закон…
А на закусь что – бекон?

Добрыня:

Не из тех ли самых гадов,
Коих бил Лаокоон?

(Служанки в белых тогах
преподносят богатырям
по амфоре критского вина.
Осушив сосуды до дна,
богатыри веселеют).

Муромцева Анна:

Ать-два, левой, ширше грудь!
Чё кота за хвост тянуть!
Прямо щас пойдём да стражу
Напугаем чем-нибудь!

Алеша Попович (подхватывая):

Й-иэхх, устроим грекам шмон -
Будут помнить наш ОМОН!
Ить, войны-то на копейку,
А веселья на лимон!

Одиссей (одобрительно):

В русских сила так и прет.

Муромец:

Копья наголо, вперед!

Попович:

После нас здесь даже Шлиман
Черепков не соберет

КАРТИНА 5. Под стенами Трои.

Боян:

И закипела под стенами Трои великая битва,
Аки рычащие львы дрались наши герои,
Но против них встали все олимпийские боги -
Бой поначалу задался не блином, а комом…

(У стен Трои горит костер.
Вокруг понурые богатыри и Одиссей)

Муромец :

Я-то думал, чик-чирик,
В пять минут согнем расстриг…

Попович (соглашаясь):

Захлебнулась шиз-атака,

Добрыня (грустно):

Обломался наш блиц-криг.

Попович:

Надо ж быть таким ослом,
Чтобы в бой идти с веслом!
Я то думал их уменьем,
А они меня числом...

Муромец (оглядываясь):

У Эллады на виду
Нам надраили дуду.
Вон - кольчужку мне порвали,
Где еще таку найду?..

Муромцева Анна :

Ты ж один троянских дядь
Ухандохал сотен пять,
Я уж думала - победа,
Глядь, а их полно опять!

Одиссей (успокаивает богатырей):

Бой в начале был неплох
Все подпортил эпилог.

Попович (ворча):

Кто же знал, что этих лохов
Как на старой суке блох.

Добрыня (жалуется, потирая
фингал под глазом):

Лех! А мне какой-то жлоб
Засандалил пяткой в лоб.
Дык, ушиб, наверно, ногу,
Потому как – хлоп, и в гроб.

Одиссей:

То ж бессмертный Ахиллес…
Сгинул бес?!! Уже прогресс!

Муромец (приободряясь):

Знамо дело, дров бояться -
Не ходить за ними в лес!
Ну, ахейцы, вашу мать!
Столько копий изломать,
За Елену лезть на стену,
Чтоб в итоге не поймать?
Биться надобно с умом -
Это ж не борьба сумо!
Дали б Леночке корону -
Все бы сладилось само.

Попович:

Есть идейка у меня:
Можно выстругать коня,
Внутрь упрятать Одиссея
И на водку обменять.

Добрыня:

Опохмел для алкаша?
Что ж, идейка хороша!

Попович:

Не откроет конь ворота –
Хоть погреется душа.

Муромец (согласно)

Погулям на страх богам,
Местных пьяниц распугам,
Сяду во главе застолья,
Брыня с Лёхой – по бокам.
Возлиянье совершим
За разгром Приам-паши,
Покоренье Илиона
И помин его души.

Анна Муромцева:

Багатур вошёл во вкус!
Мне же в рот не лезет кус...
Кстати, чем Илюша машет,
Уж не мой ли это ус?

Илья Муромец:

Ох, и глупая ты, Нюш!
Не скумекала неуж,
Что давно твои секреты
Раскусил любимый муж?
Так что обещай мне впредь,
Чтоб уловке не сгореть,
Пить, как все, ругаться матом,
Стать стройнее, хоть на треть...

(Прошло несколько дней.
Команда Одиссея стругает коня.
Богатыри опять сидят
у ночного костра)

Алеша Попович:

Я тут аки тать в ночи
Лазил в град на калачи.
Познакомился с Кассандрой -
Девка - что огонь в печи!
Нынче обещалась мне
Погадать им при луне,
Типа, Илиону амба -
Чтобы струсили вполне.

(Главная площадь Илиона).

Кассандра:

Слухай, граждане, сюда!
Крепости грозит беда!
Знайте – деревянный мерин
Сгубит город навсегда!
Это ж три богатыря
Специально вас дурят.
Предсказание Кассандры
Игнорируете зря!
Окружён со всех сторон,
Рухнет илионский трон.
Горожане! Не гнушайтесь
Пограничных оборон!
Бдите! Гибель так близка!
Что ж вы – пальцем у виска?
Вам вещать – одна морока,
Прям – зелёная тоска.
В общем, вывод мой таков:
Сами жаждете оков.
Раз хотите – пропадайте.
Ну вас на фиг, дураков!

(Уходит, обиженно, про себя):

Поклоняйтесь на плацу
Подставному жеребцу,
Ну а я пойду к Алёхе,
Раскрасавцу-удальцу!
Он меня намедни звал
Прогуляться за увал.
Обещал кругляшик лунный
Сплюснуть для меня в овал.

Алеша Попович (перехватывает
Кассандру в переулке):

Верно, Каська, так-растак!
Слухи - самый главный враг.
Ты для нас что телевизер,
Прям прибор для психатак!
Так и надо дуракам -
Надо ж! Бабу - на аркан!
Уболтали б полюбовно -
Так не били б по рукам.
Так что, Каська, подь сюды.
Я от етой от беды
Уведу тебя с собою
Наблюдать луну с воды.
Там на рейде наш корабь,
На воде играет рябь,
Рыбки светятся как звезды...
Тут, известно, жги да грабь.
Город утром будем брать.
Вон, в коня полезла рать.
Ты там Муромцевой Нюрке
Помоги на стол собрать.
Завтра с Брыней и Ильей
Будем делать ой-ёй-ёй
Илионским женокрадам,
Ты ж присмотришь за ладьей.

Кассандра:

Работёнка не трудна.
Мне ладья – что мать родна.
Будет в целости корыто –
От фор-брамселя до дна…

(влезая в челн, обращается
к Анне, которая катит по
палубе бочку, собираясь
скинуть ее за борт):

В помощь Бог благим трудам!
Что вы катите, мадам?
Неужели в этих бочках
Помещается «Агдам»?

Анна Муромцева:

Я от них сойду с ума –
Я ж непьющая сама.
Что ни вечер, то, подруга,
Пары ёмкостей – нема.

Кассандра:

Чем добро травить за борт,
Перекатим бочки в форт –
Тем внесём в победну песню
Завершающий аккорд.
Всем, отведавшим вина,
Станет пофигу война.
Рухнут подле стен вояки
Наподобие бревна.

Анна Муромцева:

Впрямь, от бочек будет прок.
И богатырям – урок.
Скрутим в малый срок, подруга,
Всех врагов в единый рог!

