духи снега, демоны сроков
облепляли, тащили в плен
но рассыпался год уроков
набухает год перемен
пересмотра участи, меры
пресечения всех потуг
направляется к высшим сферам
новый ельник - зол и упруг
время бега, не замерзанья
на разъезженной колее
переходов и прозреванья
новых просек в иглистой мгле
все неровно пойдет, с перескоком,
перепадом чувств, высоты
время стать переменным током
в многовольтной, сложной сети
в каждой фазе и всякой фразе
намагничивай и лови
птах и морось, напасти и страсти
вовлекай в завихренья свои
вспыхни выше линий, над зимней
траекторией фобий, обид
поменяй как худую резину
все колеса рабочих орбит
стимулировать тихую нежность
симулировать полную слаженность
сформулировать обожание
спродюсировать быстрый катарсис
сымитировать выход в астрал
смоделировать полноценную жизнь
........................................Л.Манович
По скользкому полу голого квартала,
стискивая папочки самопрезентаций,
мокрыми отрезками шаркаем устало.
Надо представляться так, чтоб не признаться,
честно изложить себя так, чтоб не открыться,
как раскрылся город, скинув плед спросонья.
Тонкий слой на обуви, тонкий слой на рыльце.
Свой открыть сезон в растущем бессезонье…
Под ее капюшоном – интегралы, тождества,
две грамоты сына, недописанный дисер.
В его куртке ключи от жилья: для множества
и одной, каковой – весь рифмованный бисер.
Этот ходит с шарманкой – мотив голубиный
о классической несостыковке свободных
радикалов. Разрыв от любой – до любимой –
надо вброд, лучше вплавь, без права на отдых.
А у той в десяти квадратиках замши
весь набор для настройки органов страсти
для полетов над уровнем гари и сажи,
а также крепкие птицеловные снасти.
Клювы и перья, ботфорты и краги.
Новенький мундир, потертое пальтишко.
Танцуем рэгги, интонируем раги,
слепые, незнакомые, родные почти что
Вероломно проникли в полость рта
передовые отряды возраста
не нанесли поражения
но есть уже разрушения
не расшатали устоев
но кое-кто выпал из строя
чтоб в ужас напор поверг
лезут на самый верх
рвутся альпийские части
в труднодоступные части
рвутся деревья, кусты
после бомбежек пусты
вымараны места
где с детства - густые леса
поляны стали полями
ростки намерений - пнями
в кору не успев одеться
Фронт подступает к сердцу
по венам, аортам, артериям
работает артиллерия
бьет не щадя, не цивильно
выдалбливает сердцевину
разоружает дрожжи
на коих взрастала дрожь и
захватывало дыханье
искания заиканьем
увенчаны, нервным тиком
под этим обстрелом диким
(весь век сплошного обстрела)
все выхолощено, прогорело
стерильно и чинно стало
где некогда клокотало
вбит опыт заподлицо
узнал всех врагов в лицо
теперь обратил бы вспять их
но душат в своих объятьях
достигли умной войной
цели - сделались мной
и я поле боя не сдал,
а сам этим полем стал
минами нафарширован
воронками оцифрован
долгую жисть
завоевал кажись
Спуститься в гору
усладиться солью
очиститься грязью
оживать в Мертвом
Зеленеет вечная пустыня
множится вечное меньшинство
кочевья строятся на века
Жарко в разгар зимы
кошкой лежит на спине
луна гуляя лишь днем
Золото белее серебра
слова невесомее тишины
ноздри острее глаз
Прощаться не расставаясь
бодрствовать связками снов
краткой, черной как нежность
не помнить тебя, тебя
Дверь принимает его точно родного
ключ вальсирует радостно, без щелчка
ногу занес первый жилец, новый
а тут - стена от пола до потолка
хода нет - глухая кирпичная кладка
на брюках известка, в глазах красная рябь
ордер в кармане, лифт работает гладко
где он? что это с ним? сон или явь?
