Когда он очи водой омочил
вода сапфиром сияла,
когда он уста свои омочил,
вода сразу стала ала.
Когда омочил он власы и щеки,
с неба спустился ангел высокий,
белый, как мыльная пена.
И, видя воду уже в золотом,
набрал он в горсть ее и потом
на крылья пролил смиренно.
http://www.kigalczynski.pl/wiersze/zkapiel.html?p=_wi
Хватит бусы тебе низать,
как же я ветру рад сейчас —
словно музыка Альбениса,
он швыряет на ложе нас.
Взрезает стёкла алмаз луны,
птицам путь на закат недолог,
паутины над ложем развешены,
жаль – не узорный полог.
Ужасный нонсенс польских времен
гонят глубокие тени, и
округу ночь, как большой саксофон,
полнит серебряным пением.
Опахалом огромным, бескрайним нас
овевает тщедушный мальчонка.
Смарагды в ушах у него
— Арапчонка —
мы его называем Ночью.
Оригинал здесь: http://galczynski.kulturalna.com/a-7129.html
«Ждать ли о Джеке моем новостей»?
Не с этой волной.
«Когда он вернется, скажите скорей»?
Ни с этим ветром и ни с этой волной.
«Ну, хоть словечко молва донесет»?
Не с этой волной.
Что утонуло, не приплывет
Ни с этим ветром и ни с этой волной.
«Когда утешения ждать, боже мой»!?
Не с этой волной,
Ни с одною волной.
Не посрамил же он род людской
Ни пред ветром тем, ни пред той волной.
Голову выше держи средь пучин,
Над этой волной,
Над любою волной.
Ведь сам ты отправил его, и твой сын,
Останется с ветром тем, и с той волной.
My Boy Jack
“Have you news of my boy Jack?”
Not this tide.
“When d’you think that he’ll come back?”
Not with this wind blowing, and this tide.
“Has any one else had word of him?”
Not this tide.
For what is sunk will hardly swim,
Not with this wind blowing, and this tide.
“Oh, dear, what comfort can I find?”
None this tide,
Nor any tide,
Except he did not shame his kind —
Not even with that wind blowing, and that tide.
Then hold your head up all the more,
This tide,
And every tide;
Because he was the son you bore,
And gave to that wind blowing and that tide.
Not with this wind blowing, and this tide.
Not with this wind blowing, and this tide.
Not even with that wind blowing, and that tide.
And gave to that wind blowing and that tide
Все, кто бурей смят, кто ранен, кто в нужде, в грязи грехов,
Приидите – дам вам отдых от мучений и трудов.
Сердцем робкий – страх отвергни, плачущий – не надо слез.
Чу! Рассветной песни звуки! Чу! Спаситель среди вас!
Здесь до смерти – труд, страданья, грех и битвы без конца,
Бремя сбросишь в тихом доме – в доме моего отца.
Потерпи, пусть руки слабы, пусть глаза мокры от слез,
Чу! Грядет ваш избавитель! Чу! Свободы близок час!
Robert Louis Stevenson
"Tempest Tossed And Sore Afflicted..."
Tempest tossed and sore afflicted, sin defiled and care oppressed,
Come to me, all ye that labour; come, and I will give ye rest.
Fear no more, O doubting hearted; weep no more, O weeping eye!
Lo, the voice of your redeemer; lo, the songful morning near.
Here one hour you toil and combat, sin and suffer, bleed and die;
In my father's quiet mansion soon to lay your burden by.
Bear a moment, heavy laden, weary hand and weeping eye.
Lo, the feet of your deliverer; lo, the hour of freedom here.
Из днепровской прибрежной осоки,
не протерши глушитель, с похмель
я в уме конструирую строки и слежу,
как играет форель,
как бока ее ходят, упруги,
я слежу эту тварь на мели,
жалко - мокнут фламандские брюки,
а вчера в рыбнадзор замели.
помнишь брови у Брежнева? - охти -
в той конторе такие у всех!
отобрали железные когти,
перец, хрен и мускатный орех -
пусть наживка теперь простовата,
но припас я веревочный дарт.
ничего, что простыла простата -
съезжу в Брюгге, куплю Аводарт.
я назначил высокую цену,
вот поймаю форель - и айда,
пусть завистники лезут на стену!
но пока - все стихи, все вода.
прибывает вода, убывает -
вспоминаю отцовский наказ:
мол, рыбалка, сынок, убивает.
он не врал - сам проверил не раз,
буду в Брюгге - не в нашенских гатях,
где не могут без платьев и брюк
там у них даже лебеди гадят
от избытка метафор вокруг
а потом, возвратившись из Брюгге -
навсегда в эту сыть-коноплю,
я куплю тебе платье и брюки.
ты носи - я ж не жадный - куплю.
Поэты
Мой друг – старушка Вилкинсон –
Гуляла в парке с мамой,
Вдруг Вордсворт им навстречу – ба!
И Кольридж с ним – тот самый.
Они, как птицы над птенцом,
Над ней простёрли крылья.