КАРТИНА 6. Троянцы тащат в крепость
огромного деревянного коня. Три
богатыря неподалеку сидят в засаде.

Боян:

Слава Яриле! Пришло-таки время решающей битвы.
Трое героев готовы войти в неприступную крепость,
Ждут не дождутся, когда им откроет ворота
Царь Одиссей, притаившись у мерина в чреве.



Муромец (осматривая стены
Трои из-под ладони):

Сколько ж там Паллад и Гер,
Прочих греческих мегер…

Попович (потирая руки):

Всех сегодня приголубим -
А ля гер ком а ля гер!

Добрыня (укоризненно):

Ох, и бабник ты, Ляксей -
Прям, позор Россеи всей!
Только силы зря изводишь…

Муромец:

Что ж там тянет Одиссей!


Одиссей (распаляет
речами воинов, укрывшихся
с ним в коне):

От троянских образин
Мы страдали много зим,
Но сегодня флаг победы
На руинах водрузим!
Из коняжьего нутра
В бой уже пора. Ура!

Воины (дружно):

УР-РА-А!!!

Одиссей (лихорадочно нащупывая
защелку у потайной дверцы):

Кто засов снаружи сделал?
Оборзели, мастера?!!

(Богатыри продолжают скучать у стен крепости)

Алеша Попович:

Биться в крепости - тоска,
Нет маневра для броска,
Тут, робяты, надо хитрость,
Ведь победа так близка!
Там в ладье у наших дам
Зелье есть - портвейн Агдам,
Мигом свалит эту крепость,
В память прочим городам!

Муромец:

Хе, хватился, диверсант!
Ты, конечно же, талант
В отношеньи всяких козней,
Но уже разыгран фант -
Наши бабы тут впотьмах
Затоварили все вмах -
И ахейцы, и данайцы нынче - в дым.
Их дело - швах.

(Дурные от портвейна греки,
не обращая внимания на
доносящиеся из коня крики и
ругань, начинают крушить
стены крепости с двух сторон.
К ним присоединяются тоже
приложившиеся к бочкам боги
и богини).

Попович (восхищенно):

Глянь, Илья, на этот сброд -
Типа, эллинский народ!
Ишь, волтузят друга-дружку,
Так и пляшут у ворот –
Разнесли уж пол-стены…

Добрыня:

Да… картинке нет цены!
Не война, а цирк какой-то...
Не, в натуре, пацаны,
Не пора ли нам домой
По дорожке по прямой?

Муромец:

Что, боец, скучна потеха?
Погоди-ка, друже мой…

(Илья незаметно исчезает,
рассуждая про себя):

Каська, вроде, прижилась...
А тебе, Добрыня-князь,
Уболтаю я Елену –
Чтобы к нам перебралась.
Мне–то точно ни к чему
Сей трофей - не по уму
Привозить с похода бабу,
Коль одна уж есть в дому…

возвращается (с
очередным толобасом за
плечами):

Дело сделано, братва,
Повторить вам чёрта с два!
В рюкзаке моём Елена –
Ни жива и ни мертва.
Во дворце тревожить слуг
Было как-то недосуг,
Посему на ней одёжи –
Лишь веснушки на носу.
Перси спрятала в горстях
(дура – дома ж, не в гостях!)
И лишилась дара речи,
Думаю – на радостях…

(трясет толобас):

Ну-к, выпрыгивай ловчей!

(из толобаса вылезает
голая Елена)

Муромец (церемонно):

Это – Брыня-казначей…

Попович и Добрыня, выпучив глаза,
медленно оседают по стенке)

Муромец:

Ой, он рухнул почему-то –
Видно, от моих речей.

(Елене):

Лен, чем пыль косой мести –
Брыню б в чувство привести,
А чего там есть секретно –
Лёха примет из горсти…

(друзьям-богатырям):

Лёха! Белым стал, как мел..
Вслед за Брынею сомлел!
Может, это вредный вирус,
Неизвестный аж в Кремле?
Поражает как-то вдруг…
Я вообще-то близорук…
Хэй! Вставайте, симулянты,
Нам давно пора на струг!

***

От переводчиков:

Длинная, други, была эта сага про Трою,
Много бессонных ночей и невыпитых чарок
Жертвою правде голимой принЕсено было.
Вы не судите поспешно толмаческий подвиг -
Лучше о подвигах русских героев поведайте детям.

***

Светлой памяти
великого актера и писателя
Леонида Филатова
посвящается.

---

ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ

Поминальную чашу осушим
Над землей, где зарыты таланты.
Вспомним тех, чьи мятежные души
Мы вперед пропустили галантно.
Помолчим. Все равно не напиться
Философским течением буден.
Постоим. А куда торопиться?
Все мы там своевременно будем.

Пахнет пыльным цветком валерьяны
Нескончаемый марш на погосте.
Каждый день в оркестровые ямы
Мир бросает игральные кости.
Но молчат, не имущие сраму,
Новоселы кладбищенских линий -
Бренных тел опустевшие храмы,
По кресты утонувшие в глине.

И смахнув со щеки аккуратно
Горечь слез, набежавших невольно,
Неохотно уходим обратно -
В жизнь, которая делает больно,
Где рекламно кипит мегаполис,
Семь грехов предлагая любезно,
Где любовь, как спасательный пояс,
Нас с тобой удержала над бездной...

---

СЕМНАДЦАТЬ МГНОВЕНИЙ ЗИМЫ

Я люблю слушать солнечный блюз и небес благовест.
На поминках зимы у столицы в петлице цветочек.
Стали ночи и девичьи юбки намного короче,
И мне видится плюс - где недавно мерещился крест.

Сколько зим, сколько лет добирались мы к этой Весне?
Очень жаль, что при жизни она не узнала об этом -
Прозвенела веселой монетой и канула в Лето…
Да и Лето сгорело вослед, пролетев как во сне.

Поползла желтизна по усталым прожилкам листа.
Потянулась к курортным местам журавлей вереница.
Только дом наш прижался к земле как подбитая птица,
Неподъемную тяжесть крыла под дождем распластав.

Ледостав говорливой реке замыкает уста.
От креста до креста стелет скорбную скатерть дорога.
Белым хлебом Зима кормит гордого Единорога.
Ее снежная совесть, пока что, невинно чиста…

Может зря мы греховным уныньем смущая умы,
В суете делим время на горькие дольки лимона?
И сокровищем где-то пылятся слова Соломона:
Все проходит. Пройдут и семнадцать мгновений зимы.

И опять будет солнечный блюз и небес благовест,
На поминках зимы у столицы в петлице цветочек.
И опять будут ночи и девичьи юбки короче,
И кому-то увидится плюс, где мерещился крест.

---

ДАЛЕКИЕ ОКНА

Кто-то рос в Крыму, ел зимой хурму,
Кто-то мог смотреть на столичный цирк,
А меня все детство качал Амур,
И кедровой далью поил Хекцир.