он колотит преграду до боли в костяшках
принять бы душ, поставить чайник, прилечь
кидается в лифт, срывается на консьержку
тише, соседи спят и фильтруйте речь
нет, все живые души мерзнут наружи
ревут, матерятся, сравнивают ключи
от несуществующих трешек, двушек, однушек
входа в жилище нету - кричи не кричи
высятся башни с фальшокнами, фальшдверями
стильно застроен город мнимым жильем
столь грандиозным, что кажутся воробьями
те, что пищат под выключенными фонарями
под снегом из конфетти с бумажным дождем
Пока не заснула
снять слепок
с еще торжествующих черт
зафиксировать запах
в ложбинке выше ключицы
заучить фактуру волос
интонацию вздоха и
"подожди"
дать ей возможность выжить:
смешать, отстояться, отжать
в один из тех пузырьков
где годы моих дней
Разливаю флаконами
распределяю в пробирки
подвешиваю бирочки
расставляю на полках по типу обид
упорядочиваю по силе страсти
группирую по видам утрат
чтобы быстро найти и вдохнуть
под номером 26
аромат новых обоев
привкус лимона
в строгих углах рта
под биркой С/А - клей, чернила
кудряшки, с горбинкой нос
Из Ш посыпятся ракушки
скорлупки фисташек, песок
прилипавший к гордым лопаткам
вызывавший зависть у пальцев
которым больше октавы
не охватить
А в черной-желтой
под цвет глаз и куртки
маршрута и наста
рокот ратрака, смех
уносимый быстрее
чем долетит его смысл
Засыпай, ни о чем не думай
будешь на верхней полке
в синей колбе
с белым акриловым древом
похожим на букву Т
в сосуде прочнее тела
с пробкой надежнее губ
А ближе к утру началась точечная застройка
моей головы, всего моего тела,
без всяких генпланов, безудержная настолько,
что краны подъемные падали то и дело.
В глаза всадили два офисных небоскреба,
прозрачных, приталенных как песочное время.
Приткнули в ужасной спешке (что за хвороба!)
бочонок банка на лоб, точнее, на темя:
с клерками, банкоматами, плиткой у входа,
пальмами в кадках (в них что-то от бакенбардов),
чужими в презревшем органику столь охотно
пространстве пластика, килогерц, килобайтов.
Грудь придавили элитным жилым кварталом,
урчит в диафрагме многоэтажный паркинг,
оттуда гудят, выкатывают устало
под своды ключиц, въезжают в ноздри как в арки,
взлетают на лифтах к бровям и меняют деньги,
галдят и где-то подмышкой ходят в солярий.
Город не сбросить, не отвернуться к стенке.
Меня заселяют, затапливают, засоряют.
Сулят, что если для хлеба, а не для славы,
постичь - то можно стократно себя превысить:
это не тело - бетон и легкие сплавы,
это не возраст, а только гашеная известь.
слезы беззву, как шаги апрельского снега
лишние, точно ключи от обеих квартир
столь неуместны, недоустроены, недо
снег подползает к горлу, а ртуть к пяти
жить на два дома, на два континента, на три
на три времени года - в зилевесне
в желе недотаявших вьюг, во сне и не в кадре
не в фокусе, видишь, и не с тобой и не с ней
наледь не клеется, но и почка не спеет
неспелое время, несмелые мы с тобой
держится мир на нуле плюс минус, не смеет
решиться на сдвиг по фазе, на возглас, на боль
держит белое горлышко черный свитер
белый с черным асфальт, все черно-белым
включи что угодно, камин, телеящик - света
цвета прибавь, а там все равно прогорим
выйдем за дымом в темный мороз для контраста
выси взрыхлим, раскачаем ждущий режим
будем по небу бегать, снегом кидаться
плакать и не расставаться себе разрешим
Взгляд озорной изучающий хитрый суровый
Прицеливающийся из-под защитной сетки веснушек
Где же я видел? У Ренуара? Серова?
Взгляд приглашающий: прояви себя, ну же!
Где же я видел? Мастер был увлеченный
В каждой линии - столько выдумки, силы
Вышла: утром - рыжей, вечером - черной
Будет часто смущаться, что слишком красива.
