Федерико Гарсиа Лорка. Pueblo
Деревня
часовня с крестом.
Столько выпало испытаний.
Прозрачна вода,
и много оливам веков.
В переулках – людей очертанья,
лица скрыты плащами.
И на башнях
вращаются флюгеры,
вечность кружатся.
О, потерянный край,
в Андалусии скорбной!
Federico Garcia Lorca. PUEBLO
Sobre el monte pelado
un calvario.
Agua clara
y olivos centenarios.
Por las callejas
hombres embozados,
y en las torres
veletas girando.
Eternamente
girando.
¡Oh, pueblo perdido,
en la Andalucía del llanto!
«Поэма о Солеа»: Poema de la soleá — Викитека (wikisource.org)
Владимир Короткевич. Преддверье зимы
Хлябь. Новогрудок. Преддверье зимы.
Деревья да нивы ждут тёплых снегов.
О, одинокость отельной тюрьмы!
Такая печаль веков!
Напастью крестовой, пройдя рубеж,
Зима подползает под самый вал.
На склонах чугунный багрянец веж
До сердца промёрзшим бывал.
Кажется колотым ветер из ям.
Чертополох стекленеет на дне.
Как же им, чёртовым этим князьям,
Холодно в западне!
Углями веж умирал хоровод.
Жар мой последний горел, неживой.
Кони сбивали с замёрзших вод
Кочки с жёлтой травой.
И мчался к воротам ночной гонец.
Кричал – крестоносцев несметная рать,
От стужи чужой и стужи сердец
Любимым краям умирать.
Гостиница. Ночь. Город здесь опустел.
Пять ли столетий башни не видят огни.
И листьями ветер в окна влетел –
Мёрзлыми – слышишь, звенит.
Тревожной дремоты порвётся нить,
Припомнил –
будто удар в окоём,
Что в недрах забытая Свитязь мнит
В дубовом гробу своём.
Уладзімір Караткевіч. Прысенне зімы
Наваградак. Золь. Прысенне зімы.
Рунь і дрэвы мараць аб цёплых снягах.
О, якая самота гатэльнай турмы!
Векавая якая туга!
Крыжацкай навалай з паўночных меж
Падпаўзае пад стромы зіма,
На схілах чыгунная чырвань веж
Прамерзла да сэрца амаль.
Вецер з цемры польнай, бы ўдар ляза,
Бадзякі зіхацяць, як шкло...
Як жа ім халодна, чарцячым князям,
У іхніх загонах было!
Паміраў жарынкамі веж карагод...
Мой апошні агеньчык жаўрэў нежывы,
І коні калматыя білі лёд
Да замерзлай жоўтай травы.
І скакаў да брамы начны ганец,
І крычаў, што безліч крыжацкіх зграй,
Што ад сцюжы чужынскай і сцюжы сардэц
Памірае ўлюбёны край.
Ноч... Гасцільня... Горад даўно апусцеў.
У вежах пяць стагоддзяў, як згаслі агні,
І вецер у вокны лісце мяце,
Прамерзлае — аж звініць.
Уначы ірвецца дрымоты ніць...
Як удар.
Бо прыпомніў у сне,
Што Свіцязь, у нетрах забытая, сніць
У дубовай сваёй труне.
1969 г.
https://knihi.com/Uladzimir_Karatkievic/Prysiennie_zimy.html
Наваградак – першая сталіца ВКЛ
Новогрудок – первая столица ВКЛ
перевод с белорусского
Владимир Короткевич. «Огонь с высот – и дом твой, что свеча»
(Первый вариант перевода)
Огонь с высот – и дом твой, что свеча,
И мёртвой тучей – пепел над Гоморрой.
И всё с нуля приходится начать,
Поскольку в прошлом – лишь молчанье мора.
Когда же доведётся вновь начать –
Иди от брошенной на дым святыни
И не жалей ни плуга, ни меча
На новый мир, где всё пока – пустыня.
Там ворон крикнет. Новая земля –
Соль бездорожий, и глазам больнее.
Когда решился начинать с нуля –
Иди! Не оглянись!
Окаменеешь!
(Второй вариант перевода)
Огонь с высот – и дом твой, что свеча,
И над Гоморрой – тучей мёртвой пепел,
И жизнь с нуля приходится начать –
В былом молчит всё то, что раньше пело.
Когда же доведётся вновь начать –
Иди от брошенной на дым святыни
И не жалей ни плуга, ни меча
На новый мир, где всё пока – пустыня.