Я, еще волчонком покинув кров,
Обижать себя не давал врагам,
Ведь волной амурской кипела кровь,
И дарила силу свою тайга.

Пусть, с теченьем лет обретая лоск,
Я не против плыл, а наискосок,
У жены моей чудный цвет волос -
Как амурских кос золотой песок.

Я теперь и сам вхож в московский цирк,
Не один свой отпуск провел в Крыму,
Но все чаще снится седой Хекцир,
И зовет, скучая по мне, Амур.

На кукане сна - не сазана вес.
Хоть и спит река, но волна резка.
Как расшитый звездами занавес
Светят в сердце окна Хабаровска.

---

ГОЛЕМ

Что такое любовь?
Это жизнь, это наша весна,
Та, что бродит в Москве
Как вино по рассохшейся бочке,
Это наши мечты,
И счастливые ночи без сна,
Это мой талисман
На серебряной тонкой цепочке.

Я другим не служил,
Не любил до разорванных жил,
И к чужим небесам
Не тянулся тоской колоколен -
Без тебя никогда б
Не писал, не дышал и не жил
Твой неистовый раб,
Неуклюжий, но преданный Голем.

Разорвав колдовством
Немоту моих глиняных губ,
Ты сумела согреть
Мое сердце губами своими.
И чернила дымятся,
Как свежая кровь на снегу,
Когда я, истекая
Стихами, пишу твое имя.

---

КРАСНЫЕ ЯГОДЫ ЧЕРНОЙ СМОРОДИНЫ

В поисках смысла не раз обращался я к Высшему Разуму:
Многого ль стоят смиренные души в молитвах склоненные?
И небеса мне однажды подкинули странную фразу, мол,
Ягоды черной смородины - красные, если зеленые.

Годы как волны качали причалы и звездные пристани,
И удивленно найдя в отраженьи виски убеленные,
Я осознал вдруг, что эти слова соответствуют истине:
Ягоды черной смородины - красные, если зеленые.

Мудрую суть превращений души постигаю не сразу я -
Для настоящей любви не всегда созревают влюбленные,
Но на вопросы о вере юнцам отвечаю я фразою:
Ягоды черной смородины - красные, если зеленые.

---

Я ВЕРЮ

Когда все неладно, обидно и больно,
Когда незадача ломает и гнет,
Я верю наивно, что звон колокольный
Развеет дурман и беду отпугнет

И даже когда пустоты канительной
Уже не хотят отражать зеркала,
Я все-таки верю, что крестик нательный
Меня сохраняет от лиха и зла.

Я знаю: напрасно лукавит дорога,
Петляя у кромки болотной воды…
Мне желтые пятки распятого Бога
Сияют как две путеводных звезды.

---

У КАЖДОГО СВОЙ БОГ

У каждого свой Бог, свои пределы,
Но Страшный суд приблизить не спеши,
Ведь может статься, что душа без тела –
Не многим лучше тела без души.

У каждого свой рай, свое болото,
Свой сущий ад, свой образ палача,
Свой храм, где объедает позолоту
Не верящая в Бога саранча.

У каждого своя в оркестре скрипка,
Свой миг победы, свой последний бой.
Но только для меня твоя улыбка.
И только для тебя моя любовь.

---

МАРТ-2004

Досрочно юная весна
Явилась подразнить столицу.
Как тушь по ледяным ресницам
Стекает с крыш голубизна.
Блестят глаза бесстыжих луж,
Игриво в отраженьях множа
Тот самый ракурс женских ножек,
Что загубил немало душ,
А ты у мира на виду
Выгуливаешь модный свитер,
И следом восхищенной свитой
Часы московские идут.

---

Депрессивно-кофейное

О будущем не говорим.
Гаданьем на кофейной гуще
Не нарисуешь день грядущий –
Напиток слишком растворим.
Ни на фаянсе, ни в душе
Не виден жизненный осадок -
Одна кофейная досада
Поднадоевшая уже.
Из глаз исчезли огоньки.
Кто их украл - не Прометей ли?
Помятой вишенкой в коктейле
Грустит луна на дне реки.
Лишь твердолобый лиргерой
Из книжки в мягком переплете,
Как стриж на бреющем полете
Кружит над Лысою горой.
Жизнь пляшет ведьмой на столбе,
И в чаше горьким зельем стынет
Глас вопиющего в пустыне,
Но молчаливого в толпе.

---

НОЧНЫЕ КАРАВЕЛЛЫ

С хрупким грузом королевского фарфора
Паруса наполнив звездами зюйд-веста,
Сны мои, как каравеллы Христофора,
Каждый вечер уплывают в неизвестность.

Кто-то снится себе принцем, кто-то нищим,
Кто-то вещим настоятелем собора,
Ну а мне всю ночь по морю хлюпать днищем
К игуанам и лагунам Бора-Бора.

Млечный путь питают, лопаясь, кокосы.
У туземок на уме сплошная шалость -
С ниткой бус на тонкой талии, как осы,
Не ужалят, так возьмут тебя на жалость.

Бог не дал мне мудрых грез Иезекиля,
Не назначил даты будущих пришествий.
Сны мои, как каравеллы, медью киля
Драят шкуру океана против шерсти.

---

ВЗГЛЯД НА ОСЕНЬ ИЗ ОКНА КВАРТИРЫ

(из старенького)

Осень красит желтой охрой старый дворик -
Осень любит сумасшедшую палитру.
Задремал на куче листьев пьяный дворник,
Положив под щеку верную поллитру.

В этом мире, сжатом рамками окошка,
Голубь вьется над пустым помойным баком,
А на голубя ведет охоту кошка,
А за кошкою гоняется собака...

Все прекрасно в этой будничной картине.
Все напрасно в этом жизненном сюжете.
И алеют гроздья ягод на рябине,
Словно капли свежей крови на манжете.

За стеною громыхает фортепьяно.
Юный Моцарт рьяно путается в гамме.
И мне чудится, что я валяюсь пьяный,
Что меня шпана со смехом бьет ногами...

Я не знаю, что со мною происходит -
Это рвется нить осенней паутины,
Это старый пес дорогу переходит,
Не надеясь, что дойдет до середины...

Все трагично в этом будничном сюжете.
Все логично в этой жизненной картине.
И алеют капли крови на манжете,
Словно гроздья спелых ягод на рябине.

---

А КАПЕЛЛА ВЕСНЫ

В белый стих февраля без пробела
Март впечатал апрельские трели:
А капелла весны, а капелла -
Нет ни капельки фальши в капели!
Многоцветным весельем Монмартра
Пляшет свет на московской картине.
Лед в накале пьянящего марта
Тает словно в бокале мартини.
Я свиданья тебе назначаю,
Хоть давно мы с тобою женаты.
И с коробочкой «майского чая»
Возвращаясь с работы в пенаты,
Ручейком огибаю дома я,
Наблюдая, как жизнь закипела.
Тридцать суток свиданий до мая -
А капелла любви, а капелла!