Затемнять маскировочной сеткой обычных самых
Не тех, из которых лепила лесные сказки
По ночам у большого озера с видом на замок
Никогда не построенный в тяжкой таежной тряске
Ничего не строится: вздрагивая, болтая
Всем своим ягельным старым еловым телом
Трещит планета по швам и брызгает злая
Горячая правда: возможно, в возрасте дело
Не строится кроме того, что само сложилось
Семьи, домохозяйства, роли и пьесы
Скорость асфальтовых рек посильней, чем живость
Мысли, летящей к стене великанского леса
Не перепрыгнуть ее, над ней не подняться
К чему этот зов? Не превысят ли полномочий
Требуя действовать, требуя объясняться
Светло-зеленые - утром, карие - к ночи
вступил в жизнь
вступил в октябрята
вступил в пионеры
вступил в пионеротряд
вступил в проточную воду
вступил в комсомол
вступил в совершеннолетие
вступил во взрослую жизнь
вступил в ряды защитников родины
вступил в брак
вступил в свои права
вступил в союз журналистов
вступил в должность завотдела
приступил к исполнению
вступил в союз писателей
ступил на святую землю
ступил на путь измены родине
ступил на кривую дорожку
ступил на путь измены жене
ступил на путь измены себе
оступился
ступил
исключен из штата
исключен из литфонда за неуплату вступительного взноса
исключен из списка приглашенных
исключен из общего круга
исключен из упоминания
исключен
исключен из жизни
исключен из домовой книги
исключен из очереди на жилье
исключен из круга сансары
исключен из памяти потомков
вступил добровольцем в жизнь
Мышь, рожденная горой
Затейлива, трудолюбива
Селится у подножия
У самых мизинцев
Из тела матери делает норки
Белые и пузатые с черепицей
И худую высокую с петушком
Он не кукарекает но звонит
Она взбирается с первым звоном
По лескам и проволокам
к материнской груди
Безо всякой цели и надобности
Идешь в гору
Завистливо пищат земляки
От озона кружится остроухая
Кубарем скатывается, поджав хвостик
Подпрыгивая на каждой морщинке
Старого бесконечного тела
Поросшего редким мехом
Утыканного иголками несущих опор
Пиявками кафе-баров
Зябнущего в подтаявшем халате
Во все стороны лезет вата
Цепляясь за ее клочья
За каменные пуговицы
За хвойный воротник
Царапая коготками вельветовые манжеты
Вползает на самый верх
Осознает себя королевой горы
верещит содрогаясь от высоты:
Я урожденная горничная!
Честнокровная горняшка!
Родительница не слышит
Но чувствует как свербит в носу
Принимаемом той за тоннель
Поняв что это пещера
Странница выскакивает на край губы
Так щекотно, что нельзя не чихнуть
Лави...- последнее, что успевает мышь
Насморк, расстраивается мать
Но они снова одно
не должно быть ничего лишнего
в отношениях ничего личного
(касается и знакомого)
в квартире - ни одного насекомого
(форточки в клетку мелкую)
в одежде ничего блеклого
по контрасту с врожденной бледностью
ничего, что о прошлой бедности
напомнит, никакого бэкграунда
обнуляем, и с первого раунда
исключаем входы парадные
телящик и вообще квадратные
предметы, из пищи - острое
из речи всякое постное
из круга слегка надоедливых
из близкого - привередливых
любое сильное увлечение
не забудь, что сам исключение
желтая тропинка торная
зарастающая и спорная
совершенно не обязательная
исключать себя лучше затемно
чтоб с утра комары и родственники
социологини с опросниками
теледикторы и консьержки
крупный чел и мелкие сошки
не заметили никакой пропажи
не напишут: сбежал из-под стражи
не спросят: а где имярек-то
заменили тихо корректно
в самой концовке матча
да и был ли мячик
будем на созвоне
написала она
будем на созвоне
ведь, о чем она не сказала
не будем в согласии
не вышло созвучия
неуместно сочувствие
нет повода для сотрудничества
и недостижимо соитие
будем на созвоне
на ширине магнитного поля
по краям электронной пружины
на расстоянии роуминга
ты - на скорости драйвинга
я - на глубине паркинга
имя станет цифрами на дозвоне
участь - встанет в очередь на досмотр
ты во мне, но на автоответчике
я с тобой, но на автопилоте
наши личности вне зоны доступа
души наши временно заблокированы
до свидания
довидзения
доцветание
до везения
в следующем
проходящем
от солнца слепнущем
некурящем
а мы останемся
посреди зимы
мы растянемся
посреди земли
снега подстелив
лапник накидав
лица застеклив
души закатав
в рулоны мерзлые
осадков выцветших
такие взрослые
такие бывшие
бывшие вашими
жившие вами
бывшие важными
ставшие снами
не домочадцами
души - во вретище
нам домолчаться бы
нам бы дозреть еще
до свидания
до видзения
до призвания
до сцепления
всеми помыслами
всеми зарослями
но домолимся ли
но дознаемся ли
(Из цикла "Фразеологизмы")
взял себя в руки
взял грех на душу
руки в ноги
и пошло поехало
сделал ноги
и понеслось
сделал ручкой
дал деру
добавил перцу
дал жару
набрал воздух
набрал высоту
не пальцем деланый
сделал себя!