Там будет ворон истово кричать.
Соль бездорожий, и глазам больнее.
Когда решился жизнь с нуля начать –
Иди! Не оглянись!
Окаменеешь!
Уладзімір Караткевіч. «Агонь з вышынь – і дом твой, як свяча»
Агонь з вышынь – і дом твой, як свяча,
І мёртвай хмарай – попел над Гаморай,
І ўсё з нуля даводзіцца пачаць,
Бо ў тым былым нічога не гаворыць.
Калі ўжо давядзецца зноў пачаць –
Ідзі ад дымам пушчаных святыняў
І не шкадуй ні плуга, ні мяча
На новы свет, дзе ўсё пакуль – пустыня.
Там будзе грай сівога крумкача,
Сто бездарожжаў, соль і пыл на веях...
Калі ўжо вырашыў з нуля пачаць –
Ідзі! Не аглядайся!
Скамянееш!
(1980 г.)
перевод с белорусского
***
Спартанцы направлены на войну –
Булат заточен,
Примерены латы.
И с ними стал, да в шеренгу одну,
Спартанец нескладный,
Подслеповатый.
– Куда ты, зачем ты
Такой на войне? –
Смеётся кто-то.
Признался несчастный:
– Затупит враг меч о меня,
И вполне
Хоть в этом буду к победе
Причастен…
И в дни,
Когда души преследует рок,
Пожары и ужас
Колосья пригнули,
Встречают смерть
И поэт, и пророк,
Чтоб вражие быстро
Закончились пули!
Рыгор Барадулiн. «Спартанцы збiралiся на вайну…» http://www.baradulin.by/byaz-rubryki/359.html
Лето
Бровей силок
Свело девчо.
Правей село,
Село Волчо...
Счубател хмель –
В сухмени глух.
Хмелеет шмель.
Шмелеет луг...
Рыгор Барадулiн. Лета http://rv-blr.com/verse/show/36863
перевод с белорусского
Сергей Граховский. Парус
Вдали исчезающий парус
Волнами как будто храним,
Истома с тоскою на пару
Кружат, но не властны над ним.
Во мраке измена, играя,
В пучину ведёт, как свеча.
К рассвету приманка растает
На камне, слабее луча.
И грёзы, о память живая,
Вернутся, но будут легки,
В туман невесомый ступая,
За кружевом нежной тоски.
Взволнованный парус любезный
Торопится птицею стать.
Прощай, мне ещё в этой бездне
Упавшие звёзды считать.
Сяргей Грахоўскі. Ветразь
У выраі ветразь знікае
За хваляй, нібы на спачын,
І змора яго не злякае,
Не спыніць тугой далячынь.
У змроку зіхоткая здрада
Завабіць хлуснёй у віры,
На золку сканае прынада
І кволы прамень на жвіры.
Раптоўна згаданыя мроі
У карунках пяшчотнай тугі
Павольна знікаюць, як строі,
У бязважкасці кволай смугі.
Знікае ўсхвалёваны ветразь:
З кунегаю пільна сачу,
Як водар аздобіў паветра,
І ў бездані знічкі лічу.
перевод с белорусского
Владимир Короткевич
Ночь
Скачет ночь над землёю на чёрном коне. Отрываются, падают с её плаща вниз золотые звёзды, и пуща ловит их пушистыми руками, принимает неслышно и бережно укладывает на землю. Внизу огоньки погасли, дрожит мироздание соловьиным пением. Мягко перебирает копытами в воздухе уставший чёрный конь. И лицо у ночи чёрное, на чёрных волосах чёрная корона, и на юном теле чёрные латы.
Спите, люди, стережёт ночь верно ваш сон. Скоро займётся рассвет, выйдет на битву с ночью заря розовая, начнёт пускать ночи в лицо солнечные копья. Неравная битва, истечёт тело ночи кровью своей – серым туманом, упадёт оно в болота, тёмные леса, да на дно глубоких озёр.
И далеко ещё до света: только-только пропели первые петухи, влажный морок повсюду, тишина.
Скачет ночь на беззвучном, перебирающем копытами чёрном коне, и падают, отрываются от её плаща золотые звёзды.
Уладзімір Караткевіч. Ноч – http://goo.gl/DkurjZ
перевод с белорусского
Райнер Мария Рильке. Ангелы
Стихали, знали – будет Утро,
светлы их Души и нежны.