---

МУЖИКИ

Перепахана, перекошена,
Колесована, облапошена -
Русь, расхристанная просторами,
Четвертована на все стороны.
Но над пропастью или в пропасти
Мужики здесь не мрут от робости -
И с метелями зло метелятся,
И рубашкой последней делятся.
А морозные сорок градусов
То ли с горя пьют, то ли с радости -
На закуску капуста хрусткая
И протяжная песня русская...
Потому на них и взбесился бес,
Что в глазах шальных синева небес,
Рудименты крыл ношей тяжкою,
Да нательный крест под рубашкою...

---

БЕССВЯЗНЫЕ МЫСЛИ ЦВЕТА ХАКИ

Модное хаки солдатской юдоли.
Степень свободы казенных ремней.
В каски впрессованы лобные доли
В целом неглупых когда-то парней.

Посвист косы прокаженной старухи.
Глупые слухи честнее вранья.
Крови алкают свинцовые мухи.
Корчится небо от стай воронья.

Мыслей опальных расстрельные списки.
Кто там сегодня назначен врагом?
Постная каша на донышке миски.
С пушечным мясом почтовый вагон.

В сером конверте цветок белладонны.
Мертвым юнцам не дано постареть
Боже, как смертные ямы бездонны,
Мы не заполнили их и на треть...

---

КОГДА БЫ

Когда б не праздные пиры б,
Когда б не летная погода,
Когда б за нашим пароходом
Не мчался рой летучих рыб,
Когда б я не сходил с ума
В чужих портах по шатким сходням,
Когда б вчера, а не сегодня
Плечо натерла мне сума,
Я б за де Сент Экзюпери
И за абсент не дал ни цента б,
И кисть безумного Винсента б
Не мнилась мне в огне зари,
Когда б умом я не был слаб,
Судьбу не потревожить дабы,
Не стал поэтом никогда бы,
И не писал бы никогда б...

---

ИНФЕРНАЛЬНЫЕ ДВОРНИКИ

Всю ночь на город суеверный,
На суетливую столицу,
Исподтишка сочилась скверна,
Скользила по усталым лицам
Осенней желтизной угрюмой,
Холодной слизью атмосферной…
Как пароход с пробитым трюмом
Мир погружался в мрак инферно.
Я сам поверил в этот морок,
Душа скорбела об утрате,
Когда хмельная тьма каморок
Явила дворницкие рати -
Дыша бессмертным перегаром,
С традиционной неохотой,
Они пошли по тротуарам,
Сметая скверну в печь восхода.
И словно рыцарские латы
Сияли старенькие боты
При символических зарплатах
За инфернальную работу.

---

БАЙДАРОЧНЫЙ СПЛАВ ПО МСТЕ

Колокольня тянет в небо
Позабытый Богом крест.
Молоком парным и хлебом
Пахнет на сто верст окрест.
Одноногие деревья
Спят как цапли на песке.
Мы плывем через деревню
На байдарках по реке.
Огороды и сараи
Поросли чужим быльем.
Возле берега стирают
Бабы грязное белье.
Стала горькой папироса,
Налилось свинцом весло-
Нас течение без спроса
В жизнь чужую занесло.
Здесь никто у нас не спросит,
Кто мы будем и куда -
Нас течение проносит,
Словно мусор, без следа.
Остается только вечный
Завсегдатай этих мест-
Запах хлебный, запах млечный,
Да еще нелегкий крест.

---

НА ПОСОШОК

Будущее неумолимо приближается к нам со скоростью 60 минут в час
--------
Ну, что, дружок, давай на посошок!
Без глупых слез и неуместных шуток,
За тех, чья жизнь похожа на прыжок
В ночную пустоту без парашюта.

Наполни, Боже, смыслом их полет,
Дай мудрых жен и добрых домочадцев,
Пусть будет мягче к ним "вселенский лед",
К которому они азартно мчатся.

И, если есть небесный бухучет,
Когда оркестр прощальный грянет - кода! -
Пусть будет к ним приветливее черт,
Который ставит крест в графе прихода...

---

РОДИНКА

Бьет озноб в часы закатные,
Старики хрустят суставами,
И скворечники плацкартные
К югу тянутся составами.
Там еще вовсю купаются,
Небо бархатное в просини —
И билеты раскупаются
Эмигрантами из осени.

Чай горяч, как лошадь с норовом,
Пляшет в сбруе подстаканника.
До чего же это здорово
Поиграть немного в странника,
Покурить в холодном тамбуре,
Где веселая компания
Так поет, что даже в таборе
Позавидуют цыгане им.

Зреет красная смородина
И воркует сладко горлинка...
Это, вроде, тоже родина,
Только мне милее родинка
На твоем плече, которое
Млечным светом ночью светится:
И сажусь обратно в «скорый» я,
И назад колеса вертятся.

Здесь уже сугробы спелые
Намело ветрами с полюса.
Здесь стоят березы белые.
Здесь метели с хриплым голосом:
Ты задернешь окна шторами,
Скажешь мне, что рада встретиться.
Я прижмусь к плечу, которое
Млечным светом ночью светится.

---

МЕТАМОРФОЗЫ ЭШЕРА

Над Нидерландами мартовский* дождик.
Крик телефона назойлив до дрожи:
Просит заказчик, чтоб модный художник
Изобразил что-нибудь подороже...

В гулком пространстве безлюдного дома
Громкая слава – досадное бремя.
Пыльную кому нетопленых комнат
Не обратить в драгоценное время.

Сердцу уже не до смеха прелестниц –
Старость сжигает усталое тело.
Лишь карандашные контуры лестниц
Душу уводят в иные пределы.

Смотрит в окно с непонятным укором
День, подслащенный уколом глюкозы.
Не торопите художника! Скоро
Он завершит свои метаморфозы**,

Смоет последним глотком из фужера
Проблеск фантазий алмазной огранки…
Непостижимый рисунок Эшера
Намертво втиснут в стандартные рамки.

---------
* в марте 1971 года в городе Ларене (Нидерланды) в своей мастерской возрасте 73 лет умер художник Мауриц Корнелис Эшер
** Метаморфозы – серия одноименных работ Эшера

---

ЛЕДОВОЕ ПОБОИЩЕ

Снова лед под каблуком –
Осторожнее, прохожий!
В этой жизни непогожей
Оступиться так легко.
Время встало на дыбы,
Бьются люди и машины,
Бойко катятся с вершины
На обочину судьбы.
В белом саване беды
Бабы снежные - как вдовы
На побоище ледовом
Окружающей среды,
Где промерзшие насквозь,
Мы наивно ждем спасенья:
Доживем до воскресенья,
Все наладится, авось!..