Сорок еще не минуло -
выполнена программа-минимум.
Еще не пожух, не вылинял -
превысил прожиточный минимум.
Имеется маленький, но навар
мини-собака и мини-бар,
мини-супруга и мини-вэн
в своем микрокосмосе - мини-мэр.
Есть мини-карьера, свои протеже
Пусть не Гуливер, но и не лиллипут.
Мини-улыбки не тронут уже.
Мини-юбки уже не влекут.
А в мини-вэне есть климат-контроль:
лелеять, блюсти микроклимат!
А в мини-спектакле своя микророль,
во имя которой вынут
из небытия сорок зим тому.
Но имя - намек на иную,
не минимально комфортную тьму -
звезду максимально взрывную.
Наиярчайшую.
Наигорчайшую.
С неистовой траекторией.
С непознанной территорией.
Но сердце не тянет такой режим
и думал, как бы смягчить виражи,
твердил, что полет нормальный.
Углы округлял, выцветал, как лист,
в душе радикал - но минималист
по жизни, не ставя себя ни во что
свою точку максимума прошел
на высоте минимальной.
не раскачивайся на стуле
сердится бабушка
ему двадцать лет
он втрое старше тебя
мы собрались на шейку
это вкусное, завязанное в куриную кожицу
выдергиваешь изо рта нитку
остальное тает во рту
дедушка мочит вату, нанизывает на расческу
и делает мне пробор
дядя Миша разгадывает один кроссворд за другим
их целый месяц вырезала для него бабушка
мы на Демьяна Бедного
но мы богатые
у бабушки цветной телевизор
а смотреть нечего
поэтому играем в лото
толстые пальцы деда
достают из белого мешка
бочонки с цифрами
у меня уже комната
обои пахнут бабушкой, а шкаф - дедом Соломоном
в нем вылинявшие корешки
из литфондовской переплетной
Фейхтвангер Голсуорси Драйзер
отец засыпает в кресле
в этом мире нужна тишина
есть ли смысл в новых словах
если Драйзер все сказал
есть ли тема для новых нот
если Шуберт все пропел
есть ли место для новых комнат
на плотно застроенном Хорошевском шоссе
тридцать девок - торжествует дед
о счастливый бочонок
у меня квартира
а скоро будет профессия
пойду в парикмахеры
ибо в этом мире нельзя ничего менять
но лишь прихорашивать и подравнивать
у меня уже есть пластмассовый инструмент
и бумажная квартира
и волшебная пуговица на рукаве
чтобы звонить придуманным друзьям
... И нет, не усердствует, не возражает,
оно как умеет, так отражает
в предбаннике города вытертый коврик
лесов мелкотравчатых и малокровных,
застрявших на кольцах в беспомощном раже
жуков большегрузных и малолитражных,
и жерло вулкана на сто тысяч зрителей
с движением в центре весьма подозрительным,
стальной кукурузы неровную лысину...
И все отраженное переосмыслено
в структурах - отныне не блочных, а облачных,
экологически честных и войлочных,
фигурах текучих и неравнобедренных,
терминах необязательных, ветренных.
В разрывах и сгустах живой перфокарты -
поступки, коварства, замыслы, даты.