Одна тоска (греховна будто)
смиренные волнует Сны.
Друг с другом схожие, зевали,
Господен заполняли Сад,
как много, много интервалов, –
Его Мелодий верный лад.
Но стоит им взмахнуть Крылами –
воздушный вихрь уже в пути:
так Мастера ведомой дланью
Господь решится в Книге главной
страницу тайную найти.
21.11.2015
Rainer Maria Rilke. Die Engel
Sie haben alle müde Münde
und helle Seelen ohne Saum.
Und eine Sehnsucht (wie nach Sünde)
geht ihnen manchmal durch den Traum.
Fast gleichen sie einander alle;
in Gottes Gärten schweigen sie,
wie viele, viele Intervalle
in seiner Macht und Melodie.
Nur wenn sie ihre Flügel breiten,
sind sie die Wecker eines Winds:
als ginge Gott mit seinen weiten
Bildhauerhänden durch die Seiten
im dunklen Buch des Anbeginns.
http://rainer-maria-rilke.de/06a013dieengel.html
другая редакция второй строфы
Друг с другом схожие, зевали,
Господен заполняли Сад, –
так много, много интервалов
Его Мелодий в небесах.
перевод с белорусского
перевод с белорусского
перевод с белорусского
перевод с белорусского
перевод с белорусского
перевод с белорусского
Воздушный змей летит в двадцатый век.
Лети, лети – где тесто тили-тили,
Где детство для открытий проходили,
И каждый вечер был благословен.
Бумажный змей, смелейший из рептилий,
Поймавший ветер – больше не слуга.
Там, на земле, отчаянно взрослели,
Смеялись над эпохой водолея
И небо выбирали наугад.
Прощай, прощай – я отпускаю леер.
Максим Богданович. Слуцкие ткачихи
От нив родных, от милой хаты
На панский двор – нужна краса –
Они невольницами взяты
Ткать золотые пояса.
За ними дверь закрыта плотно,
И девичьи избыты сны.
Свои широкие полотна
На лад персидский ткут они.
А за стеной смеётся поле,
Сияет небо из окна, –
Летите, мысли, на раздолье –
Туда, где расцвела весна,
Шумит пшеницей ветер вольный,
Синеют нежно васильки,
Блестят серебряные волны
За холм несущейся реки,
Темнеет край зубчатый бора...
И ткёт, в забвении, рука
Не лист персидского узора –
Цветок родного василька.
Максім Багдановіч. Слуцкія ткачыхі
Ад родных ніў, ад роднай хаты
У панскі двор дзеля красы
Яны, бяздольныя, узяты
Ткаць залатыя паясы.
I цягам доўгіе часіны,
Дзявочые забыўшы сны,
Свае шырокія тканіны
На лад пэрсідзкі ткуць яны.
А за сьцяной сьмяецца поле,
Зіяе неба з-за вакна —
I думкі мкнуцца мімаволі
Туды, дзе расьцвіла весна
Дзе блішчэ збожжэ у яснай далі,
Сінеюць міла васількі,
Халодяым срэбрам з'яюць хвалі
Між гор ліючэйся рэкі.
Цямнее край зубчаты бора...
I тчэ, забыўшыся, рука
Заміж пэрсідзкаго узора,
Цьвяток радзімы васілька.
Друкаваная крыніца (1914 г., да сучаснай літаратурнай беларускай мовы) https://be.wikisource.org/wiki/Вянок_(1914)/Старая_Беларусь/Слуцкіе_ткачыхі
Мелисса
Вражда
полюбит города, дней
запрокидывая лица –
Не для дождя,
не для предчувствия дождя,
но в горе.
Так мной обиженный приказчик,
молчалив и сгорблен, –
Погубит верных голубей и упадёт
в траву мелиссу.
Лес повторяющихся снов
Я рядом быть хочу, я – вровень с вами,
Когда меняет небо полюса,
И зверь добычу ждёт.
Уже неважно –
Падёт в брусничник дождь или роса.
Вы зверем встречены, и зверем сникли.
Я снова не успела вам сказать.
А лесом – утренняя новь брусники.
Пообещайте не смотреть в глаза.
Натюрморт с айвой
Плод айвы исполняется солнечно-зрелым,
Мы сегодня его на две доли разрежем.
Ткань узоров афинских меняет оттенки –
Плод вливается в скатерть, свершённости вензель.