«Ах, дитятко!» - проворковал
Умильно Вордсворт Вильям.
Малютка молвила: "Агу!"
И прослезился Кольридж...
Поэтам было в те поры
за шестьдесят всего лишь.
The Bards
My aged friend, Miss Wilkinson,
Whose mother was a Lambe,
Saw Wordsworth once, and Coleridge, too,
One morning in her pram.
Birdlike the bards stooped over her
Like fledgling in a nest:
Wordsworth said, "Thou harmless babe!"
And Coleridge was impressed.
The pretty thing gazed up and smiled,
And softly murmured "Coo!"
William was then aged sixty-four
And Samuel, sixty-two.
Ноктюрн
Ночью, когда загораются груды зерна
В амбарах лунного света,
И лучится каждое зернышко,
Ведьмы седлают мётлы.
А тот деревенский чудак,
Который решил, что бессмертен,
Встает и идет к Мортон Морелл.
Я иду вслед за ним, провожаю его.
Нам навстречу – два летних гостя.
NOKTURNO
V noci, kdyz se rozsvcuje obili
v sypkach mesнiniho svetla,
kazde zrnko ovsa sviti zvlast.
Carodjnice usedaji na pometla.
Onen podivin z vesnice,
kterу si mysli, ze nikdy nezemre,
vstava a odchazi smrem k Morton-Marell.
Jdu kousek s nim, doprovazm ho.
Potkavame dva letni hosty
Сжимая аметист в ладони –
Ведь нет ее честней –
Уснула я под скучный ветер
Погожих дней.
Проснулась – разбранила пальцы,
По их, по их вине
Лишь аметистовая память
Осталась мне.
245
I held a jewel in my fingers
And went to sleep.
The day was warm, and winds were prosy;
I said, "Twill keep".
I woke – and chide my honest fingers,–
The Gem was gone;
And now, an Amethyst remembrance
Is all I own.
Перебираю чётки лет,
Что пережить пришлось,
И в горле отчего-то вдруг
Смех старческий - до слёз
Robert Louis Stevenson
I know not how, but as I count
The beads of former years,
Old laughter catches in my throat
With the very feel of tears.
ОСЕНЬ
Палые листья сгребать – нет труда безмятежнее,
Ходишь туда-сюда, и на место прежнее
Вернёшься, как время, как даль, аллеями парка,
Как ностальгия – конверты в линялых марках.
Письмо я нашёл – оборванные листочки,
И полусмыты дождём карандашные строчки
О где это время? В углу неразборчива дата.
Как Рильке, я длинные письма писал когда-то.
Теперь я молчу. Прощай, ноябрь все ближе.
Въезжает в ворота упряжка коней рыжих.
PODZIM
Shrabovat listн v parcнch, jakб klidnб prбce.
PYechбzet sem a tam a pomalu se vracet,
jako se vracн
as, jako se vracн dбlka,
nostalgickб jak znбmky na obбlkбch.
Naael jsem dopis, jenom tu~kou psanэ,
smazanэ deatm, zpola roztrhanэ.
У dobo dopiso, kde jsi, kde jsi?
Jak Rilke psal jsem dlouhй dopisy;
te ml
нm, sbohem, pYiael listopad.
Ryaavн kon vyjн~djн z vrat.
Я слишком близко, чтобы ему сниться,
Не витаю над ним и от него не прячусь
Под корни дерев. Я слишком близко.
Не моим голосом рыбы в сетях поют.
Колечко катится не с моего пальца.
Я слишком близко. Пылает огромный дом
Без меня, о спасении молит. Слишком близко,
Чтоб на моем волоске раскачался колокол.
Слишком близко, чтобы войти, как гостье,
Перед которой расступятся стены.
Никогда больше мне не умереть так легко,
Вне тела совсем, так неосознанно,
Как в его сне однажды. Я слишком близко,
Слишшшком. Шипение слышу
И вижу блестящую чешую этого слова,
Я объятием обездвижена. Он спит,
Более доступный в эту минуту, виденной всего раз в жизни кассирше бродячего цирка с единственным львом,
Чем мне, хоть я и лежу рядом.
Для нее прорастает в нём долина багровая,
Запертая снежной горой в голубом воздухе.
Я слишком близко, чтобы упасть с небес к нему.
Мой крик только разбудил бы его. Бедная,
Сжатая собственным телом,
А была и березой, и ящеркой,
Выходила из времён и атласов,
Переливаясь цветами кож. А могла
Исчезать на глазах удивлённых.
А это большое богатство. Я слишком близко,
Слишком близко, чтобы ему сниться.
Вытаскиваю руку из-под головы спящего,
Онемевшую, всю в иголочках.
На кончике каждой из них, для пересчёта,
Сели падшие ангелы.
Это миг, когда ветер
с рассветом сдувает осколки камней.
Стена поет Miserere,
ты сливаешься с ней.
Все в глубине – откликнуться некому,
Вещи сближаются и умолкают вдруг,
Тихо скрипят стропила,
И ткет паук.