---

ПИВО, ВОБЛА И ЖИЗНЬ НА МАРСЕ

Некоторые умники утверждают, что курица – всего лишь способ появления одного яйца из другого. И с точки зрения, скажем, желтка - в этом есть своя железная логика. Впрочем, стих не об этом.
------------------
Во всех теориях есть изъяны -
Пусть это Дарвину выйдет боком -
Ну, да, в нас много от обезьяны,
Но, все же, есть и чуть-чуть от Бога.
Вот, скажем, Вася – он пролетарий,
И всю неделю с бригадой квасит,
Но, что ни праздник, то в планетарий
Идет послушать про жизнь на Марсе.
С собой, естественно, пиво с воблой.
Есть много в мире, мой друг Гораций,
Таких загадок - гляди хоть в оба,
Без пива просто не разобраться!
А с пивом - пиршество интеллекта!
Дух торжествует над постной прозой,
Когда, блистая очками, лектор,
Небрежно лузгает все вопросы.
Картонку неба истыкав пальцем,
Как будто звезды открыл он лично,
Профессор шутит – первичны яйца,
А куры? Куры - они вторичны!
И зря качает монах тонзурой,
Мол, как же слово, что было первым?..
- То слово вычеркнуто цензурой,
Когда у цензоров сдали нервы.
И зал смеется – вот это шутка!
Но в каждой шутке есть правды доля.
А чтоб от правды не стало жутко,
Давай по пиву добавим, что ли!
И пусть извилин усталый мускул
Дрожит сознанием фрагментарным,
И пусть раздроблены до корпускул
Частицы мыслей элементарных,
Давай вариться в культурной массе -
Всем Васям хочется жить красиво!
Интересует их жизнь на Марсе,
Хотя и меньше, чем вобла с пивом.

---

АВГУСТ

Август просит подаяния у двери,
Но за утро не наплакал и полушку -
Ведь народ слезам Москвы уже не верит,
Только взглядом и одарит побирушку.
Не предвидел даже лис Макиавелли,
Как срастутся блуд с молитвой в Третьем Риме -
Окривели наши души, очерствели
Позабытою горбушкой на витрине.
От несбывшихся героев нет отбоя -
Нахватали звезд на лентах из муара.
Настоящих - схоронили после боя,
А несбывшиеся - пишут мемуары.
Вот и я еще копчу седое небо,
Не отложенный судьбою в долгий ящик -
От того ли, что в бою ни разу не был,
Потому ли, что герой не настоящий
И проник в Театр Абсурда без билета,
Чтоб с галерки переполненного зала
Посмотреть, как впопыхах хоронят лето,
Будто нищенку с Казанского вокзала.

---

РОМАНС С ЭЛЕКТРОТЕХНИЧЕСКИМ УКЛОНОМ

В стиральную машину влюбился пылесос.
Он пел ей серенады и целовал взасос,
Он весь пылал от страсти, желаний не тая,
И что-то в нем гудело от напряжения.

Приятны с пылесосом прогулки под луной,
Но нужен для стиральной машины муж иной.
Стиральная машина не девочка уже -
И финский холодильник ей больше по душе.

Он белый словно айсберг, солидный как рояль,
С ним ничего не страшно и ничего не жаль.
Что толку в пылесосе - он страстный, но босой,
А холодильник полон копченой колбасой.

Как трудно сделать выбор и разрешить вопрос:
Солидный холодильник - иль страстный пылесос?
А тут еще и третий - от восхищенья нем,
Так гладит, что не сладить с сердцебиением.

Нет в мире совершенства. Давайте о другом:
Стиральная машина сбежала с утюгом,
Но по ночам ей снится и пылесос босой,
И финский холодильник с копченой колбасой.

---

ЗЯБКАЯ НОЧЬ

Зябкая ночь за окном бедокурит.
Нам ли равняться с заносчивым снегом?
В складках до боли заношенной шкуры
Прячем от вьюги продрогшее эго.

Много ль ума у промозглой метели?
Ветреный нрав у январской кокотки!
Скользкие шутки холодной постели…
Выпить бы водки, но кончилась водка.

Ивы уклончивы и молчаливы.
Что ж, помолчим, погрустим, понедужим.
Год, как всегда, обещал быть счастливым,
Так почему же нам хуже и хуже?

Робким крылом возвратившейся птицы,
Звуком на грани усталого слуха,
Черной, простуженной ночью нам снится
Белая ночь тополиного пуха.

Теплолюбивые дети Деметры,
Бледные узники лестничных клеток,
Мы,округляя квадратные метры,
Тешим себя предвкушением лета.

---

МОРЕ КАМНИ НЕ СЧИТАЕТ

Где берет свое начало
Притяжение Земли,
От надежного причала
Отрывая корабли?..
Берега как свечи тают,
Злой волне подставив бок…
Море камни не считает.
Выше моря только Бог.

Капитаны нервно курят,
Светит красная луна,
Корабли бегут от бури,
Под собой не чуя дна.
За кормою ветер злится.
Безысходность души жжет…
Море бури не боится.
Море сил не бережет.

О невыживших не плачьте,
Не пристало плакать нам.
Ломкий крест сосновой мачты
Проплывает по волнам.
В небе чайки причитают –
Душ погибших маята…
Море слезы не считает.
Морю солоно и так.

---

БАЛЛАДА О СТАРОМ АДМИРАЛЕ

Он с детства торопил свою судьбу -
Смешной пацан с вихрами на затылке
Сдавал еще невинные бутылки,
Чтобы купить подзорную трубу,
И грезил у подножья маяка
Сырой тельняшкой и каютой тесной.
Жизнь на земле ему казалась пресной,
А интересной – доля моряка.

Волна за дерзость воздала сполна,
Забросив за предел его мечтаний -
Он насмотрелся Даний и Британий,
До дна хлебнув и моря и вина.
Ни разу не сломался и не слег,
Хоть и плясал под боцманскую дудку,
И проклинал судьбу - как проститутку,
Укравшую в Бангкоке кошелек.

Наверное счастливая звезда
Вела его сквозь бури и авралы.
И незаметно «выпал» в адмиралы
Смешной птенец «вороньего гнезда».
С изящной сединою на висках,
Он так азартно танцевал кадрили,
Что женщины его боготворили,
А моряки носили на руках.

Но время, как полярная вода
Холодная и в середине лета,
Нас судит по закону Архимеда,
Из жизни вытесняя навсегда.
Лишь тем, кому года благоволят,
Судьбой дано познать иные штили:
И адмирал к награде был пришпилен,
И под фанфары списан с корабля.

На дно шкатулки спрятав ордена,
Подставив солнцу зеркало затылка,
Он ходит к морю собирать бутылки,
Чтобы купить дешевого вина,
И вечером надраться до слезы
В кампании с таким же старым коком,
И позабыть про шлюху из Бангкока
С глазами цвета юной бирюзы.