Да, пора – созерцание спелости действом
Правит. Две полпланеты, ларцы совершенства
Зрячи, там семена. Отнесёшь их на травы –
Дички цвет. А мои семена умирают –
Мелкорозье я не прощаю.
Напиши о зеркале гранита
«Есть любовь, похожая на дым»
«Какая битва на часах…»
Какая битва на часах… Случится полночь.
Далёкий плач, ушедший ад – меня не помнит.
Послушно давятся бобы в кофейной молке,
И тонким будет порошок, а утро – колким.
Но сваришь кофе – убежит (к соседским кухням?),
Так чей-то ухарь уходил к губам припухлым.
Я ничего на этот час не загадала.
Смущённых мыслей ляжет тень – как снег усталый.
И тень привыкла – к нам, к тебе… Кофейный клёкот
Вторгался в жизнь. Хочу любви. Неразделённой.
О, Брут
Не родственна ни одному ребру –
Смутившая любовный невод,
К доверчивой взываю Еве,
И яблока не надкушу.
О, Брут,
Мне в каждом – ты,
тревожный тыл ли, друг,
Великий прочерк – невозможный.
Любовь несказанная – в ножнах,
Проявленная – оспина к утру.
И даже с тем, кто под венцом упрям,
Стою – одна – белее мела.
Не в клетке – самой близкой – дело.
Я не могу вживаться в этот ряд.
Вольности
Патриархальность счастья.
Не принятая мной архитектоника.
Лёд тает. Тонет Кай.
И я не знаю – снежная красавица
или простушка в деревянных башмаках
идёт по улице и улыбается.
Тождественность
Блесна. Простуда. Эдгар По.
Зачёркнуто.
Отсутственные знаки –
не помнящие зла – непродолжительно опасны,
доступны на чужом лишь языке.
Ты резко оглянулся – грянул мир.
И наша безупречность нежности тождественна.
Экзальтация поневоле
Ни края в любви, и ни берега.
Свободный мой,
равный мне,
знай:
Где вера в людей –
робеспьерика,
Там форма надежды –
война.
Ундинная дивная песенка –
День первый, экзальтов клад.
Седмица – не сырна,
не плесенна,
Разломится пополам.
Рисунки на фарфоре
Бросишь рыбкам тишайшую гроздь винограда,
Будут рыбки на собственном блюде не рады
Ни плодам, ни своей нарисованной правде.
Им в другую бы чайну
умчаться –
Уплывут в океан, не вернутся назад.
Но смотри – виноградная всходит лоза
И диковинных рыб обнимает.
Так и я, удивлённая неспасеньем,
Приняла инородную манну
Неотступного плена.
Искушение необратимостью
Абигайль, милая Абигайль,
Когда ты проснулась, мир истекал солнцем,
Солнце охлаждалось встречными потоками времени.
Ты вновь принялась рисовать: медленно, мысленно.
Но как же беспечны рисунки эти –
В них не осталось ни одного мужчины,
Достойного быть врагом тебе.
Собирательный образ
Всеми котами чёрными,
всеми весёлыми вдовами,
липами пыльно-медовыми
город приветствовал нас
и рассыпался чётками.
Где он кочует сейчас –
ласковый
и бедовый?
Другу
Вот фантом,
твой двойник, искалечен –
катится по степи – в хлам и гам.
На безлюдье – и он человече,
связанный по рукам и ногам,
не ушедший в разведку.
С три короба
С три короба темноты –
липкие ахи,
стынущий талер,
в третьем – лирика
без границ
и правил.
Вот
весь
ты.
Птицы гнёзда ветрам оставят –
не забросить гнездо за спину.
Свой же вымысел не отринуть,
выжечь вымысел – труд напрасный.
Так и я тебя не покину.
«Ибо уходит человек в свой вечный дом» (с)
В порядке будничном –
недели,
Топтался быт с пяти утра,
Коты в шиповнике шипели,
Соседка в узелке утрат
Несла секрет Полишинеля.
Устала жизнь в избытом веке.
Сегодня нет того села.
Шиповник стар,
к чужим приветлив,
А прочих – память извела
В краю безвременья и ветра.
Служи, шиповник, сельской доле
Подённой службою мирян –
Пока у доли сердце ноет.
Когда ж не вспомнит свой изъян,
Оставь ей этот пост бездомный.
Владимир Короткевич. Был. Есть. Буду.
Был. Есть. Буду.
Затем, что свой век, век проклятий,
Живу бездонной тревогой.