Для сей многослойной, ступенчатой памяти
внизу не бывает секретов и прайвеси,
что ни показание - то признательное.
Клубится всемирное бессознательное,
дымится, засасывает понемногу
продмаг, телебашню, вокзал, синагогу,
квартал за кварталом и округ за округом...
И скоро на уровне ниже облака,
на глубине, где вчера ночевали,
существование станет едва ли
возможным, едва ли оправданным.
А если так втянемся, то обратно нам
не будет пути - да и некуда, не к кому...
Нельзя доверять подобному зеркалу,
что в хляби ведет без штурвала и компаса
и делает снег - не из наших ли комплексов,
раздоров утренних, пены бритвенной?
Наверх не гляди, судьбу не испытывай.
- ваше имечко?
- магазин
- ваш возраст?
- дивятся девки
- проживаете где?
- в носке
- образованье?
- невольное
- а специальность?
- всегда бить котов
- занимаетесь чем?
- жую листики
- беспокоит что?
- мухи творчества
- что нашли?
- раздвоение вечности
- что прописывали?
- вали вон
Давно ли господа и дамы
катили на лужайках в лунки...
А нынче все мы кнопкодавы,
кучкуемся на Outlook'е.
Кто не при деле - на фрилансе,
не защитились - аспирантки...
А были - ленты и атласы,
камер-пажи и гувернантки.
И на руках вносили в Зимний
без десяти минут царицу...
Теперь сезон осенне-зимний
и утомляться не годится.
Вставляли шпильки по-французски -
сегодня тренькаем по аське.
Ты скажешь, взгляд довольно узкий,
но видишь - фон немного адский.
Не отличаешь свет от черни.
И где лачуги, где чертоги?
Демисезонное кочевье
на внедорожниках тревоги.
Мои мысли найдешь по номеру ICQ
Мою внешность сканируешь, если поймешь username
Мой голос запишешь, набрав десять цифр МТС
Чем богат я, узнаешь, скопируя ИНН
Распечатаешь сердце, если отыщешь pin-код
Я коренной как уголь
урожденный угр
гибкий точно щавель
что тянется коровьим языком
с крутого берега - к Ва
Я поздний ребенок
неизвестных родителей
чей язык забыт
в чьих волосах, кажется, были перья
Я все время толстею
особенно в последнем веке
стягиваю тело гранитными корсетами
битумными кольцами - одним, другим, третьим
а оно расползается
но имейте в виду -
мое отражение в давшей имя
меня устраивает
Не то чтобы неприступный
я предельно открыт
но ледники и прочие недруги
сами замирали на входе
в смущении высунув языки
а любящие меня в конце концов уходили
Я постоянно ем и почти не сплю
по лицу все время кто-то ползает
не дает прикрыть веки
справедливо считая поверхностным
Но стоит забыться
конечности сами пускаются в бурный рост
и я исступленно скребу, массирую
щупальцами и присосками
спину неба
а потом, боясь улететь,
цепляюсь зубами
за вечную мерзлоту тоски
Не имея ясной задачи,
но и предубеждения тем паче,
я от тела легко отделился,
не прервав сон - приглушив.
Метра на полтора отдалился,
повертелся: скорее жив.
Обогнул шкаф и под люстрой
прошмыгнул - обтекаемый, шустрый.
Оболочка в подушку уперлась,
а я легче, чем перышко, пух,
легче звездочек, ищущих прорезь
в занавесках. И мыслей вслух.
Смяты наволочки-морали,
а я делаю сальто-мортале,
развожу руки как аист
и склоняюсь влево чуть-чуть,
и все больше к тому склоняюсь,
что костюм уже не натянуть.
Скорлупа-то не по размеру,
как однушка - сдача с размена
многокомнатной эры прошлой.
Жить компактно, душу скрепя,
экономить тепло и площадь,
чтобы выйти вдруг из себя!
На орбиту вывели беды,
а не кактусы дона Педро.
Столько времени лез из кожи -
протропил себе путь вовне.
Столько лет был случайным прохожим -
быть случайным пролетным мне?
Нынче нет потребности в почве,
стал не то что гибче - но проще,
стал не то что взрослей - но старше,
а ведь раньше жил не тужил.