---

Я РЯДОВОЙ СЛОВАРНОГО ЗАПАСА

Стихи бывают как листы осоки –
Не прочитать, не искромсав души.
В них корни слов сквозь строки гонят соки,
Суть отделяя от предлогов лжи.
По тонкой грани между тьмой и светом,
Сквозь рифмы, как сквозь рифы корабли,
Проводят нас Верховные Поэты
К божественному краешку земли...

Я не ношу атласные лампасы
И не смотрю на рифмы свысока,
Я рядовой словарного запаса,
Я часовой родного языка.
Ажуром строчек гладь бумаги вышив,
Пишу, еще не ведая о чем,
Но ощущая, будто кто-то свыше
Заглядывает мне через плечо.

---

АЗБУЧНЫЕ ИСТИНЫ

Буквы древней азбуки похожи на завет наших предков:
аз, буки, веди, глаголь, добро... ( Буквы ведаешь? Глаголь добро!)
------------
***
Тысячелетия – не старость.
Мы - гой, еси!
Ведь не усталость нам досталась
От той Руси,
Где песни пели, меды пили,
Где "шли на вы",
Где мудрость добрую копили
Ее волхвы.
Пока меняли скифы, айны
Черты лица,
Хранила азбучные тайны*
Кириллица.
Не балалайки и медведи,
Не хлебный квас -
Колокола «аз, буки, веди»
Спасали нас.

Не разменяй звук мудрой меди
На серебро,
Зубри школяр: «Аз буки веди,
Глаголь добро!»




-------------------------------------
Пи - буква древнегреческого алфавита
Хер - буква кириллицы

***
На грани между «инь» и «ян» я,
Вкушая хмель деепричастий,
Ищу такие состоянья,
Когда не в состояньи* счастье.
Читаю Чейза, все условно:
В кавычках - мыслей коромысла.
Я щелкаю скорлупки слов, но
Не нахожу порою смысла.
Я образован, я не бездарь,
Я знаю, что предлог – не повод.
Но семантическая бездна
Меня ломает как слепого.
Иной язык, иные сказки,
Где виски цедят без закуски,
А я совсем другой закваски,
Ведь я молчу - и то по-русски.
Катулл – хорош, но Пушкин ближе.
Пусть мчится римская трирема,
Пусть мертвым языком оближет
Волчица Ромула и Рема.
Русь тоже словом даровита,
Хотя и грелась не мохером.
На «пи» чужого алфавита
Мы отвечали русским «хером».
И в пустоте местоименья
Божественный рождался лучик:
«Я помню чудное мгновенье»…
Ну, кто сказать сумел бы лучше?

---

ХОЛОДНАЯ ПЕЧЬ

Было время - с утра до утра рупора
Ложь, как гвозди, по шляпку вгоняли в виски.
Нас направо пытались тянуть «свитера»,
Но налево упорно вели «пиджаки».
Под ногами болотом - прокисший елей.
Россыпь звезд на груди, а на небе темно!
Чтобы псы на цепях не рыдали все злей,
В их охрипшие глотки вливали вино…

Жизнь брала в оборот, что ни год - недород,
То ли мало свобод, то ли много вериг…
И по кухням ворчал разночинный народ:
«Ты куда нас завел, малахольный старик?
Ни вина, ни рожна, лишь холодная печь,
Как голодная рыба с разинутым ртом…»
А старик все тянул и тянул свою речь,
В смутный завтрашний день указуя перстом.

Моль пресытилась бархатом ветхих знамен...
«То низы не хотят, то не могут верхи» -
Вот и вся Камасутра застойных времен.
Но какие в те годы рождались стихи!..
И однажды бетон разорвала трава,
Под лежачие камни пробился ручей,
И героям кухонным вернули права -
На свободу письма и публичных речей.

Отдохнуть бы пора, но опять рупора,
Костыли новых истин вгоняют в виски.
Позабыв про вчера, оттеснив «свитера»,
Маршируют направо теперь «пиджаки».
Отменили елей и парадный салют.
Цепи стали длинней - псы довольны весьма.
Жаль, по кухням уже до утра не поют,
И холодная печь снова сводит с ума!

А тельцом золотым замороченный люд -
И не в теле пока, и душой обнищал,
Все смакует во сне запах призрачных блюд,
Что еще малахольный старик обещал.
Только счастье, увы, решетом не поймать,
И из старой дыры шубы новой не сшить…
Сколько ж нам предстоит еще дров наломать,
Чтобы русскую печь натопить от души?

---

СТАЛКЕР

Вода не кипит. Не греет очаг.
Сверчок под диваном скрипит по ночам.
На кухне из крана о грязное блюдце
В отчаяньи капли размеренно бьются.
На горло, неслышно зайдя от окна,
Холодные пальцы кладет тишина.

Пора! И отброшена сонная одурь.
Пора! И как в омут, не ведая брода,
Срываются искрами мысли с пера
И гаснут, разбившись о ржавую воду.

В бетонных высотах, кирпичных высотах,
Деленных на прочные личные соты,
Живут невидимки — не плотью, а сутью.
Бесстрастные льдинки. Пристрастные судьи.
Смирись перед ними, и потные руки
Тебя приласкают, возьмут на поруки.

Но ты, своей болью линуя листы,
Но ты, забывая о собственном благе,
Старатель мечты и растратчик бумаги
На город в гордыне глядишь с высоты.

Раскинулась улиц ночных паутина.
Фонарная плесень, рекламная тина:
Там (где-то за гранью витрин и газонов)
Бескрайней страной расстилается Зона.
В нее из пожизненных мест заключенья
Вершишь свой побег, но относит теченье

Туда, где стальными ключами звеня,
Весталки замки поврезали в засовы,
Где Сталкер усталый сидит у огня,
Который на старом холсте нарисован.

Вода не кипит и не греет очаг...

---

ВЕНЧАЛЬНОЕ

От любви неизлечимы,
Совершив обряд венчальный,
Мы теперь неразлучимы
В светлый час и в час печальный.

Тьма ль кромешная, пурга ли,
Тени бед неразличимых
Зря разлукою пугали
Нас - уже неразлучимых.

Не ищи первопричины,
Объяснений нет научных -
Мы вообще неразлучимы,
А не просто неразлучны.

Осветив перед иконой
Две души, как две свечи, мы
Перед Богом по закону
Навсегда НЕРАЗЛУЧИМЫ!

---

САНТА-ИРИНА

Видно чайки всю ночь голосили не зря -
Адмирала опять укачало.
И едва пронеслась над бушпритом заря,
Он с похмелья велел выбирать якоря
И сжигать за собою причалы.

Ветры дуют не так, как хотят корабли.
Ветры слушать приказов не стали.
Половина эскадры сидит на мели,
Остальных по пути волны так замели -
До сих пор еще дна не достали.