Затем, что сердце моё распято
За миллиарды двуногих.
За всех, подымающих пашню в разорах,
Тех – в горячем пекле металла,
За всех, кто сражается с небом и морем,
За живых и тех, что не стало.
За всех угнетённых,
Чьи письма – кровью
Из рабства подлой дороги,
За Край Свой Родимый, за все Народы
Восставших даже на Бога.
За всех, кто свой край спасает от краха,
В агонии сёл, не заплакав.
За всех, кто глядится в небо – без страха
Из пущ,
Баррикад
И с плахи.
Кто с глазу на глаз со смертью, карминной
Её улыбкой приветной,
И всё ж возводит – в дали нестерпимой –
Храм наш всеобщий и светлый.
И вот вознесётся он гордо в зените –
Нерушим – воссиянное чадо,
Вы каплю с распятого сердца возьмите –
Ту, последнюю.
Больше не надо.
И пускай она рядом с крылечком заветным
Догорает, детей не стра́шит
На граните любви,
На граните рассвета,
На граните величия вашего.
Уладзімір Караткевіч. Быў. Ёсць. Буду.
Быў. Ёсць. Буду.
Таму, што заўжды, як пракляты,
Жыву бяздоннай трывогай,
Таму, што сэрца маё распята
За ўсе мільярды двухногіх.
За ўсіх, хто ўздымае цяжкія разоры,
Хто ў гарачым пекле металу,
За ўсіх, хто змагаецца з небам і морам,
За жывых і за тых, што сканалі.
За ўсіх, хто крывёю піша
Ў нязгодзе
З рабства подлай дарогай,
Хто за Край Свой Родны, за ўсе Народы
Паўстане нават на Бога.
За ўсіх, хто курчыцца ў полымі вёсак,
Хто ратуе краіну ад краху,
За ўсіх, хто бясстрашна глядзіць у нябёсы
З барыкады,
З пушчы
І з плахі.
Хто са смерцю гаворыць з вока на вока,
З яе усмешкаю ветлай,
І ўсё ж узводзіць - нясцерпна далёкі -
Храм наш агульны і светлы.
А калі ён горда заззяе ў зеніце -
Непарушны - ўзнясецца ў неба,
Вы з распятага сэрца кроплю вазьміце.
Апошнюю.
Болей не трэба.
І няхай яна збоку, недзе на ганку,
Дагарае й дзяцей не страшыць
На граніце любові,
На граніце світанку,
На граніце велічы вашай.
источник
Владимир Короткевич. Еврейке
первый вариант перевода
Над крышей синь – сирень неистова,
Набеги ветра – быстрая волна.
Мне утешеньем, тихой пристанью
Очей твоих библейских глубина.
В них отразились дым бесчинства
Кровавых гульбищ, вражий гам,
Пожар родной твоей отчизны
И нежность – к новым берегам.
Гляжу в молчанье, в восхищении –
Вот глубина бездонных вод.
И верю, верю без сомнения,
Что будет жить и мой народ.
(29.11.2012)
Владимир Короткевич. Еврейке
перевод во второй редакции
Сирень безумствует без устали –
Над крышей ветер взнял волну.
Библейских глаз твоих почувствую
Тишайший свет и глубину.
Всё вижу в них – врагов бесчинства,
На реках плач, кровавый бой,
Пожар родной твоей отчизны
И к новым берегам любовь.
Гляжу в молчанье, в восхищении –
Вот глубина бездонных вод.
И верю, верю без сомнения,
Что будет жить и мой народ.
(03.12.2012)
Уладзімір Караткевіч. Яўрэйцы
Шалее сіні бэз над стрэхамі,
Бяжыць па ім вятрыска-зыб.
Я ўспомніў з ціхаю уцехай
Тваіх вачэй біблейскіх глыб.
Адбіліся ў іх клубы дыма,
На рэках плач і сечаў кроў,
Пажар старой тваёй радзімы,
Любоў да новых берагоў.
Гляджу ў маўклівым захапленні
У глыб бяздонных гэтых вод
І веру, веру без сумненняў,
Што будзе жыць і мой народ.
(снежань,1956)
Привожу ссылки на два замечательных перевода –
с благодарностью за интерес к этому стихотворению В.К.
Владимир Короткевич. Еврейке. Перевод Юрия Лифшица
https://poezia.ru/works/96403
Владимир Короткевич. Еврейке. Перевод Никиты Винокурова
https://poezia.ru/works/105986