Оставаться без дома страшно,
но прийти в себя - нету сил!
За окном - ночь без предела.
Я бы вышел - но кличет тело
вниз, в уже незнакомую местность,
где кровать - как корабль в степи.
Тащит, всасывает в неизвестность,
в черный омут своей судьбы.
а нынче ему не по уму
жить, но приравниваться к тому
кто отразился в ее глазах
ей давно уже за
ей давно бы руки разжать
он никогда принадлежать...
с какой же миссией послан?
он давно уже после
после - только оконный проем
но есть еще время побыть вдвоем
сна на вершине, льдины на дне
они давно уже вне
тяжбы, разводы, браки у прочих
а в их биографиях слабый прочерк
нет утраченных смыслов и прустов
в этой ячейке пусто
но есть еще кислорода немного
повыше уровня снега и смога
есть еще крылья побыть людьми
с одиннадцати до восьми
Поставил паузу и двойную тактовую черту.
Вышел на улицу. Но холодно на ветру.
Город снова рисует фигу календарю.
Сигаретками греются. А я, увы, не курю.
А черта пошла по середине строки.
Из-под нее пять линий ощерились как штыки.
Дружно целятся на неведомый мне редут.
Чистую ткань этюда протыкают и рвут.
Лучше набросить чехлы восьмушек и четвертей.
Но нет никаких новых нот, никаких идей.
Чтобы мотив найти, надо поймать волну.
Надо музыку длить, чтобы прервать войну.
Но черта не пускает - стоит пограничным столбом.
На ветру чернеет, скрипит, покрывается льдом.
Дальше рельсы ведут, но не идут поезда.
Осенью отменили, а к летнему опоздал.
Разве что взять дрезину и под покровом тьмы
Проехать несколько тактов к пределам зимы.
А там на октаву выше взойти смогу,
оставляя ноты точно следы на снегу.
небо вспарывая как салют
взбалмошная бедовая
вчерне набрасывала маршрут
гаечка забинтованная
с краю страны до края семьи
зренье хитро обманывая
распространяла пределы свои
зона обетованная
таймер вышучивая подлей
дробя искривляя зависимость
путь был рассчитан на семь сотен дней
длился семь тысяч выяснилось
адрес обратный утрачен давно
маяк пропадает пропадом
куда бы ни вырулил все равно
не к тем кто плакал на проводах
к новым скопленьям лесов и скал
с лагунами непроверенными
уже не ясно то ли искал
вернулся ли ты с трофеями
память замерзла но губы теплы
вступи же без промедления
в горькие воды упрямой толпы
перекись населения
- Сколько лет?
- Не тот климат.
- Как зовут?
- Все реже.
- Где живешь?
- После 22
- Кто ты?
- Ну не совсем.
- С кем ты?
- Я скоро.
- С праздником!
- Знаю, сам виноват.
- Ты злишься?
- Меня нет.
- Чего ты хочешь?
- Благодарю.
- Почему ты такой навязчивый?
- Мне 37.
стерта грань между синим и белым
медленно седевшим переплетом
много проплакавшей бумагой
слова слипаются в случаи
планы дрожат и плывут
электроника в 11
поезд в 10
польска строна
пани Марыля
вжесень
паспорта свидетельства
17-го брак
от нехватки страниц живем все быстрее
от "шпор" все мельче скоропись
все ближе к арабской вязи
предвестницы арабских цифр
в густо населенном квартале
где каждый листок открывается как окно
в раме Л - Люба показывает язык
на балконе Ц - Цыганов рассчитывает траекторию плевка
чтобы крученым мячом с углового в девятку
загнулся на второй этаж
где один жилец зайдется в лае, а другой в кашле
ну их - зашториваю окна
захлопываю балконную дверь
и не трону ведущую в чулан Г
тот, кто там прячется
о чем-то мечтает
чем-то живет
рассыпется от сквозняка
он был нежнее чем я
не даром страницы слиплись
как ставни старой мидии
за ними целое море
а вскроешь - не на что смотреть
не заснуть прежде
не уйти после
мы теперь пазлы
все теперь дважды
говорить молча
не дыша даже
жить душа в душу
бесаме мучо
отзвуком в ноте
сном в межсезонье
я исчезаю
не поминайте
Никогда молодежью не стану я,
а вот ведь - не был пока,
пропустил, рассеянный, станцию,
мимо рта прошмыгнул бокал.