Только Санта-Ирина, моя бригантина, еще на плаву.
И команда, которая прежде не нюхала соли,
Налегает на ванты до хруста, до рваных мозолей,
Мертвый холод пучины спиной ощутив наяву.

Нас несет на утес. Справа мыс. Слева плес.
Берег скалится в злобной усмешке.
Как назло у штурвала заклинило трос.
Якорь цепь оборвал, как взбесившийся пес.
Кто умеет молиться, не мешкай!..

И не веря, что Бог в этот раз нас сберег,
И почти не касаясь штурвала,
Я влюбленно слежу, как встречая поток,
Режет Санта-Ирина волну поперек -
И плевать ей на всех адмиралов!

---

ВРЕМЯ ОТЛИВА

Томное пламя лениво играет в бокале кампари.
Спелые звезды над сонным заливом горят благосклонно.
Несуетливые волны отлива, как девочки в баре,
В медленном танце свое обнажают соленое лоно.

Бродят туристы прибрежной рокадой вдоль моря и суши,
Смотрят на пальмы, на желтые мачты и туши баркасов.
Пряные ветры ласкают им губы, а души им сушат
Знойные страсти испанской гитары и стук маракасов.

Как это странно, когда в иностранно-банановой чаще
В сердце ударят зарядом картечи знакомые трели…
Здравствуй, залетный, рязанский соловушка, братец пропащий!
Как же я рад неожиданной встрече, мой милый земеля!

Как ты бедуешь здесь, маленький гений, непризнанный югом,
В серое тельце вместивший раздольную русскую душу?
В этом крикливом раю попугаев, непуганых вьюгой,
Песен березовых тихое таинство некому слушать...

---

ДЕМИУРГАМ

Есть демиурги языка,
Язычники, языкотворцы,
Восторгом золотых пропорций
Играет каждая строка...
Кто ниспослал им этот дар?
Кто научил так изъясняться,
Что их слова ночами снятся,
Питая души, как нектар?..
Их слог — то строг, то вводит в транс
Тем, как божественно небрежен,
Как между строк туманно брезжит
Высокий смысл иных пространств...
Но, кто бы знал, какой ценой
Им достается почерк легкий,
И сколько никотина в легких,
И сколько гадости иной...
Как окрыляют их грехи,
Как в рюмках плавают окурки,
Как засыпают демиурги
Упав лицом в свои стихи...

---

ВЕЧНЫЙ ГОРОД

Каждым кирпичиком вечного города помнит столица
Каждую капельку, каждую ниточку красных дождей,
Время кирзовое, стяг кумачовый, гранитные лица,
Медную музыку, поступь чугунную старых вождей.

Бремя свободы столичные жители знали едва ли.
Кто-то ступал по паркетным полам, как по стали ножа,
Кто-то считал свои тусклые звездочки в полуподвале,
Тщетно надеясь подняться по жизни на пол-этажа.

Гордые беды и бедные радости комнаты тесной.
Стены картонные. Плиты бетонные. Майский парад.
В маленьком дворике простыни сушатся ночью воскресной.
Песни застольные. Слезы невольные. Крики «ура».

Взяли столицу кремлевские ели в ежовые лапы.
Били куранты, минутною стрелкой наотмашь рубя.
И чередою избитые истины шли по этапу,
Каждому встречному за полцены предлагая себя

---

УГОЛ ПРЕТКНОВЕНИЯ

Свет неясный, путь окольный
Снова ждут тебя, мой друг.
Не любовный треугольник
Разорвал семейный круг.
Шутки жизни не из ваты,
А из битого стекла.
Ты был слишком угловатый
И остался без угла.

Тайны древних геометров
Не разгаданы тобой.
Из вполне квадратных метров
Сложен шарик голубой.
Нас духовные заботы
Учат домом дорожить.
Разве можно жить духовно,
Если вовсе негде жить?

До чего мала планета,
До чего она кругла -
Угловатому поэту
Не найти на ней угла.
Без угла на свете туго
В этот равнодушный век.
Кто себя загонит в угол -
Тот счастливый человек.

---

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЭДЕМ

Изгнали Еву не из рая ли?
Но торжеством людского семени
Ее сыны теперь в Израиле,
И в Португалии, и в Йемене.
Живем на Истре и под Ошвою,
Гудим «саабами» и «маздами»,
Литой ребристою подошвою
Мы даже лунный диск изгваздали.
Что нами движет - унижение?
Пружина горького изгнания?
Или потребность к размножению,
Сравнимая лишь с тягой к знанию?
На теплом юге и на севере
Гордыней юноши питаются,
Уже на самом крайнем сервере
Вселенский код взломать пытаются.
Лишь старики скрипят коленями,
Моля в поклонах о прощении...
И с каждым новым поколением
Бледнеет шанс на возвращение.

---

ВОЛЧИЙ ГОН

В.Высоцкому, и вообще всему творческому люду посвящается

Волчий гон закис в конском щавеле.
Где былой азарт серой унии?
Души вольные опрыщавели –
Не волнует их полнолуние.

Глотки кашлем рвет едкий дым костра,
Вновь в бега вожак стаю выстроил.
Я отстал на шаг, меня жжет не страх,
А предчувствие перед выстрелом…

Дождь вбивает спесь в грязь по темечко:
Не дерзи, воздай Богу богово!..
Как опасно, друг, это времечко!
Как убого, брат, наше логово!

Хриплый лай собак гонит нас вперед,
Хлесткий стук копыт, запах потников…
Подожди, вожак, будет наш черед
Поохотиться на охотников!..

Нас укроет лес темным облаком.
Не проехать здесь, чтоб не спешиться...
Будет пир клыкам - тот, кто дым лакал,
Головой врага будет тешиться.

А пока - бега, так, что кровь из лап.
Хмурый день ведет свой свинцовый счет.
Волчий гон отдаст только тех, кто слаб,
А другим, Бог даст, повезет еще

---

ГЛОТОК ВИНА ИЗ БУТЫЛКИ КЛЕЙНА

Жизнь не так сложна, как вам кажется,
а намного сложнее.
----------
Мир – не подмостки театра, зачем упрощать?
У многомерности жизни и ценность другая.
В сцене, где время твое от тебя убегает,
Жизнь - и монета, и дырка в кармане плаща…

Истина равно сокрыта в вине, и в огне,
Разница лишь в ощущении благоговейном -
Кто-то вкушает келейно «бутылочку Клейна»,
Кто-то стаканом портвейна доволен вполне.

Правду ли я говорю, утверждая, что лгу?
Глупый ответит, а умный подумает: "Боже!
Это тот камень, который ты сдвинуть не можешь!
Так и умрешь в заколдованном этом кругу!"