Не поймал мотив поколения,
показался небезопасен мне,
беспристрастному к их откровениям,
непричастному к их безобразиям.
Вымерли собутыльники Венички,
ушли люди Соляриса,
исчезли девочки с феничками.
Теперь повсюду солярии.
Проехало поколение ускорения,
протопало поколение покаяния.
Я все прозевал, к сожалению,
пока искал ключ зажигания.
Торопятся в билдинги-боулинги,
легки и самоуверенны,
новые лелеки-болеки:
рэперы, свингеры, рейверы.
А я все твержу свою древнюю
мантру, живу на подветренной.
Сойдет ли кто-то по требованию
возле моей однобедренной?
Стороною проходят поросли,
сквозь меня глядят дальнозоркими,
не могу наслаждаться их горестями,
не могу страдать их восторгами.
в сетке твоих волос
застревать мячикам взглядов
арфу твоих волос
трогать не ради звуков
под медленным душем стоять
их новогодних дождей
покачиваться, запрокинув голову,
в их задумчивых волнах
слушать в их проводах
возгласы духOв и дУхов
зарыться в их сеновал
за новой серией снов
кого поднимет их невод
с моего самого дна?
в какую бездну направит
их веревочный трап?
с каких пор мешают проснуться
снять трубку, включить радио
сплошной пеленой заслоняют
звуки города, белый свет?
Сдается угол в приличном сердце,
в хорошем районе грудной клетки,
с нужными органами в соседстве,
прямо на выходе с Красной ветки.
Милости просим. От центра близко
и в то же время не слишком людно.
Отличный шанс получить прописку
в душе небольшой, но очень уютной.
Сдается угол в здоровом сердце.
Без посредников. Не агентство.
Для иноверца и для туземца -
были бы, как говорится, средства.
Место пока вакантно. Дремотно
гуляет пыль по пустым коридорам,
еще не требующим ремонта,
радующимся любым визитерам,
притокам, знаете, свежей крови,
воздуху - как новостной сводке,
всему, что проникнет сквозь щели кровли,
в клапаны окон, по венам проводки.
Маслю замки, прихожую мою
входите - открыто! - чего же проще?
Покуда ходики склонны к бою,
покуда осталась, не сожрана молью
живая площадь...
- Весну уже объявляли?
- Не слышали.
- Эй, за рулем, весну не проехали?
- Говорите громче, водитель глухой.
Авитаминоз.
- А какие были станции?
- Вакцинация. Заморозки. Колядки.
Эпидемия. Сессия. Гололедица. ЦИТО.
- А далеко до весны?
- Деньги передавайте.
- Вам, наверно, у книжного.
- Кажется, не туда сел.
- Маршрут у всех один.
- Может, лучше сойти?
- Постойте. Подсохнет. Затянется.
Подморозит. Припорошит.
- Пейте антигриппин.
- Разрешите я слезу.
- Отсюда не выпускают.
Экспресс.
(По мотивам Питера Брейгеля)
Вот пастельная повесть.
Прочти, как в средних веках
Мы охотимся. То есть
С палочками в руках,
С песиками, в бурых робах
Меряем глубину
Упорно чистых сугробов,
Ни волку, ни кабану,
Явно не давших ни разу
Коснуться одежды своей -
Блюдущих белую рясу
Южно-фламандских полей.
Охотиться - значит красться
По самому краю горы
Не дичи ради, но братства
Тружеников игры
Воображения, битвы
Заданности с тщетой.
Детского пуха - с бритвой,
Озорства - с нищетой.
Как в речках замерзших, мутно
В окнах жен и невест.
Нужны ли мы, право, кому-то
Со шкурами или без?
В Антверпене или в Бремене
Никто нас дома не ждет.
Лишь снег - эти сгустки времени,
Седеющего от невзгод.
1
Случилось как - не пойму -
Не нужен стал никому.
Ни высоким сферам, ни низким.
Ни родным, ни близким.
Ни фауне, ни флоре.
Ни потомкам, ни предкам.
Меня не возьмут в море.
Меня не возьмут в разведку.
Не то чтобы никудышний,
а просто лишний.
Не то что совсем шлимазл,
но может, с рожденьем промазал.
Ничего не скажут в укор мне,
не предъявят список обид мне.
But nobody will call me,
nobody, nobody needs me.
2
Неправда, ты нужен многим.
Двуногим и четвероногим.
Им кажется, что ты нужен,
даже когда недужен,
в кашле заходясь, задыхаясь -
без тебя усилится хаос.
В нижних слоях и высях
от тебя кое-что зависит.
Ты даже способен по ходу
немного менять погоду.
Например, сооружать ливни,
грозу наводить на дачи...
- Please, don't believe me
Please, don't touch me!
3
Как бедрышко, вываленное в приправе
и забытое на пути в духовку,
я брошен - сыро, неловко.
Куда вы все пропали?
- Нет, ты гвоздик, неверно вбитый,
страшен что ли кусачек оскал?
Да не прячься ты! Да не спи ты!
Не молчи,
ты куда пропал?
в горах разминаешь снег
в городе валишься с ног
во сне - большой человек
в офисном кресле - червяк
в кино изгоняешь беса
наяву ускользаешь от босса
в храме - на лестнице Иакова
в доме - на мебели из Ikea
там поймал за крыло херувима
тут вгляделся - пластическая хирургия
думал - от любви погиб
но так начинался грипп
Весь исписан пляжа блокнот.
А у моря - море вестей
в свитках булькающих кочуют.
Рвется встать над округой всей,
расширяя свой горизонт,
посмотреть - где люди ночуют.
Приподняться легкой горой,
брать гостиницу на абордаж,
заселяя ее планктоном.
Первый вал - на первый этаж,
а второй вал - на второй
забираются неуклонно.
Остальное берет бегом,
будто marines - волна волне
наступая на потные спины.
Вот оно высоко вполне,
чтобы хлынуть через балкон,
устремиться к постели сына.
Закачает, глаза затемнит
сеткой водорослей как шторой,
стащит простыни тихой сапой.
Точно верхнюю полку - скорый -
мчит кровать, вертит ей, как магнит
правит стрелкой - то юг, то запад.
По ту сторону плоскости сна
и по ту - поверхности моря
ты лежишь, глядишь не мигая.
Будто это всплыла со дна
и взирает в немом укоре
моя жизнь - вторая, другая,
не ее ли, улику, за борт
уронил, уходя на запад...
Не лежать бревном на твоем пути,
не цепляться веточками за джинсы,
разрешить тебе свободно идти
по заросшей клевером линии жизни.
Паутиной толстой, жухлой листвой
не липнуть к прическе, не трогать брови,
чтоб не дай бог издали ты седой
не показалась - и путь был ровен.
Не кусать лицо колючим дождем:
примут капли за слезы, подумают, будто
удручена ты бытьем-житьем
тонешь в лесу, сбилась с маршрута.
Но не лес, а всего лишь кустарник густой,
встань на цыпочки, выше - просвет уже виден -
и раздвинь мои руки, не думай, не стой,
как из липкого сна, из меня надо выйти.
Я рожден в шестьдесят девятом
после первых заморозков
уже плотоядном, но в целом - всеядном
и знал, что самый разгар
что зима будет очень долгой
как дорога до Фаустова
как строка Паустовского, что кромсал у доски на дольки
ошибаясь, опаздывая
как пчелиная очередь за майонезом
расступавшаяся перед участником
Димкиным папой, левшой с протезом
он погибал по праздникам
и воскресал на собраниях в школе
что-то хрипел неистово
а потом вправду умер, в 81-м что ли
...я боялся утопленников, медуз - все водянистое
попробовать студень не заставили б силой
опасался неясного, скользкого
и что не найду, где мой дом - черствый и сивый
как мороженый брус орловского
где сизые тучки в бабушкином бульоне
отражались клецками, кнейдликами
и страшили перила слишком низкие на балконе
а порой казалось - жить не для кого