Тени других измерений - как вещие сны.
Мысль не случайно сутулится знаком вопроса:
Что зарождается в маленьком зернышке проса -
Следствие или, быть может, причина весны?

Глядя любимой в глаза, не считаешь ресниц:
У бесконечности - каждая часть бесконечность.
В старой бутылке на донышке плещется вечность,
Не упрощая свой мир до трехмерных границ.

---

ПОЛУНОЧНЫЙ ЧАЙ С ЛИМОНОМ

У надменной Вселенной изысканно холодны руки
Не согреть их ни яростным звездам, ни углям Аида.
Миллиардами лет в этом мире копилась обида,
Заполняя дырявый кувшин на божественном круге.

Так на что мы надеемся, сидя на кухне за чаем,
Обнимая друг друга, и глядя в бездонную полночь,
Где кричит, заблудившись, бездомная «скорая помощь»,
И молчит телефон, на звонки больше не отвечая?..

Черным крепом задернуто небо и тьмою кисейной.
Но так хочется верить наивным пророчествам Ванги,
Что однажды с рассветом на землю опустится ангел
И оттают молочные реки и берег кисельный.

Мы не вечны, но тем и бесценны любимые руки,
И та странная ночь, и тот чай с ароматом лимона,
И то время, когда со стены мы снимаем «Кремону»
И поем про дырявый кувшин на божественном круге.

Безмятежно как боги, взирая в бездонную полночь,
Обнимаем друг друга у самого звездного края,
Где незримые силы седыми мирами играют,
И беспомощно плачет бездомная «скорая помощь»…

---

ПОЭТАМ ПОЛУНОЧНИКАМ

Свеча во тьме огарком корчится,
Трещит, пророчествами каркает...
Так обреченные на творчество
Судьбе в лицо стихами харкают,
И, осушая чашу горькую,
Тоскливо думают: Не спиться бы…
А ночь им подливает с горкою,
Юродствуя: Опять не спится, б…?
И в подреберье сердце бесится,
Болит подушкой для иголочек,
И воют под медовым месяцем
Собачьих свадеб гости-сволочи,
И на разрыв аорты латаной
Идут старатели словесности -
Их бес боится пуще ладана,
Гнетущей пустоты безвестности.

---

Смерть музыканта

Колыма - и конец, и начало,
Всех крестов не сочтешь, не увидишь.
Столько всякого тут прозвучало
И на русском, тебе, и на идиш...
Тени призрачны, полупрозрачны,
Силуэты неявны и зыбки,
Под чахоточный кашель барачный
Стылый ветер играет на скрипке
И конвойным ознобом по коже
Пробирает до дрожи, до боли...
В эту ночь помолиться бы, Боже,
Да молитвы не помнятся боле,
Хоть глаза закрывай – бесполезно!
Пляшут в памяти желтые вспышки…
Или это сквозь морок болезный
Злой прожектор мерцает на вышке?
А во рту третьи сутки ни крошки...
Заполярной метели бельканто...
Но синкопы шагов за окошком
Не пугают уже музыканта:
Смертный пульс камертоном ударил,
Громыхнул барабаном нагана,
И буржуйка в органном угаре
Заиграла концерт Иоганна,
И заухали ангелы в трубы,
И врата в небеса отворили...
А его помертвевшие губы
Шевельнулись вдруг: Аве Мария!

---

ДОЖДЬ

Над полынной бирюзой, над деревнею,
Чистой божьею слезой, песней древнею,
С черных крыш смывая ложь, тьму окольную,
Возрождая в душах дрожь колокольную,
Босиком издалека в белом рубище,
Согревая облака сердцем любящим,
Прозревая мир рукой, звонким посохом,
Дождь слепой шел над рекой аки посуху.

---

ПРОЕЗЖАЯ МИМО САЛЕМСКОЙ ВЕДЬМЫ

Дрожит устало
Вечерний воздух,
Домой скорее
Добраться мне бы.
Но отразились
В асфальте звезды.
И мой троллейбус
Плывет по небу.

Тычинке в пару
Найдется пестик -
Закон природы
Универсален.
У юной ведьмы
На шее крестик,
Стоит у бара
И курит «Салем».

В надбровных дугах
Звон колокольцев –
Идет охота
За беглым взглядом,
Играют пальцы,
Мерцают кольца,
Горчит улыбка
Лукавым ядом.

Но есть лекарство
И от лукавства -
Швейцар поодаль
Стоит набычась –
Он не подарит
Тебе полцарства,
Он сам охотник,
А не добыча.

А я и вовсе
Иная птица,
Меня троллейбус
Проносит мимо.
Усталый вечер
Мазнул по лицам
Неуловимо
Осенним гримом.

Кому-то вправо,
Другим налево,
Моя ж дорога
Восходит к трону –
В воздушном замке
Ждет королева,
И чистит мелом
Мою корону.

---

ДЕФИЛЕ ПО ЗООПАРКУ

Дефиле по зоопарку. Подшофе,
Музыкально выражаясь – форте пьян,
Я присел за столик летнего кафе,
Насмотревшись на зеленых обезьян.

Заказал и черри бренди, и халвы.
В обрамлении решетчатых оправ
Плотоядно на меня смотрели львы,
Травоядно на меня взирал жираф.

Душный вечер недопитым черри пах.
Я, сказав официантке данке шон,
Слушал мысли в черепах у черепах
В толстый панцирь спать залезших нагишом.

Ощущал себя то мышью, то совой,
Старым буйволом, забитым на пари,
То стервятником, что грезит синевой,
Где со стервой своей первою парил.

Оплетала прутья цепкая лоза,
Винторогий козлик блеял о любви.
Его желтые печальные глаза
Вызывали дежавю у визави...

Громыхал оркестрик жестью «ля-ля-фа».
Мой сосед, искавший истину в вине,
Подмигнул мне через стол: «Шерше ля фам»?
Я подумал… и пошел домой к жене.

И опять вдоль тесных клеток дефиле
Форте-пьяным шагом, ног не распрямив…
И суровые служители вольер
Мне смотрели вслед как стража замка Иф.

---

НАЗЛО ПЕЧАЛИ ЗИМНЕЙ

Уже не течь небесной силе
По синим жилам горловым
Безумцев, что судьбе дерзили
И не сносили головы.
Каким неосторожным танцем
Мы рассердили небеса?
Когда чахоточным румянцем
Еще горел Нескучный сад,
Когда на паперти осенней
Вовсю гремели торжества,
И тени смутных опасений
Кружила падшая листва,
По звездам, по венозной гжели,
По выражению лица,
Ах, ворожеи, неужели
Вы не предвидели конца?..
Снегами копится усталость
В тени оконного креста,
И что же нам еще осталось -
Начать все с белого листа?
И греться в нежности взаимной,
И друг у друга есть с руки,
И жить назло печали зимней,
Любя и веря вопреки.

---